Сумрачная дама - Морелли Лаура. Страница 57
Притом нет сомнений, что ее время истекло. Теперь у Людовико иль Моро новая жена, любовница и незаконнорожденный ребенок под одной крышей. Очевидно, что они не уживутся. Кому-то из них надо уйти. Что с ними будет?
И думая о себе, я благодарен Богу, что завершил портрет Чечилии Галлерани. Как раз вовремя. Более чем вовремя; Людовико иль Моро благодарно похлопал меня по плечу, а потом долго с выражением любви и грусти не отводил глаз от красавицы на картине. Как я и говорил, ей пора уходить.
А я на своей фабрике в Корте Веккья наконец вернулся к самой большой радости: моей запыленной летательной штуковине, которая все эти долгие месяцы валялась на крыше. Время и пространство побудили меня изменить дизайн. Первоначальная идея давно пришла ко мне во сне, и я сделал быстрый набросок. Если бы я мог снова увидеть тот первый образ!
Открываю старый альбом, который почти десять лет назад привез с собой в том долгом путешествии из Флоренции в Милан. Истертые страницы открывают в моем сознании давно заброшенные комнаты. Все проекты обороны, которые я изначально предложил его светлости. Военный корабль. Новый тип катапульты, невиданный раньше. Переносной мост.
Тыкаю пальцем в чертеж пушки, с помощью которой можно взорвать полную сокровищ шахту. Мне кажется, это неплохая идея. Вырываю страницу и обещаю себе показать это его светлости.
63
Эдит перешагнула через гору обломков, валявшихся на земляном полу шахты. Почти в полной темноте она шла за стройным силуэтом ефрейтора; его фонарик освещал кривые стены вырезанных в горе тоннелей. Она глубоко вдохнула жидкий холодный воздух, чувствуя, как в ней поднимается паника – инстинктивный страх лишиться кислорода. Солдат шел по тоннелям быстро и уверенно. Эдит с Эрнстом с трудом за ним поспевали.
Когда ее глаза привыкли к полутьме, Эдит смогла разглядеть деревянные полки и стеллажи, наспех сколоченные из сырых досок. На этих импровизированных стеллажах она увидела огромное количество ящиков. Солдат пробежал светом фонаря по кривым стенам соляной шахты, и Эдит увидела, как блеснул край позолоченной рамы. Картины. Сотни – нет, возможно тысячи – произведений искусства.
От этого вида у Эдит перехватило дыхание.
В конце концов солдат остановился.
– Это – только одна из шахт, которые мы используем, – похвастался он, поворачиваясь к Эдит. Он все время оборачивался, чтобы посмотреть на нее – пробегал взглядом по ее телу, но избегал ее взгляда. Она сложила руки на груди.
– А где остальные? – спросила она. Эрнст шел за ней по пятам.
– Это секретная информация, – высокомерно ответил солдат. – Они разбросаны на множестве позиций в Германии и Австрии. Мы подготовили их для произведений искусства, которыми Фюрер наполнит свой новый музей.
Солдат хоть и высокомерен, но не врет. От одних только масштабов этой операции у Эдит кружилась голова. Больше пяти лет Эдит казалось, что она работает вместе с небольшой горсткой других таких же специалистов в области искусства, отправляя картины, скульптуры и другие творения Рейху. Теперь она проходила из комнаты в комнату с бесконечными стеллажами ящиков, каждый из которых был наполнен произведениями искусства, привезенными из кто знает каких краев, и Эдит поняла, что она была куда менее важной фигурой, чем ее убедили.
Сколько других специалистов в области искусства по всей Европе – в подвалах, загородных виллах, на складах музеев, в церковных сокровищницах – описывали и отправляли все эти бесценные шедевры? Она была всего лишь крошечным винтиком в огромной машине.
