Моя жизнь - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг. Страница 17

Северо-восточный проход [ 31], разумеется, был уже неоднократно пройден до нас и для опытных мореплавателей не представляет особых трудностей. Первое достойное упоминания затруднение постигло нас в Карском море, да и оно быстро было преодолено. 1 сентября мы пришли на остров Диксон, где пополнили запасы горючего, и после четырехдневного пребывания там пошли дальше в восточном направлении. 9 сентября мы прошли мимо мыса Челюскина, замечательного тем, что он является самым северным пунктом Азии. Здесь мы встретили сплоченный старый лед и стали медленно подвигаться вперед по узкой полынье, тянувшейся вдоль берега.

13 сентября лед стал вовсе непроходимым, и мы принялись искать места, где можно было бы стать на зимовку.

Однако местность здесь мало благоприятствовала нашим целям. Мы нигде не могли отыскать защищенную со всех сторон бухту, какую нам посчастливилось найти при плавании Северо-западным проходом. Здесь вообще не было никаких бухт. Все наши надежды сосредоточились на двух крохотных островках, которые до некоторой степени могли уменьшить натиск льдов, напиравших с севера на материк. К последнему здесь было легко подойти, так как за этими островками до самого берега тянулась полынья, но, несмотря на заманчивый вид этого места, я все же боялся, не окажется ли оно для нас впоследствии мышеловкой.

Мы подошли к островкам с подветренной стороны и пришвартовались к крепкому льду в 150 метрах расстояния от берега. Эту малонадежную бухту назвали гаванью «Мод», и, несмотря на первое неблагоприятное впечатление, нашли в ней надежное убежище на целый год.

Покончив с установкой судна, мы высадились на материк, чтобы осмотреть, годится ли берег для устройства наших обсерваторий, помещений для собак и т.п. Мы нашли подходящие условия и построили обсерваторию и помещение для 20 собак. Мы так торопились, что через две недели, то есть 30 сентября, все было закончено. Теперь зима нас не пугала.

Так как удобство зимней квартиры зависит в первую очередь от возможности укрыться от резких полярных ветров, то нашим следующим заданием было нагрести к бортам «Мод» как можно больше снега, так что вскоре вокруг корабля образовался высокий снежный вал, достигавший уровня палубы и круто обрывавшийся на лед. Ради большего удобства мы спустили более полого на лед сходню, ведшую до самых дверей кают на палубе «Мод» прямо на лед. По одной стороне этой сходни в качестве перил был протянут трос, за который в гололедицу можно было держаться, чтобы не упасть.

В нашей своре была собака, ожидавшая прибавления семейства. Она меня очень любила и каждое утро, чуть только я выходил на палубу, бросалась ко мне, чтобы приласкаться. Обычно я брал ее на руки и спускался с нею на лед, и она сопровождала меня в моей утренней прогулке, которую я ежедневно совершал для тренировки. Однажды утром, когда я только что взял ее на руки и хотел уже спускаться, Якоб, сторожевой пес на «Мод», налетел на меня со всех ног и так сильно толкнул, что я поскользнулся, сорвался со сходни, головою вниз скатился с крутого склона и упал всей тяжестью правым плечом на лед. В первый момент у меня зарябило в глазах. Когда я очнулся, мне кое-как удалось принять сидячее положение, но плечо болело нестерпимо. Я не сомневался в тяжелом переломе, что и подтвердилось впоследствии рентгеновским снимком. В конце концов мне все же удалось вскарабкаться на палубу и протащиться до моей каюты. Там уже Вистинг, прошедший курс первой помощи в одной из больниц Осло, употребил все свои старания, чтобы выправить перелом. Но боль была так жестока, что я не мог перенести прикосновения. Поэтому Вистинг прибинтовал мне руку к туловищу, и так я пролежал в постели восемь дней. После этого я уже начал бродить, держа руку на лямке. Но неудачи мои еще не кончились. Злая судьба продолжала меня преследовать.

