Бесконечная. Чужие (СИ) - Ренцен Фло. Страница 25

- Знакомиться – громко сказано. Мать, - (Пина, то есть), - с ним давно знакома.

- Не одноклассник хоть?.. – шучу.

Папа не замечает шутки и снова рассеянно кивает:

- Соседей сын, жили возле нас, переехали. Э-э... Катика, так, а поехали с нами?..

Папа приглашает от чистого сердца, хоть и спонтанно, но пора уж наконец-то отпустить его.

В знак благодарности за то, что он возился со мной сегодня, я отказываюсь. У меня и подарка-то нет, к тому же, думаю вдруг, я не люблю Паулу, а она – меня. Всегда так было. Она не расстроится, если я не приеду.

Мой отказ долетает до ушей Эрни, и этот говнюк еле заметно злорадно улыбается. Папа не настаивает.

На обратной дороге мне хочется сделать круг – пройтись по улицам. Проветрить мозги.

Да, думаю, новый аккумулятор – это, конечно, супер, но не такой же ценой. Ведь папа, в отличие от Эрни, не собирался откашивать от семейного праздника. Теперь он считает, что я потребовала втянуть его в эти ремонты...

Звонит мама. У меня перед ней должок про «вчерашнее», хоть про кувыркания с Риком рассказывать я, разумеется, не собираюсь.

Насчет «сегодняшнего» гружусь настолько, что даже от мамы не утаиваю:

- Интересно, кто доложился папе. Не иначе как Эрни раскололся. Анонимизировал места, лица.

Мама тактично молчит. Ах, вот оно что.

Мои загрузы удесятеряются:

- Мам, а зачем?..

- А что?

- Я бы справилась.

- Да прям! Катька, вот что ты постоянно! – сердится мама. – На черта «справляться»!

На черта быть одной, когда «даже мужика рядом нет», чтобы, ну, к примеру, аккумулятор поменять. Так, что ли? Обидно и необоснованно – сейчас я действительно чувствую, что одна. Что бы там он, Рик, ни говорил и ни писал и что бы со мной ни делал. И кто он, вообще, такой, этот Рик.

Но мама сейчас, видимо, не об этом, хоть это тоже излюбленная тема.

- Вечно тебе будто неудобно перед ними – а это тоже твоя семья.

Вторая семья. Так, где тут кнопка «выкл.»? Раньше на советских электроприборах была, я знаю, мне рассказывали.

А тут нет такой кнопки – потому ли у меня вырывается:

- Я-то хоть...

И все. И я не продолжаю.

Я-то хоть – что? Бываю у них? Общаюсь?.. Маме, интересно, какого с ними общаться?

Дура. Я, которая. У нее-то, у мамы давно своя жизнь и в этой жизни есть только я и никакой второй семьи там нету. И мама прекрасно справляется.

А отец – для нее это дело прошлое. Потому и позвонила ему с такой легкостью, попросила решить вопрос. Папа по-своему обыграл для дочки – сюрприз, мол. А я не неблагодарная стерва, просто сюрпризов не люблю.

Помимо этого, я еще и большая, мать ее, девочка, поэтому разруливаю:

- Ниче, мам. Все нормально.

- Ну вот и хорошо.

Вижу, что хорошо, думаю, а сама разглядываю фото со дня рожденья, которое присылает Эрни, «подредактировав» Паулу и подписав снизу нечто обидное. Думает, поржать можно со мной заодно, за глаза над родными-единоутробными поиздеваться. Совсем нюх потерял, засранец.

терпи - пишу ему, - и не выеживайся

Он: хочешь вместо меня.

Я: в другой раз

Он: другого раза может и не быть.

А даже если и так, думаю.

Шагаю мимо старой сигаретной фабрики – стиль «модерн», мой любимый. Из-за непропорционально-больших окон напоминает гигантских размеров карточный домик. Думаю машинально, как и всякий раз, как ее вижу, что вот – стоит же объект, пустует, уже сколько лет стоит. Толкнуть, что ли, на работе идею – пусть какому-нибудь инвестору-клиенту укажут. Толкну, как «кончатся» проекты...

***

«Мам, скажите честно, куда мы поедем летом? Только честно».

«Это сюрприз».

«Сюрприз?.. Хм...»

Вот не люблю я сюрпризы. Секреты. Уже тогда, в тринадцать лет не любила. Да что там – раньше. С самого детства.

Сколько себя помню, всегда всё хотела знать наперед. Единственно, не требовала раскрыть личность Деда Мороза – возможно, тут слишком рано все стало слишком понятно. Но в остальном...

