Южный полюс - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг. Страница 21

– Чертовски живучий, – услышал я, когда он поднялся на судно.

Не желая обижать человека, я сдержал улыбку.

Какой вечер! Солнце стоит высоко на небе, несмотря на поздний час. Уходящее к югу ледяное нагорье, весь этот могучий барьер залит ярким белым светом, до того сильным, что он слепит глаза. А на севере – ночь. Над самым морем небо черное и свинцово-серое, выше оно становится темно-синим, потом бледнеет и бледнеет, пока наконец не сливается с лучезарным сиянием барьера.

То, что лежит за гранью ночи, за черной стеной, нам известно. В той стороне мы побывали и одержали победу. А что скрывает ослепительный день на юге? Ты ждешь нас, восхитительная спящая красавица, мы слышим твой зов, и мы придем. Ты дождешься своего поцелуя, хотя бы это стоило нам жизни.

На следующий день, в воскресенье, была такая же прекрасная погода. Но для нас, разумеется, не могло быть и речи о каком-либо выходном. Никто из нас не захотел бы провести этот день в праздности. Мы разделились на два отряда – морской и береговой. Морской в составе 10 человек оставался на «Фраме», береговой в этот самый день обосновался на барьере на год-другой, а то и больше.

В морской отряд вошли Нильсен, Ертсен, Бек, Сюндбек, Людвиг Хансен, Кристенсен, Ренне, Недтведт, Кучин и Ульсен. В береговой – Престрюд, Юхансен, Хельмер Ханссен, Хассель, Бьоланд, Стюбберюд, Вистинг, Линдстрем и я. Линдстрем должен был еще несколько дней оставаться на судне, так как нам предстояло пока в основном питаться на борту.

По плану 6 человек должны были расположиться в 16-местной палатке, на площадке между «Ренникеном» и «Нельсоном», а двое поставят себе палатку на участке для дома и приступят к строительству. Естественно, эту двойку составили наши опытные плотники Бьоланд и Стюбберюд.

В 11 часов мы наконец были готовы выходить. Мы взяли нарты и 8 собак; вес снаряжения и провианта составлял 300 килограммов. Моя упряжка первой должна была пройти испытание. Морской отряд в полном составе собрался на палубе, чтобы наблюдать старт. И вот все готово. Основательно потрудившись, а точнее, хорошенько вздув собак, мы наконец выстроили их цугом в аляскинской упряжи перед санями. Лихой взмах кнутом на прощание, громкий щелчок, и мы поехали. Уголком глаза я поглядел на судно. Так и есть, все наши товарищи выстроились в ряд вдоль борта, любуясь нашим классическим стартом.

Кажется, я слегка задрал нос и изобразил на лице этакое торжество. В таком случае, я совершил глупость, лучше было подождать с этим, тогда провал не был бы таким полным. Ибо нас в самом деле подстерегал провал. Собаки уже полгода жили в полной праздности, только пили и ели, они явно считали, что от них ничего другого и не требуется. Им и в голову не приходило, что для них настала новая эра, отныне придется работать, да еще как. Пробежав всего несколько метров, они все, как по команде, сели на снег и уставились друг на друга. На их мордах было написано неподдельное изумление. Наконец основательной трепкой нам удалось дать им понять, что нам от них нужна работа, да только это не очень помогло. Вместо того чтобы слушать команду, они затеяли яростную потасовку. Боже мой, сколько нам в тот день пришлось повозиться с этими 8 собаками! «Если так будет до самого полюса, – думал я в разгар суматохи, – нам понадобится год, чтобы дойти до цели». Сколько уйдет на обратный путь, мне уже некогда было высчитывать. Пока шла эта катавасия, я снова тайком взглянул на судно. И поспешил отвести свой взгляд. Ребята громко хохотали, до нас доносились поощряющие возгласы довольно ехидного свойства.

– Если и дальше так дело пойдет, как раз к Иванову дню поспеете! – кричал один.

– Молодцы, не падайте духом! Так держать! – надсаживался другой.

– Ура, пошла! – и так далее.

А наш воз не двигался с места. Ну, и влипли. Наконец общими усилиями людей и животных удалось опять стронуть его. Нет, триумфом наш первый санный переход нельзя было назвать.

