Корень зла среди трав - Степанова Татьяна. Страница 16

Фиаско в Рабочем поселке заставило полковника Гущина призадуматься – не все вопросы решаются с помощью болгарки и вскрытой двери фигуранта.

– Где еще Суркова можно застать? Безработный алкаш… Есть места, где они кучкуются – пустыри, гаражи, заброшенные дома? – спросил он юного участкового.

– Я не знаю, – ответил тот виновато. – По барам он точно не ходит, у нас всего один в окрестностях, в Парк-отеле. И дорогой, его посетители другого уровня. Приличные люди, средний класс.

– А у нас с тобой чистый люмпен, – ответил полковник Гущин. – А ты, коллега, жизнь люмпенов, маргиналов не знаешь. Неинтересны они тебе. И работяги для тебя чужаки, незнакомцы. Ты на скейтборде с пацанами рассекаешь… И в айтишники мечтаешь из полиции податься, да?

Участковый молчал. Кажется, мудрый полковник Гущин угадал его заветную мечту.

– Ладно, навестим инвалида с шизофренией, – скомандовал полковник Гущин. – Что там нас ждет, интересно?

В Зуйках, куда они добрались уже на закате солнца, их встретило сонное и тихое дачное садовое товарищество, возведенное рядом с хибарами заброшенной деревни-призрака. Чистенькие «скворечники» подмосковных дач в садиках на шести сотках. Гороховое поле, а дальше развалюхи – два деревенских одноэтажных дома в три окна с покосившимися террасками. Двор одного напоминал свалку. Доски, камни, ржавое строительное корыто, старый холодильник, второй такой же, опрокинутый набок, тряпки, битые кирпичи, сломанная оконная рама, колченогие стулья, выброшенные на помойку дачниками, но словно получившие вторую жизнь на импровизированной домашней свалке.

Через развалившийся гнилой штакетник они сразу увидели мужчину неопределенного возраста в грязном засаленном спортивном костюме. Полковник Гущин глянул на пожилого участкового – тот кивнул. Фигурант Пузырев – кому почтальон Суркова вручила пенсию в тот день, двадцатого мая. Возможно, именно он последним видел ее живой. Участковый окликнул Пузырева, и мужчина повернулся, медленно встал с колченогого стула, на котором восседал подобно сторожу-церберу своей домашней свалки. С колен его что-то упало.

Он молча ждал, когда они войдут на участок. Полковник Гущин, приблизившись, заметил у его ног венок из полевых цветов. На битом кирпиче и траве валялись еще цветы – белые, кажется клевер и табак, что пахнут на закате приторно, медово, маняще…

– Вы чем-то заняты? – спросил Пузырева полковник Гущин.

Инвалид молчал, лицо его выражало тревогу и беспокойство.

– В мае месяце к вам приходила женщина – почтальон, – напомнил полковник Гущин. – Она вам пенсию принесла. Помните ее?

– Какая женщина? – Тревога и беспокойство, судя по гримасе, Пузырева уже зашкаливали. – Она не женщина, она притворяется…

– То есть? Кем притворяется?

– Они все здесь шпионы! – сдавленным шепотом выдал Пузырев, тревожно озираясь, и начал тыкать пальцем в сторону дач садового товарищества, видных через гороховое поле. – Там… там… там… там… И те тоже, и те… и те… Они все следят за мной! Получают задание, понимаете? Им велят… их заставляют… а многие и за деньги!

– Шпионят за вами? Кто их заставляет? – Полковник Гущин понял, что и здесь они сегодня толку не добьются. Или он косит под полного дурачка столь искусно?

– Они! – Пузырев ткнул пальцем в вечернее закатное небо. – Эти им – резкий жест в сторону зуйковских дач, – платят деньги, и они смотрят за мной.

– Кто они-то? – перебил участковый. – Ты давай конкретно говори!

– Ангелы, – лицо безумца перекосилось. – Нет, бесы… Нет, те и другие. Сейчас ведь и не поймешь, кто ангел, кто бес… Они все шпионят!

– Красивые цветы, – похвалил полковник Гущин, переключая внимание больного на то, что его самого крайне заинтересовало и насторожило. – На поле нарвали? Любите флору? Венок сами сплели? А зачем он вам?

Пузырев наклонился и поднял венок. Гущин созерцал его – небритый, рыхлый, с брюхом, переваливающимся через пояс спортивных брюк, но довольно дюжий мужик. И размер обуви у него примерно сорок третий – сорок четвертый… Тот след, обнаруженный недалеко от трупа почтальона…

Пузырев водрузил венок себе на голову.

