Здравствуй, лето... и прощай - Коуни Майкл Грейтрекс. Страница 16

Тем не менее я был почти уверен, что люди тянулись друг к другу почти инстинктивно, так, словно они пострадали, и, зная, что могут пострадать ещё больше, нуждались в обществе друг друга. Посещение храма Фу резко возросло – не потому, что люди вдруг стали религиозны, но из-за того, что они хотели быть вместе. Местная газета, вместо того чтобы просто печатать поступающие с почты новости, начала давать отчёты о местных собраниях и публиковать мнения, касающиеся отношения Парламента к местным делам. Люди крепко пожимали друг другу руки при встрече, перестали ругать лавочников за нормированное распределение и стали им, напротив, сочувствовать.

Вечерами они сидели перед своими домами и беседовали с соседями, забыв о многолетних ссорах.

Я слышал, что во времена бедствий люди тянутся друг к другу, как сейчас, так что в определённой степени это было понятно. Единственно, что не давало мне покоя, была мысль: против кого мы объединяемся? Логичным ответом было – против врага, Асты, однако я почти не слышал, чтобы кто-то упоминал о войне. Асту не обвиняли в нормированном распределении – обвиняли Правительство. Нехватка топлива, разрастание запретных зон, пропажа судна в море, любая катастрофа, любые трудности – все вменялось в вину Правительству.

Во время периода вооружённого нейтралитета, существовавшего между моими родителями и мной, я упомянул об этом отцу.

Он задумчиво посмотрел на меня.

– Народ испытывает вынужденные трудности и потому, естественно, ищет козла отпущения. Аста далеко за горизонтом, а Правительство прямо под рукой, и потому во всём винят Правительство. Это достойно сожаления, но так уж думают люди.

Я с некоторым удивлением смотрел на него; впервые он разговаривал со мной, как со взрослым. Это было приятно.

– Может быть, если бы на заводе хоть как-то помогли в поисках Сквинта, люди были бы более дружелюбны, – заметил я.

– Очень неприятная история. Охранники, которых это касалось, получили строгий выговор. Мы провели тщательные поиски и в окрестностях завода парнишку не нашли. – Казалось, он чуть ли не извиняется. – Однако это лишь иллюстрирует мою точку зрения, Дроув. Здесь огромная территория, от океана на западе до Жёлтых Гор на материке. Почему же народ решил, что мальчик пропал где-то на заводе?

После конфликта у ворот завода Вольф, казалось, ушёл на дно. Время от времени я видел его вместе с матерью, гулявших по городу и делавших покупки в таких количествах, что у меня не возникало никакого желания демонстрировать наше знакомство публике. Я не мог понять, почему Правительство не объяснит как следует своим чиновникам, что размахивать на каждом шагу карточкой и игнорировать нормированное распределение – все это не делает им чести.

Тем временем грузовики продолжали с грохотом проезжать через город и дальше по уходящей в глубь материка дороге, увозя продукцию в города, которым повезло меньше, чем нам. Я проводил большую часть времени в обществе Кареглазки, и мы часто бывали дома у Ленты: сначала чтобы выразить своё сочувствие и узнать о последних новостях насчёт Сквинта; потом, по мере того как шло время и надежда угасала, чтобы утешить и как-то отвлечь их от горестных мыслей. Отношения в их семье были очень близкими, и они тяжело переживали случившееся.

Вечерами, когда мы сидели в комнате Ленты, пытаясь приободрить её, в доме бывало много людей. Стронгарм принимал их в гостиной, плотно закрыв дверь. Часто в этой комнате бывало человек по двенадцать и больше, а в один из вечеров я насчитал больше двадцати. В тот вечер там побывали родители Кареглазки, и позже она спросила у них, о чём шла речь, но не получила вразумительного ответа.

Казалось, формируется группа для какой-то операции, но мы не могли понять, в чём эта операция заключается.

Как-то вечером Стронгарм спросил нас:

– Пойдёте сегодня в храм? – Они с Уной надевали пальто.

– Я никогда не хожу в храмы, – ответил я. Он рассмеялся.

– Нет, парень, ты ничего не услышишь о солнечном боге Фу или о Великом Локсе, или о чём-то в этом роде. Это собрание жителей города. Там будет представитель Правительства.