И вот мы ставим между Маунт-Нельсон и Маунт-Ренникен нашу первую палатку на барьере. Это была большая, крепкая 16-местная палатка с пришитым полом. Вокруг палатки мы натянули треугольником стальные тросы – ограждение для собак. Сторона треугольника равнялась 50 метрам. В палатке оставили пять спальных мешков и запас провианта. Расстояние до этого места по одометру [42] равнялось 1,2 мили, или 2,3 километра. Управившись с этим делом, мы двинулись дальше, к участку, который облюбовали для базы.

Здесь мы для плотников тоже поставили палатку – такую же, 16-местную, – и разметили площадку для дома. Исходя из местных условий, мы решили ставить дом в направлении запад-восток, а не север-юг, хотя именно второе решение напрашивалось, ведь считалось, что здесь господствуют южные ветры. Наш выбор себя оправдал. На самом деле здесь преобладал восточный ветер, он попадал в наиболее защищенный торец. Дверь была обращена на запад.

Потом мы занялись разметкой дороги от строительного участка до расположенной ниже палатки и дальше, до судна, ставя темные флажки через каждые 15 шагов. Теперь можно было спокойно передвигаться по этому пути, не плутая в непогоду. От судна до будущего дома было 2,2 мили, или 4 километра.

16 января, в понедельник, работа развернулась вовсю. Около 80 собак – шесть упряжек – возили к первой палатке столько продовольствия и снаряжения, сколько можно было погрузить на сани, и два десятка собак – упряжки Стюбберюда и Бьоланда – ходили с полной нагрузкой к верхнему лагерю. В эти дни нам пришлось немало повозиться с собаками, чтобы заставить их слушаться. Они так и норовили взять над нами верх и тащить сани туда, куда им хотелось. Бывало, весь взмокнешь, пока убедишь их, что командуем все-таки мы.

Рабочий день в эту пору был долгим. Редко ляжешь раньше 11 часов вечера, а в 5 утра – снова вставать. Но мы не жаловались. Всем хотелось поскорее завершить эту работу, чтобы не задерживать «Фрам». Гавань наша была не совсем без недостатков. Глядишь, ни с того ни с сего откололась пристань, к которой было пришвартовано судно, и проходилось объявлять аврал, чтобы ошвартоваться заново. Иной раз только люди уснут, как нужно повторять все сначала. Лед то и дело обламывался, не давая нашим бедным «пиратам» передышки. Немалая нагрузка для нервов – постоянно быть начеку и спать вполглаза. Тяжело досталось нашим 10 товарищам в эти дни, но они держались молодцом. Всегда веселые, и шуткам не было конца. На долю морского отряда выпало выгружать из трюма на лед провиант и снаряжение для зимовщиков. Дальше груз перевозил береговой отряд. Работа шла на диво гладко, отряды старались не заставлять друг друга ждать.

За эти горячие дни члены берегового отряда страшно охрипли, а некоторые почти совсем потеряли голос. Произошло это оттого, что вначале нам приходилось непрестанно кричать на собак, погоняя их. Разумеется, морской отряд не упустил случая наградить нас прозвищем, основанным на каламбуре. [43]

Коли исключить постоянную необходимость менять место стоянки из-за того, что лед обламывался и отдрейфовывал, надо признать нашу гавань очень хорошей. Правда, не обходилось без зыби. Иногда на судно обрушивались неприятные толчки, но не такие, чтобы это чем-то грозило. Огромным преимуществом было то, что здесь течение всегда было направлено к выходу из бухты и отгоняло все айсберги.

Первое время сообщение между судном и барьером осуществляли пять человек. Плотников не ставили на транспорт, они строили дом. Один человек дежурил у палатки. Мы могли запрягать в сани только 6 собак; попытки использовать полную упряжку – 12 собак – приводили к невообразимой катавасии. [44] В итоге оставались свободные собаки, они нуждались в надзоре, и для этого требовался человек. В его же обязанности входило готовить пищу и убирать в палатке. Пост дневального ребятам очень нравился, и они чередовались, а то ведь надоедало все мотаться с санями туда и обратно.