– У них антенны, – пояснил он с многозначительным видом. – Следят за мной, в голову мне влезают, мысли считывают. А так я под защитой, потому что трава сигналы глушит… Как надену, голова меньше болит, а то пухнет… Спать мне ночью не дает.

Глава 12

Искра

Клавдий Мамонтов и Макар добрались до Воеводина без приключений. Макар, сидевший за рулем, по пути открыл во внедорожнике все окна – ему мерещилось, что они насквозь пропитались жутким запахом прозекторской.

– Трудно мне представить, Клава, что леди, к которой мы едем, Искра Владимировна Кантемирова при той жизни, что она вела замужем за Керимом Касымовым, тесно общалась со своими подругами детства, даже пусть все они когда-то соседствовали в партийно-советском доме на знаменитой бывшей улице Грановского, – заметил он. – Интеллигентная переводчица средневековых фаблио о лисе Рейнаре, знавшая четыре языка, жена художника-неудачника Наталья Эдуардовна и наша замечательная Вера Павловна, бывший завуч элитной гимназии, подавшаяся на старости лет в гувернантки, не тот круг для господина Касымова, чтобы поощрять свою благоверную к встречам с ними. Хотя он и родился в узбекском кишлаке пятым ребенком в семье и, кажется, начинал карьеру фарцовщика и спекулянта в восьмидесятых, как о нем сплетничают в интернете, позже, набив карман, он тусовался в верхах лишь с нужными ему и очень состоятельными щишками.

– С Верой Павловной Кантемирова давно не встречалась. Просто откликнулась на ее звонок о смерти Гулькиной, – ответил Клавдий Мамонтов. – Проявила любезность и такт в трагической ситуации. Согласилась с нами встретиться по просьбе старой знакомой.

– Вынужденно. Так что ты в роли частного детектива… – Макар усмехнулся. – Особо-то не обольщайся. Она даст нам краткую аудиенцию. А насчет ее поездок в Сарафаново и контактов с Гулькиной… Держу пари – она вспомнила о подруге детства, когда сама оказалась в одиночестве, брошенная мужем. Ну и потянуло к вдове художника, поплакаться в жилетку. Пожаловаться по-женски.

Клавдий Мамонтов молчал. Вдыхал полной грудью свежий летний ветер, все не мог заглушить в себе тошноту после анатомического зала. Они свернули с федеральной трассы и мчались вдоль Оки. Остановились в кафе кемпинга, наскоро пообедали фастфудом, забрали кофе с собой и поехали дальше.

Дорога вилась вдоль берега Оки. Миновали отель-аквапарк, указатель «Зоопарк» – видимо, частный. За Окой располагался большой лесной массив Данки – более известный как Приокско-Террасный заповедник. А они ехали мимо усадьбы Пущино и Пущинской горы. Дальше располагалось Воеводино – катили мимо песочного пляжа с лодочным причалом, через холмы. Дорога забралась вверх, на крутой берег Оки. Вид открывался великолепный – синева реки и неба, хвойный бор – заповедник на том берегу.

– Да, умели академики выбирать места для своих дач, – хмыкнул Макар, созерцая зелень, дали, ширь и высь. – Это вам не Баковка… И даже не Жуковка – ну, с точки зрения пейзажа. А дальше по реке Таруса вообще красота. Еще сестры Цветаевы и их отец профессор там обитали до революции. Правда, очень скромно в домике с мезонином. Однако сейчас дворцов и здесь настроили, смотри.

Прямо на берегу Оки, на значительном удалении друг от друга, стояли три дома, окруженные огромными участками с высокими заборами.

Макар сверился с адресом в навигаторе и свернул к крайнему – кирпичному двухэтажному коттеджу, крыша его тонула в кронах лип, дубов и берез. Они остановились у ворот и позвонили в домофон. Представились вежливо. Им открыли. Они вошли и очутились в тенистом саду. Истинный Академический сад… Он сохранился. А от старой дачи академика Кантемирова не осталось даже фундамента. Ее сломали и возвели на ее месте добротный солидный новодел с застекленной пластиком террасой, как в столичных ресторанах, панорамными окнами и коваными фонарями у ступеней открытой веранды. Сад выглядел запущенным, все заросло травой, видно садовника-дизайнера сюда не приглашали давно.