Сумрачная дама - Морелли Лаура. Страница 19

Чечилия кивнула. Она приучила себя не говорить, если только Людовико не задаст ей прямой вопрос, и могла догадываться, что это привело к желаемому результату. В последние несколько недель Людовико засыпал ее подарками. Прекрасное новое бархатное платье с позолоченным декольте. Нитка бус из черного оникса, такая длинная, что она могла дважды обернуть ее вокруг шеи.

– Новый сонет мастера Бернардо, – сказал он.

– Да. – Чечилия облокотилась на руку. – Но я думала, вы не любите арфу.

Он обернулся, один уголок его губ приподнялся в усмешке.

– Кто тебе такое сказал?

Она встретилась с ним взглядом.

– Не помню.

– Это правда, для аккомпанемента вокалу я предпочитаю звуки лиры, – сказал он. – Не существует инструмента более приятного моему слуху.

– Запомню это на будущее, – сказала она.

Теперь Людовико открыто улыбнулся и вернулся в постель.

– Мой цветочек… – Он прижался лицом к шее Чечилии, и его жесткая борода защекотала ее верхний позвонок. – Правда в том, что все хотят услышать твой прекрасный голос, и не важно, под аккомпанемент какого инструмента.

– Значит, вы довольны моей работой.

Людовико тихо усмехнулся себе под нос. Схватил ее за длинную растрепанную косу. Чечилия смотрела, как он наматывает ее волосы на кулак, притягивая ее к себе, как на веревке.

– Очень доволен, – сказал он.

– Надеюсь, гости тоже будут довольны. Музыкой.

Людовико опять встал и распахнул ставни.

– Дорогая, – громко объявил он, – твоя слава уже распространилась по всей Ломбардии и за ее пределами. Еще немного, и имя Чечилии Галлерани будет на устах у всех в стране.

Произнеся это, Людовико тяжело плюхнулся на стул и начал чистить гранат. Чечилия опять легла и наблюдала, как он извлекает зернышки из середины плода, и по его руке стекает кроваво-красный сок. Голодная, похотливая улыбка. Потом Чечилия увидела, как он давит языком сладкие зернышки и выплевывает горькую высосанную от сока мякоть на пол.

19

Умные миндалевидные глаза девушки рассеянно смотрели на свет, как будто ее отвлекла стайка птиц где-то за окном. В руках у ней было маленькое пушистое создание размером с новорожденного младенца, и его стеклянные глазки-бусинки смотрели в ту же сторону.

Эдит уже прочитала старые характеристики ученых: Чечилия Галлерани одета «alla spagnola» [28], в бархатное платье и синюю накидку с коротким рукавом; прямоугольный вырез отделан тесьмой с золотой вышивкой. Почти прозрачная вуаль с фестонным краем на лбу удерживается небольшим чепчиком и черной фероньеркой. Гладкая прическа Чечилии изображена по моде того времени: волосы разделены на прямой пробор и собраны в длинную косу, убранную в шелковую сеточку. На груди у девушки – ониксовые бусы, дважды изящно овивающие ее тонкую шею.

Эдит аккуратно провела рукой по картине. Она уже начала отмечать небольшие несовершенства, повреждения, которые лишь она одна могла заметить благодаря многолетнему опыту. Поверхность была неровной, в тончайшем кракелюре высохшей краски, образовавшемся в результате сильных перепадов температуры и влажности, которым подвергалась в прошедшие десятилетия эта написанная на ореховой доске картина, путешествуя многие мили вместе с семьей Чарторыйских. Замечал ли кто-то еще коричневую запись, из-за которой казалось, что шляпка – это продолжение волос? Это была, несомненно, ошибка кого-то из поздних реставраторов. И черный фон, хоть и создавал драматический эффект, несомненно, не был оригинальным. Эдит подумала, что да Винчи наверняка изобразил далекий пейзаж – так же, как на его знаменитой картине «Мона Лиза». Но какой-то реставратор сотню лет назад, должно быть, закрасил фон черным лаком – возможно, чтобы скрыть какие-то более ранние повреждения.