Утром 8 ноября я вышел на палубу так рано, что было еще темно почти как ночью. От тумана свет казался еще слабее. Якоб, сторожевой пес, бросился ко мне и, как-то особенно попрыгав и поплясав вокруг меня, скатился по мосткам вниз и исчез на льду. Опасаясь нового падения, я не осмелился последовать его примеру, а степенно спустился по сходне и пошел дальше вдоль корабля, осторожно обходя попадавшиеся на пути ледяные и снежные глыбы. Очутившись под носовой частью судна, я остановился, но не успел простоять и нескольких секунд, как услыхал слабый звук, такой странный, что сразу насторожил уши. Сначала звук был похож на слабое жужжание в такелаже, когда начинается ветер. В следующий момент звук усилился, и я узнал в нем чье-то тяжелое дыхание. Я напряженно стал всматриваться в сторону, откуда он доносился, и, наконец, увидел Якоба, несшегося со всех ног к кораблю. В следующую секунду позади выросла фигура громадного белого медведя, бежавшего вплотную по его следам. Звук, услышанный мною, был не что иное, как сопение быстро приближавшегося зверя.

Я сразу представил положение вещей. Это была медведица с медвежонком. Якоб учуял ее и напал на малыша. Гнев матери, по-видимому, моментально убедил Якоба, что у него есть неотложные дела на борту. Положение не лишено известного юмора, но мне некогда было им забавляться, так как я сознавал опасность, которая мне грозила. Увидав меня, медведица села и уставилась на меня. Я тоже смотрел на нее. Однако думаю, что мы смотрели друг на друга с разными чувствами. Оба мы находились на одинаковом расстоянии от сходни. Что мне было делать? Я был один, беспомощный, владея только одной, да еще левой, рукой. Выбора не было никакого. Я побежал как можно скорее к сходне, но медведица сделала то же самое. Началось состязание на скорость бега между разъяренным зверем и полукалекой. Шансы последнего были невелики. В тот самый момент, когда я достиг сходни и хотел поспешить наверх на палубу, медведица хорошо рассчитанным ударом лапой в спину повалила меня наземь. Я упал прямо на сломанное плечо, лицом в снег и стал ждать конца. Но час мой еще не настал. Якоб, который уже давно находился на палубе, вдруг вздумал опять сбежать вниз, вероятно чтобы поиграть с медвежонком. Для этого ему надо было пробежать мимо того места, где медведица была занята мною. Увидав Якоба, она даже подпрыгнула высоко на воздух и бросила меня, перенеся все свое внимание на Якоба. Я недолго раздумывал, вскочил и убежал от опасности. Никогда за всю мою жизнь не был я так близок к смерти.

Этот случай с тех пор часто занимал меня в отношениях душевных движений в моменты высшей опасности. Я всегда слыхал, что человек перед лицом смерти, в последние короткие мгновения с бешеной быстротой переживает в памяти всю свою минувшую жизнь. Однако, когда я лежал под медведицей, ожидая смерти, мысли мои не были заняты ничем значительным. Наоборот, из всего пережитого передо мною вдруг возникла одна сцена из лондонской уличной жизни и в связи с нею мысль, которую в такую минуту безусловно можно было назвать пустой. А именно — я поставил себе вопрос: сколько головных шпилек сметаются с тротуара Риджент-стрит в Лондоне по утрам в понедельник? Почему такая дурацкая мысль явилась мне в один из самых серьезных моментов моей жизни, — этот вопрос я предоставляю психологам, но я с тех пор часто задумывался над тем, как странно может реагировать человеческий мозг в момент величайшей опасности.

Царапины на моей спине были пустячные, но я боялся, что опять сломал себе плечо при падении; к счастью, этого не случилось. Тогда я сам прописал себе долгий и болезненный курс лечения. Вначале я старался поднимать руку настолько, чтобы можно было держать в ней карандаш. С этой целью я несколько раз в день усаживался на стул, опирался на него спиной и, взяв правую руку левой, изо всех сил моей левой руки поднимал вверх правую, повторяя с небольшими промежутками времени эту болезненную процедуру. К концу года я уже мог поднять правую руку до уровня моего лица, но прошло еще несколько месяцев мучительных упражнений, прежде чем руке моей вернулись все ее способности.