Ты (СИ) - Инош Алана. Страница 23

                   — Сопли, кашель есть?

                   — Да пока не чувствую, — отвечаешь ты, потирая пальцами лоб. Твои веки дрожат, а слепые глаза закатываются куда-то вверх и в сторону. — В целом — терпимо, вот только голова сильно болит, особенно над глазами. Ими даже двигать больно.

                   — Наверно, ты вчера на даче простыла, — вздыхаю я.

                   — Не знаю... У меня в группе одна девочка сопливит и кашляет, а всё равно приходит на занятия, — говоришь ты. — Может, от неё подцепила...

                   — Безобразие, — возмущаюсь я. — Куда родители смотрят? Если ребёнок болеет — нечего его в школу отпускать, чтоб он других заражал.

                   Как бы то ни было, нужно принимать меры по твоему лечению. Ты — мужественный и стойкий человечек, склонный преуменьшать свои жалобы, поэтому не всегда можно сразу понять, насколько всё серьёзно.

                   Порывшись в аптечке, я достаю анаферон — для иммунитета. Освежаю в памяти инструкцию: первые пять таблеток — через каждые полчаса, потом — по одной три раза в день... До половины двенадцатого я сижу с тобой, давая тебе таблетки строго по часам.

                   — Ты хоть поужинала бы, птенчик, — говоришь ты. — Вовсе не надо возле меня дежурить... Со мной ничего не случится. Иди, покушай.

                   Я и правда забыла обо всём на свете. Ты заболела — эта беда заслонила собой всё остальное. В голове крутится песня Цоя "Когда твоя девушка больна". Вот уж правда — в тему...

                   — Ладно. А тебе что-нибудь принести? — спрашиваю я. — Может, у тебя и нет аппетита, но всё равно надо есть, а то сил выздоравливать не будет.

                   Ты морщишься, но я заставляю тебя съесть полтарелки куриного супа с вермишелью и выпить чай с засахаренной малиной. У нас всегда стоит баночка в холодильнике — для лечебных целей.

                   — Птенчик, ты бы слишком близко около меня не тёрлась, — говоришь ты еле слышным и совсем севшим голосом. — А то ещё не хватало тебе тоже захворать...

                   — Ничего, всё будет нормально, — заверяю я. — Для профилактики я тоже принимаю анаферон.

                   Измеряем температуру снова — тридцать восемь и пять. Это уже серьёзно. Пора снижать, и я даю тебе ещё малины и аспирина, тепло укутываю одеялом.

                   — Совсем как мама, — улыбаешься ты.

                   Я готова быть тебе кем угодно — мамой, папой, женой, сестрой, сиделкой, другом, донором... Если у тебя откажет сердце — я отдам тебе своё. Если бы можно было пересаживать глаза — я бы не задумываясь пожертвовала своим зрением для тебя. Отдать тебе всю кровь до капли, всю жизнь до последнего вздоха — на всё это я готова, вот только примешь ли ты?

                   Ты засыпаешь. Я осторожно, чтобы не разбудить, ложусь рядом.

                   Утром у тебя нормальная температура, и ты решаешь всё-таки пойти на работу. Я считаю, что лучше бы тебе остаться дома и полечиться как следует, потому что это может быть только начало болезни, но для тебя единственная уважительная причина прогула — смерть.

                   — Да нормально я себя чувствую, — убеждаешь меня ты. — Более или менее. Не переживай, птенчик.

                   Вздохнув, я даю тебе с собой анальгин и анаферон и с тяжёлой душой иду на работу... Приходится пожертвовать частью обеденного перерыва, чтобы сходить в аптечный пункт на первом этаже и купить там всё необходимое для лечения простуды: липовый цвет, ромашку и ноготки, пихтовое масло, капли в нос, спрэй для горла и бальзам "Витаон". 

                   Вечером ты опять лежишь пластом, а температура — уже тридцать девять.

                   — Анаферон принимала? — спрашиваю расстроенно.

                   — Принимала, принимала, — еле слышно стонешь ты. — Голова опять трещит... И насморк, кажется, начался.

                   Твой носик и правда хлюпает и заложен.