Однако эта картина была много большим, чем сумма ее частей. У скольких людей была возможность стоять перед этим прекрасным портретом молодой женщины, которая, наверное, была фавориткой известного правителя Милана пятнадцатого века? Смотреть на работу руки самого Леонардо да Винчи? Эдит на глаза и в руки попадало огромное количество картин эпохи Возрождения, но перед этим портретом она благоговела. Эдит очень не нравилось быть так далеко от оставшихся в Мюнхене близких и работы, но она вынуждена была признать, что увидеть воочию эту работу было пределом мечтаний.

Когда солдат достал картину из ящика в глубине замурованной комнаты, сердце Эдит чуть не остановилось. Даже с обратной стороны работы она смогла опознать, что доска древняя, возможно, эпохи Возрождения. Рама – увесистая конструкция из позолоченного дерева – была, скорее всего, сделана в восемнадцатом веке. Она уже сталкивалась с этим размером и опознала деревянную доску как типичную для итальянских картин конца 1400-х годов. И все же, когда солдат разворачивал картину на всеобщее обозрение, она затаила дыхание.

Теперь «Дама с горностаем» лежала на столе в некогда тайной комнате дворца Чарторыйских. Вокруг было разложено множество важных произведений, репродукции которых были на страницах составленного Эдит каталога: «Пейзаж с добрым самаритянином» Рембрандта, «Портрет молодого человека» Рафаэля, все картины, которые Эдит представила директорам музея, и многие другие.

В прошедшие несколько дней Эдит почти все время проводила в этой комнате без окон со сводчатым потолком, описывая и оценивая сокровища, которые семья пыталась спрятать перед бегством. К ней прикрепили двух солдат – они помогали с крупными картинами, мебелью и другими тяжелыми вещами, не давали остальным поддаться искушению при виде огромной коллекции антикварных драгоценностей. Саму Эдит восхищало, с какой тщательностью была собрана семьей эта коллекция, но солдатам, наверное, работа здесь была невыносимо скучна. Они часами ждали, пока Эдит закончит записывать свои подробнейшие наблюдения. Помимо картин, которые Эдит уже описала в Мюнхене, коллекция включала в себя огромные количества мебели, рисунков, бронзовых изделий, монет и медалей, тончайшей работы украшений и драгоценных камней. На то, чтобы каталогизировать все это, у Эдит уйдет много часов.

Фоном для сосредоточения на произведениях искусства и мыслей о том, приехал ли Генрих с отрядом в Польшу, стала ленивая болтовня солдат. Они жаловались на польскую еду, на язык, на скуку. Говорили, что когда прибудут еще войска, их самих отправят дальше на восток. Солдаты пытались завести разговор, расспросить Эдит о работе в музее, ее личной жизни, о том, как она сюда попала, но Эдит не хотела делаться объектом их изучения.

Они же сказали Эдит, что на верхних этажах держат польских пленных. У нее в ушах звенели слова лейтенанта Фискера: в селах сопротивление.

Работая, Эдит по-прежнему не находила себе места, размышляя, куда сбежала семья Чарторыйских и удалось ли им спастись от плена.

В конце концов, однажды вечером, пришел ответ.

– Фройляйн Бекер.

Она повернулась и увидела, что по лестнице спускается лейтенант Фискер. Он подошел к столу, за которым Эдит исследовала трещины в маленьком, потемневшем от возраста и небрежного обращения немецком пейзаже семнадцатого века. Несколько долгих минут он внимательно рассматривал картину. Потом взглянул на Эдит.

– Мне велено попросить вас выбрать около двенадцати самых ценных работ, – сказал он. – Солдаты помогут вам упаковать их для безопасной перевозки.

– Картины перевозят? А что с семьей?

– Гестапо не составило труда найти князя и его беременную испанку. Они задержаны.

У Эдит сжалось сердце.

– Их арестовали? Что с ними будет?

Вокруг нее вновь сгустилось отчаянье, а комната показалась черным тоннелем. Неужели она будет в ответе не только за судьбу самого дорогого имущества этой семьи, но еще и за их безопасность и даже за их жизни? Будет ли судьба молодого князя с женой, и даже их нерожденного ребенка, на совести Эдит?