Капитали$т: Часть 1. 1987 (СИ) - Росси Деметрио. Страница 18

— Охотничек, — недоверчиво хмыкнул Вадик. — Видел я этих неформалок, ничего интересного. Все стремные какие-то. Еще наградят чем-нибудь... экзотическим!

— Вайме! — дурашливо сказал Тарик. — Не хочу неформалок! Хочу нормальных девушек! Блондинку и брюнетку! Почему дефицит?! На каком складе хранятся? Как достать?! Ничего не пожалею!

— Вот тебе блондинка и брюнетка, — Вадик махнул рукой в сторону Инки и ее подруги-брюнетки, которые сидели в конце салона и наших разговоров, к счастью, не слышали.

— Вах! — сокрушенно воскликнул Тарик и покачал головой. — Нет, не то пальто! Вообще, с малолетками хуже нет дело иметь. Тем более с одноклассницами, сам знаешь, зачем издеваешься?!

— Хорош вам, мои сексуально озабоченные друзья, — сказал Витёк. — Мы вообще-то отдыхать едем, расслабьтесь и получайте удовольствие перед экзаменами.

— Кто хоть одно слово об учебе заикнется — зарежу! — грозно сказал Тарик. — Вот ты про экзамен сказал и у меня все дрожит внутри и ничего не хочется. В обморок готов упасть, клянусь мамой!

— Ни блондинок, ни брюнеток не хочется? — уточнил Вадик.

— Ничего! — Тарик сделал страшные глаза. — Вот как вы сказали про экзамен — всё! Перед глазами наша классная стоит, с журналом. Говорит: «Кикорашвили, я тебе напишу такую характеристику, что в ПТУ не возьмут! За то что ты, лоботряс и лодырь, пил кровь мою и других учителей все десять лет!»

— Не боись, Тариэл, ниче она тебе не напишет, на второй год не оставят, — сказал я. — Всяко сдашь. А потом в институт...

— Пищевой промышленности! — Тарик важно поднял указательный палец. — Будем порядок в пищевой промышленности наводить. Что такое — советскому народу в магазине нету покушать?! Все из-за бюрократии, правильно Горбачев говорит. Надо нормальных людей ставить — едой управлять, едой заниматься!

— Тарик, — встревоженно сказал Витя, — одумайся. У нас и так кризис, жратвы трудящимся не хватает! Куда тебе с твоим аппетитом в пищевую промышленность? Подумай о стране, Тарик! Ты же скушаешь всю пищевую промышленность, до какой дотянешься! Империалистам на радость, Тарик! Какой ты после этого комсомолец?!

Мы заржали на весь автобус. Тарик важно покачал головой.

— Я уже все придумал, — сказал он, понизив голос, — вот, смотрите... Вместо пельменных вонючих, где продавщица все мясо украла из пельменей и где одни алкаши собираются, нужно открыть шашлычные и чебуречные. Чтобы сразу и шашлычные, и чебуречные — в одном месте. Не в разных! Это важно, чтобы в одном месте! Понимаете?

— И чтобы сациви там же готовили? — ехидно уточнил Витёк.

— Вах, не смеши! — возмутился Тарик. — Кто у вас здесь понимает сациви? Вот чебуреки и шашлык — хорошо пойдут вместо пельменей. А сациви у вас не понимают.

— Хорош вам, — перебил хозяйственно-экономический спор Вадик, — конечная, приехали.

Мы гурьбой высыпали из автобуса и весело двинули по проселочной дороге. Места здесь действительно были живописные, сплошная пастораль — лесок, луга, речка, чистый воздух — полный набор природных благ для измученного урбанизацией горожанина.

— А здесь красиво. Никогда в этих местах не была, — сказала Марина, оглядывая окружающее благолепие. — А грибы в лесу есть?

— Грибы в лесу есть, — галантно заверил Вадик.

— И даже условно съедобные, — язвительно уточнил Витя.

А Инка Копытина хмыкнула и заявила, что грибы мы точно собирать не будем, мы не пионеры и не пенсионеры!

— Мы здесь по-другому развлекаемся, — сказал Вадик и подмигнул заговорщицки. Марина ничего не ответила, но одарила Вадика озадаченным взглядом.

— Да вы их не слушайте, Марина, — вдруг неожиданно сам для себя сказал я. — Это они шутят, у нас все всегда культурно на самом деле. Все свои, не один год друг друга знаем...