И в июне, вскоре после того, как они узнали об англо-американском нападении в Нормандии, для Эдит с Эрнстом началось постоянное движение. Франк поручил им перевозку всех находящихся в Польше работ высшего качества – Wahl I – в укрытия. Дни Эдит теперь с утра до ночи проходили в упаковке, погрузке, разгрузке, расстановке, организации и документировании произведений искусства. Они с Эрнстом ездили с большим чемоданом документов: описей, нарядов на грузовики, подробных записей обо всех перемещениях бесценных грузов.
Шахты, банковские хранилища, университетские подсобки, музейные кабинеты.
Невосполнимые произведения искусства бесследно увозились в такие уголки Германии и Австрии, где, по утверждениям Франка, они будут в сохранности, когда в Польше, из-за новых угроз со стороны русских и союзников, станет неспокойно. Эдит боялась, что работы могут повредить, украсть, потерять или вовсе забыть.
По ночам, в тусклом свете своей спальни, со слипающимися от усталости глазами, Эдит заставляла себя не ложиться спать до тех пор, пока не перепишет все перемещения в свой тайный список, сокращенный теперь до кратчайшей стенографической записи, расшифровать которую могла только она одна.
По большей части Эдит думала, что ее тщательный труд наверняка бессмысленен: что она теперь может сделать с этими списками? Самым естественным решением было отправить списки ее другу Манфреду в Пинакотеку, но это было слишком опасно. А что если кто-то перехватит ее письмо до того, как оно прибудет в Мюнхен? Как ей связаться с Манфредом? Вместо этого Эдит прятала копии своих списков между матрасом и металлической решеткой кровати или за подкладкой чемодана. Она думала, это единственное, что она может сделать, пока не представится возможность получше. Она знала, что доверять сотрудникам Франка нельзя. Конечно же их больше, чем кого бы то ни было, проверяли на лояльность Рейху.
А теперь они были постоянно в движении.
В январе губернатор Франк был вынужден бросить Краков, перевезти семью, вместе со всем штатом и самыми дорогими ему произведениями искусства, обратно в места, где говорили по-немецки. «Даму с горностаем» да Винчи он редко выпускал из виду.
Когда они первый раз перевозили «Великую тройку», Эдит работала над погрузкой их и других бесценных работ в кузов бронированного грузовика вместе с Эрнстом и некоторыми сотрудниками Франка. Их приезд в отдаленную частную резиденцию в селе Сихув в западной Польше, где их маловероятно стали бы разыскивать, организовали заранее. Там картины должны были временно храниться для безопасности.
Постепенно до них доходили обрывки информации. Американские и британские войска наступают, оттесняя линию фронта на восток. В то же самое время русские войска – теперь враги – продвигаются на запад. Между ними нацистские войска оказались стиснуты во все больше и больше сужающемся кольце. Эдит волновалась за Якова и его друзей в польском сопротивлении. У нее не было никакой возможности связаться с ним, и она все время думала, что же стало с ним и с итогами их общих усилий.
Эдит с облегчением узнала, что, несмотря на эти новые угрозы, Ганс Франк на какое-то время остался в Кракове, хоть со временем, к ужасу Эдит, и переехал с Бригиттой и детьми к ним в Сихув. Вскоре после приезда семейства вся группа – и «Великая тройка» – переместились в другую частную резиденцию, в Мораве, но пробыли там недолго. Ночь за ночью Эдит продолжала прятать свои теперь уже изрядно потрепанные списки под матрас и каждый день перекладывать их под подкладку своего кожаного саквояжа. Это было нелегко: их переезды делались все более внезапными, а круг – все более тесным. Помогут ли ее описи когда-нибудь вернуть собственность истинным владельцам? Эдит чувствовала, как на нее давят масштабы задачи: вернуть все похищенное на свои места.
Эдит было трудно собрать воедино образ человека, который днем отдавал приказы, уничтожавшие все вокруг, а по вечерам с обожанием возился со своими детьми. Бригитта же часто отсутствовала; ненадолго появлялась и в вихре шубы и высоких каблуков исчезала за дверью. Эдит недоумевала от того, что ближайшие к Франку люди относились к нему с симпатией или безразличием. Неужели они не видели, какое зло творит он вокруг?