– Надеюсь, не мой отец.

– Нет. Не знаю, знаком ли ты с ним. Он довольно часто здесь появлялся в последнее время, и, похоже, он вполне здравомыслящий человек. Его зовут Хорлокс-Местлер.

Когда мы пришли к храму, там уже собралась порядочная толпа, и я увидел много знакомых лиц. Более того, на возвышении стояли в основном те, кого я видел приходившим в дом Стронгарма. Мы с Лентой и Кареглазкой сели вместе с остальными, но Стронгарм поднялся на импровизированную сцену и некоторое время спустя постучал молотком по столу, призывая к порядку.

– Народ Паллахакси, – крикнул он. – Мы собрались сегодня, потому что нам не нравится многое из того, что делает Парламент. Хорлокс-Местлер, депутат Парламента, согласился прийти к нам и выслушать нас. Я не умею много говорить, так что предоставляю слово Местлеру.

Он сел под нестройные аплодисменты, а Хорлокс-Местлер поднялся, задумчиво разглядывая аудиторию.

– Для начала я должен сказать, что это собрание не имеет официального статуса…

Стронгарм вскочил на ноги, покраснев от ярости.

– Прекратите, Местлер! – рявкнул он. – Нас не интересует никакой мёрзлый статус и нас не интересуют ваши мёрзлые отговорки. Мы позвали вас сюда, чтобы вы объяснили нам положение дел. Вот и давайте! – Он сел, и на этот раз аудитория разразилась бурными аплодисментами.

Местлер слабо улыбался.

– В Паллахакси сложилась критическая ситуация, но она находится под нашим постоянным контролем, – начал Местлер. – Имели место сообщения о вражеских агентах в окрестностях консервного завода, и, поскольку завод жизненно необходим для нас, может возникнуть необходимость изменения границ запретной зоны. Но мы надеемся, что этого не потребуется. Мы надеемся. Он начал поносить тех, кто заботится только о себе, не думая об общем благе, кто ночью толпами болтается по улицам, обеспечивая прикрытие для астонских шпионов, кто организует непонятные нелегальные сборища, из-за чего Парламенту впустую приходится расходовать время – время, которое с большей пользой можно было бы потратить на решение военных проблем.

Короче говоря, он перешёл в наступление, продолжая говорить спокойным, убедительным тоном, с улыбкой добродушного дядюшки, маскировавшей яд его слов.

– И потому после долгих и мучительных размышлений Парламент вынужден объявить, что у него нет иного выхода, кроме как прибегнуть к этой непопулярной мере, – говорил Местлер, и, вероятно, я что-то упустил, поскольку не мог понять, о чём он говорит. Аудитория возбуждённо роптала.

– Какие у вас на то полномочия? – крикнул отец Кареглазки, сидевший за столом на сцене. – Подобное распоряжение может разрушить моё дело.

Здесь что, консервный завод или какой-то мёрзлый парламентский департамент?

– Сейчас война, и у нас есть право принимать срочные меры местного масштаба, – проинформировал его Местлер. Шум в зале усилился.

– Какие меры? – шёпотом спросил я у Кареглазки.

– Комендантский час.

– Что? Чего они испугались?

– Думаю, отца Ленты и его товарищей… Дроув, это означает, что мы не сможем гулять вечерами, – с несчастным видом сказала она.

Вокруг нас люди вскакивали с мест и кричали. Местлер тем временем продолжал:

– Нет, мы не вводим военное положение. Некоторое количество войск расположится в городе: для оказания помощи местной полиции и для целей обороны. Будьте уверены, что будут приняты все меры для защиты города в случае нападения астонцев. Спасибо за внимание.

– Подождите! – Ошеломлённый, Стронгарм вскочил на ноги. Каким-то образом инициатива была потеряна, и собрание закончилось поражением. – Мы вполне можем защитить себя сами! Нам всё это не нужно!

Местлер грустно посмотрел на него.

– Паллахакси-Стронгарм, чего вы хотите? Вы заявляли, что Правительство вас не защищает – теперь мы даём вам защиту, о которой вы просили, и вы все ещё недовольны. Я в самом деле начинаю думать, что вы всего лишь возмутитель спокойствия…