«Мам, скажи, честно, зубная фея есть на самом деле? Только ничего от меня не скрывай».

Тут мне было лет шесть, и родители с готовностью адаптировали для меня зубную фею, которой, как они потом рассказывали, не было у них. С каждым выпавшим зубом требование мое не менялось, но взрослые почему-то не догоняли и пъродолжали «записывать напоминания для зубной феи». Кстати, бабло под подушкой я находила не всякий раз, может, отчасти поэтому и выросла не в конец меркантильной и в общем-то нейтральной по отношению к деньгам особой.

Меня потчевали другими сюрпризами, я терпела. Последним обоюдным родительским сюрпризом должна была стать цель нашего совместного путешествия на каникулах, но я так и не узнала, куда мы собирались поехать. Вместо этого незадолго до каникул родители сообщили мне, что расходятся. Так я впервые столкнулась с разрывом незыблемого. На тот момент мне хватило, хоть шок от этого был значительно меньше, чем от Михи с его мишками много лет спустя.

Мне было тринадцать и особой наблюдательностью в межчеловеческих делах я тогда не отличалась. Потому причину, преподнесенную мне в виде «у нас не осталось общих интересов», приняла, как правдоподобную, а на раскапывании сути вещей в виде «папа нашел моложе и загулял, но человек она хороший» не настаивала. Не знала, например, что она с «хабилитационной» папе помогала, публикации его редактировала.

Против отца я не ожесточилась, тем более что не было, за что: на самых азах он старался исправно включать меня в свою новую жизнь и делал это не только добросовестно, но и, кажется, искренне.

Жалеть маму вроде как тоже было некстати, но иногда почему-то хотелось. У нее не было «второй семьи», а была только я.

Вторая семья. Кто была у отца вторая семья, кто первая? Я никогда не пыталась вникать в тонкости определений. С какого момента то, что обычно появляется в таких случаях, можно считать второй семьей, а с какого момента – первой.

«Доченька, у папы теперь вторая семья».

«Да, мам, я знаю, я была у них».

Впервые я увидела Паулу – кудрявого темноволосого ангелочка – на свадьбе у отца и Пины – Прозерпины, теперь его второй жены, симпатичной, молодой и не менее кудрявой, чем Паула. Впервые в жизни я была на торжестве без мамы и казалась себе почти взрослой.

На фотосессию молодых Паулу совали на все фотографии. Вернее, она сама уцепилась за платье Пины и не давала себя увести. Было ей четыре года, а мне – четырнадцать, но отец почему-то решил, что я могу обидеться, поэтому фотографироваться с ними позвали и меня.

Я стала рядом с отцом, но Паула рванула ко мне, стала отпихивать, вопить: «Уходи... уходи...» Пине было страшно неловко, и она попыталась приструнить Паулу, а отец – погладить по блестящим каштановым кудряшкам. И тогда Паула ударилась в рев и с криком: «Мой папа!» - изо всех сил пнула меня в ногу. Я лишь потирала «травмированное» место – больно, блин. Но что делать, думала, маленькая же, хоть и злючка невоспитанная.

Не помню, наказали ее или просто взяли на руки, но позднее, в самый разгар праздника Паула куда-то исчезла. Ее хватились и начали всей свадьбой обыскивать ресторан.

Я нашла ее на кухне. Вся перемазавшись, она сидела на полу и запихивала в рот пирожное, не знаю, какое по счету. Когда я попыталась заговорить с ней и отвести к ее матери и моему отцу, Паула сердито посмотрела на меня и промямлила: «Ты что, не поняла? Уходи! Это больше не твой папа! Это мой папа!» И хоть за последние пару часов ничего не поменялось, и она была все тем же ребенком четырех лет, а я – подростком на десять лет ее старше, я, не спуская с нее глаз, сообщила во всеуслышание: «Вот она!» - а ей сказала тихо и зловеще: «Нет! Мой! МОЙ!!!»

Когда через несколько секунд подоспела Пина и, бросив мне благодарный взгляд, подхватила на руки нашедшуюся Паулу, та была пунцовой и совершенно невменяемой – кричала, брыкалась, кусалась и дрыгалась во все стороны, рискуя с рук Пины грохнуться обратно на пол. Платье Пины из молочно-белого в момент превратилось в разноцветный клоунский наряд. Да у нее и без того был такой вид, будто ей только что заехали тортом. Справиться с Паулой смог только отец, но праздник на этом закончился, и все разъехались по домам.