— Ну я-то здесь впервые, — ответила она и улыбнулась растерянно. А я в ту самую секунду заметил, что глаза у нее — небесно-голубые и что она немыслимо похожа на актрису... известную, американскую, блондинку... как ее... забыл же! Вот если ее омолодить до семнадцати лет, то как раз и получится она — Марина.

И еще, я почувствовал, что отягощенный пост-знанием житель двадцать первого века Антон Александрович Ерофеев как-то померк, потускнел, почти стерся, а вот юный обитатель перестроечных времен Алёша Петров вышел на тропу войны.

Гормоны, обреченно подумал я. Здоровый юный организм вырабатывает бешенное количество тестостерона и прочего прекрасного. Но терять самоконтроль нельзя. Ни в коем случае! И тут же подумал о том, что ну его к черту, этот самоконтроль. Я только-только вышел из подросткового возраста. Мне полагается быть безбашенным, веселиться и не думать о последствиях! Ага, сказал я себе, ты еще влюбись в эту семнадцатилетнюю. Педофил хренов. И влюблюсь, с ожесточением ответил я. Подростки влюбляются — всегда несчастно и глупо. А я чем хуже? Тем, что ты не подросток. Твое сознание — сознание взрослого человека. Да ну? А тело не в курсе! Тело кричит — вот она, влюбляйся немедленно, твое время пришло! Оно меня не спрашивает, понимаешь ты или нет?! Оно действует так, как его запрограммировала природа! А как же твое сознание?! Ведь у тебя есть сознание, чтобы контролировать природные программы! Есть сознание... слушай, иди ты знаешь куда?! Я спокойно жил и не просил, чтобы мое сознание оказывалось в другом мире, в другом человеке! Ты не имеешь права! Ты не такой как эти подростки, ты должен быть ответственным! Ответственным? Я, конечно, постараюсь. Сделаю все, что смогу. А могу я не так уж много. Вот так, раздираемый противоречиями, я опомнился только тогда, когда Вадик сказал, что все, пришли. Я ошарашенно огляделся по сторонам — оказалось, что мы действительно пришли.

Оглядев скромный полутораэтажный домик, я не смог сдержать улыбки. Что же, номенклатура советских времен особой тягой к роскоши не страдала. По крайней мере, на том номенклатурном этаже, где обитало семейство Вадика Мушинского. Впрочем, для большинства и такой скромный домик — за гранью возможностей, а для номенклатуры — показатель статуса. Как в мое время — пентхаус в элитном комплексе или дворец в соответствующем поселке.

И была вечеринка. С приторным ликером в хрустальных бокалах для шампанского и приторными турецкими шоколадками на закуску. С приторным по-восточному Тариком Кикорашвили, источавшим приторные комплименты нашим дамам, от которых у меня залип фейс-палм. С приторным «Модерн Толкингом» из магнитофона.

— На кой хрен мы сюда приехали, ты можешь объяснить?! — кричал я в ухо Витька, пытаясь перекричать сладкоголосых Томаса и Дитера.

— А че такое? — округлил глаза Витек. — Веселись давай. Нормально же сидим! Сейчас вот танцевать...

Веселиться? Танцевать? Ликер определенно не лучшим образом сказался на моих способностях к перемещению в пространстве — то есть, встать-то я мог, но что касается танцев, то тут у меня были серьезные сомнения. Я хотел сказать Витьку, что он дурак. И не лечится. Что лучше учить основные тригонометрические тождества, чем заниматься медленным самоубийством с помощью ликера, «Мальборо» и «Модерн Толкинга». Но не сказал. Потому что мне помешали.

Глава 10

Она подошла ко мне и сказала:

— Пойдем на воздух.

Сказала тихо, но я почему-то услышал, несмотря на гремящий магнитофон. Я поднялся и, почти не шатаясь, двинулся к выходу. По пути отметил, что Витёк уже в дрова, а Вадик с Тариком запивают «Амаретто» немецким баночным пивом, закусывая турецкой шоколадкой. От увиденного мне стало нехорошо, желудок возмущенно заворочался, так что удержать в нем все употребленное мне стоило больших усилий.

На воздухе было лучше, чем внутри. Намного лучше.

Она спросила:

— Ты не куришь?

Я хотел ответить, что нет, не курю, но слова, похоже, застряли где-то в желудке, пришлось отрицательно помотать головой.

— И я не курю! — сказала она удивленно-радостно. — У нас девчонки почти все курят, и в школе, и даже в музыкалке. И учителя тоже. В смысле — женщины. Мужчины — это само собой. А я попробовала раз — вообще не понравилось. Какая-то глупая мода, правда?