                   — Ничего, сейчас будем тебя лечить.

                   После всех лечебных процедур — растираний, полосканий и капель — я пою тебя отваром липового цвета и укладываю в постель. Утром встаю в пять часов, чтобы взять тебе талон к врачу: если уж хворать, так на официальном больничном.

                   Оба моих выходных посвящены твоему лечению. У тебя открывается жуткий насморк, а непереносимую головную боль приходится глушить таблетками. В ночь с четверга на пятницу мне снятся дикие и странные сны. Сначала я как будто на работе — сгребаю граблями книги и жгу их на костре, потом отпиливаю ножку стула, потому что она якобы засохла и больше не даст листьев; потом появляется начальница, вся покрытая бородавками... Я их с неё ощипываю и кидаю в костёр. Попрыскать её инсектицидом я не успеваю: в реальность меня выдёргивает твой стон.

                   Ты сидишь в постели, обхватив руками голову и постанывая. Я обнимаю тебя, глажу по волосам. Жар у тебя спал, футболка прилипла к вспотевшему телу.

                   — Утён, что такое?

                   — Птенчик... Я разбудила тебя, — стонешь ты. — Прости... Голова просто дико болит. И правый глаз... Внутри. Больно двигать.

                   Моё нутро сжимается в один судорожный холодный комок. Что-то подсказывает мне, что у тебя уже не простуда: при обычной простуде таких сильных болей в глазах не бывает. Это что-то серьёзное, но я не знаю, что именно, а значит, не могу тебе помочь... От этого хочется плакать.

                   — Дай мне ещё обезболивающего, Лёнь, — просишь ты жалобно.

                   Это всё, что я могу для тебя сделать. Но обезболивающее только снимает боль, а её причину не устраняет. Что же делать? Куда бежать, кого звать? У меня трясутся пальцы, я вся холодею от страха и тревоги. Два часа ночи...

                   В комнате прохладно, и я, ёжась, сажусь в кресло. Ты лежишь одна в спальне, а я включаю компьютер, жмурясь от света настольной лампы. Захожу в Интернет, забиваю в поисковик запрос: "Боль при движении глазами". Яндекс сообщает мне возможные причины: излишнее зрительное напряжение, инфекционные заболевания придаточных пазух носа, мигрень, внутричерепное давление, воспалительные заболевания глазного яблока, воспаление зрительного нерва, повышенная температура...

                    Конечно, диагноз должен ставить врач, а я могу только гадать, но меня просто трясёт от желания что-то сделать, что-нибудь выяснить, помочь тебе хоть чем-то. Твоя боль — моя боль, и это не образное выражение, а на самом деле так. Кликая мышью, перебираю страницы, читаю про заболевания глаз. Этим я только взвинчиваю свои нервы, но остановиться не могу. Три часа ночи, на работу вставать — в полвосьмого, хотя... Какая к чёрту работа, возьму отгул и снова поведу тебя к врачу.

                   От переживаний за тебя мне и самой становится плохо. Пью свои лекарства, выключаю компьютер и забираюсь на кровать. Ты сонно дышишь в темноте: видимо, обезболивающее помогло. Ну, можно тогда и мне, наверно, чуть вздремнуть... Ставлю будильник на пять утра: нужно сходить в поликлинику и взять для тебя талон к окулисту.

                   ...Слава Богу, за время моего отсутствия с тобой ничего не случилось. Из ванной доносятся булькающие звуки и покашливание: это ты промываешь нос отваром ромашки и ноготков с двадцатью каплями "Витаона".

                   — Тьфу, едрён батон, — хрипло ворчишь ты, когда я заглядываю. — Лёнь, может, как-нибудь по-другому можно нос лечить? Это ж пытка времён инквизиции. Ужас...

                   — Да ладно тебе, какой там ужас? — смеюсь я. — Ничего страшного, я себе так делала — и ничего, жива. А насморк прошёл за три дня. Только почаще надо полоскать. Раз пять-шесть в день.

                   — Пять-шесть?! Охренеть... — Ты склоняешься над раковиной, сплёвываешь желтоватую от отвара слюну.