Бесконечная. Чужие (СИ) - Ренцен Фло. Страница 22

Сексуальный – это стонется у меня в расплавленном мозгу. Симпатичный, зараза. Да хрен с ним – красивый.

Да, хрен с тобой – получай. Заценила. Признаю. И хочу, твою мать, увидеть наконец-то твое тело.

Сильные, теплые руки отполировали мое тело, наласкались со мной и левая – левша он, левша, вспоминаю отчего-то обрадованно – ползет вверх, обхватывает мою шею, затем хватает за затылок. Рик массирует мою голову, разворачивает меня попой к себе, и спустя мгновение у меня в животе обрывается что-то, когда чувствую, как его язык скользит у меня между ног. Он лижет мою киску. О-о-о... Даже мысли у меня в голове начинают заикаться, задыхаться, обмакиваясь с каждого боку в теплую сладость. Лечу и кувыркаюсь и с громким стоном упахиваюсь носом в смятую подушку.

А Рик, похоже, получает кайф не меньше моего - вныривает в нее и даже бормочет что-то вроде: «Вкусная». Попутно вставляет в меня руку и дрочит меня рукой. Когда мои стоны становятся короткими, резкими, требовательными – войди... давай... теперь... – вставляет в меня хер, трахает с наслаждением, легонько сжимая пальцами затылок...

Его резкие, глубокие проникновения раскручивают меня, хрипловатые стоны ласкают, будто облизывают.

Это вертолет. Чувствует ли он, что выкрутил, вытолкнул меня на новый уровень? Что мой пик так близко, что я вижу его, могу потрогать рукой – может ли он?.. Чувствует ли?.. Чувствует, знаю.

Его кончики пальцев тыкают в мягкое у меня на попе – только чувствую, не вижу, ни черта не вижу. Он снова стискивает мою попу, затем одна его рука ползет наверх, снова сжимает мне затылок, смыкается вокруг шеи... да сдалась ему моя шея... как сладко придавливает он ее, как подчиняет меня себе.

Кончаю со взрывом, с криком, может, не с одним... Никогда не кончала вот так, на коленках, полупридушенная, голая, в незнакомом месте, подчиняясь и выбрасываясь навстречу полуодетому, малознакомому мужчине, ударяясь в него. Не видя его даже.

- М-м-м... ебать... какая же ты вкусная, детка... Ка-ати-и... – ворчит он, снова обхватывая мою попу. Будто вот так вот к имени моему привыкает.

Это абсурд – он проник в самое меня, в такую сокровенную глубину, что глубже, казалось бы, некуда. Но то ли поза эта такая беспомощная, то ли я сейчас – просто добыча его, ослабленная, выпотрошенная оргазмом в позе доги стайл, поэтому чувствительная ко всему-ко всему.

Задницей слышу свое имя, произнесенное его голосом, тоже срывающимся, тоже возбужденным, с матами, отчего грязнее-слаже только. И чувствую, что и это – вторжение, еще одно, еще более проникновенное. Уверена, он не помышлял ни о чем таком, но мне сейчас так, будто он взял мое имя, трогает его, щупает, облизывает, ласкает. Исследует, как его язык исследовал меня, мой рот, мои соски, мой клитор. Проникает в него, как он проник в меня. Берет его себе.

Слабость, тревожная, но возбуждающая до сумасшествия – вот что охватывает меня теперь. Из нее выплывает сладкое, головокружительное до тошноты желание тормознуть, вырваться на волю. Что же получается? От того, как он взял меня сзади, бежать не хотелось. Бежать захотелось теперь от голоса его, зовущего меня по имени.

Впрочем, желание это мимолетно. Я не вырываюсь и не бегу, ясное дело – смакую это желание, даю размять себя как следует. Ведь мне же такого и надо было. Его. Поэтому замутила с ним. Да и кайф это – быть с ним такой. Ловить сюрпризы, впитывать и соединяться с ними. Преображаться в соединении.

Но мы так не договаривались... Кончать таким образом – это убойно, но я совсем его не вижу, а мне ведь хочется видеть и его самого, и его хер...

Чувствую, что он как раз вышел из меня – наверно, что-то новенькое замышляет? Пора.

Улучаю момент, разворачиваюсь к нему, вскакиваю на ноги и – плохая девчонка... нехорошая девчонка... как так можно... – беру его в рот. Бож-же-е, твердый какой. Обскакиваю языком, ласкаю ртом его член, а сама раздеваю его – сколько можно еще не видеть его тела? Сколько еще мне ждать?

Не выпуская изо рта его члена, то и дело поднимаю на него глаза – разглядеть, увидеть, всосаться в него взглядом, любоваться, облизывать его глазами, голого, красивого, сексуального... Обласкать взглядом его плечи, грудь, живот, позволить его сильным, умелым рукам лечь мне на голову и даже натолкнуть мой рот на его член, если захочет.

Рик замирает, пока я сосу его, подняв к нему глаза, и на лице его грозный, хищно-жалобный, оторванный кайф. Со стоном гладит мои волосы – неужели кончит мне в рот? В предвкушении готовлюсь хлебнуть его спермы и словить кайф его беспомощности.

Но отминетить себя до извержения он не дает – выходит из моего рта, тянет к себе. Поднимает на руки, опять – играючи, опять – словно пушинку. Приноровился.

Чувствую себя изящнее пери, хоть, безусловно, испорченнее гораздо. Его рот снова нашел мой рот, чтобы через него радостно сообщить мне, что и изящности, и испорченности во мне как раз столько, сколько ему нужно.

Присосавшись ко мне в поцелуе, Рик несет меня к столешнице – при этом случае обнаруживаю, что тут есть еще комната и там у него стол. Он соскучился по моим губкам, тем, что пониже и повлажнее, и склоняется над ними – о, боже... теперь я вижу, как он лижет меня, и стону похвалу ему медленно, протяжно. Да-а-а-а...

Затем на смену собственному языку он призывает член и дотрахивает меня на своем столе. Мы снова целуемся с улыбками, целуемся то взасос, то с короткими чмоканьями, я сжимаю его твердую, охуительную, блять, жопу, а он двигается во мне долго и медленно.

Мне нравится это не-расстояние между нами, нравится видеть его так, с ближины, чтобы он заслонял мне все вокруг.

И ему, похоже, нравится. Он утыкается носом в мою грудную клетку, с наслаждением терзает мою грудь, взбирается выше и оставляет пунцовый засос на той, что поменьше и еще один – над.

Затем – какими мерными и мирными ни были его движения во мне – под конец Рик провоцирует оползень. Обваливающиеся во мне пласты – лишь остатки более мощного сотрясения, недавнего, одного «из», и с этими обвалами приходит полное опустошение – у меня и у Рика.

Лилле

(третья)

Под конец Рик надевал презерватив, который лежит теперь сморщенный рядом на столе. Мы с ним прислонились тут же. Передыхаем.

Длится это лишь мгновения – стоять так неудобно, к тому же холодно, особенно если только что как следует вымокнуть, остыть, да не обсохнуть.

Почти как в первый раз, могла бы подумать я, но ничего подобного не думаю. Думать мне сейчас не хочется – нечем, да и незачем. Секс с Риком принес законченность сгустившемуся вечеру, сегодняшнему дню, выходным и вообще, всему во мне, что, как видно, искало отдушину.

Мне редко удается подвести эмоциональный итог дня, то есть, успокоиться – отчего не сделать это сейчас?..

Отделяюсь от столешницы и отправляюсь на поиски шмоток; надеюсь, что в движениях моих самодостаточность, заметная ему, если он смотрит.

Всё, вроде, здесь, в скомканных «простынях»? Подмечаю, что снова не хватает трусиков, но – самодостаточность, я ж говорю – не шастаю в поисках по его фактически пустой квартире, в которой, как замечаю теперь, немало комнат. Хладнокровно одеваюсь – ничего, и без трусов не замерзну. Потом заберу. Или пусть оставит себе.

У него нет зеркала – или в ванной есть?

Я не искала ванную, потому что не думала в ней освежаться. Да, надо бы, я ж финишировала только что. Нет, я не грязнуля, просто сексуальное затмение прошло. Теперь мне виден Рик в свете, по своей обыденности уступающем лишь электрическому. Не знаю, хочу ли рассматривать все его детали в этом свете, а раз не знаю, значит, не хочу.

Встречаюсь с ним взглядом и не понимаю, чего искать в его глазах. Вернее, попросту не ищу – уже нашла все на сегодня. На этой волне решаю не идти в ванную. Не хочу больше передвигаться туда-сюда по его квартире, присматриваться и разглядывать, узнавать и ориентироваться.