Огарок во тьме. Моя жизнь в науке - Докинз Ричард. Страница 47

И он не только открыл структуру ДНК, он совершил намного больше. Вместе с Сидни Бреннером и другими коллегами они создали множество популярных комических опер, которые ставятся до сих пор. показали, что генетический код состоит из триплетов*: это, пожалуй, был один из самых самобытных экспериментов в истории науки.

Так и Джим Уотсон: если он высокомерен, он заслужил на это право. Его безапелляционные заявления бывают неблагоразумными, а его чувство юмора иногда слишком жестко, но возникает ощущение, что он сам этого не замечает, будучи в некотором смысле наивно-невинным. Иногда его шутки озадачивают: например, он объявил мне, что если о нем снимут фильм, то в своей роли он хотел бы видеть теннисиста Джона Макинроя. Что бы это могло значить? И как на это отвечать? Но я дорожу памятью об одном его ответе на мой вопрос в интервью, которое проходило в саду колледжа Клэр в Кембридже, где он раньше служил (а предназначалось оно для передачи на Би-би-си, посвященной Грегору Менделю: завершалась она в том самом монастыре, где великий ученый-монах вел свою беспрецедентную работу). Я говорил с Джимом о том, что многих религиозных людей волнует: как атеисты отвечают на вопрос “В чем наше предназначение?”.

Ответ в классическом духе Джима. Обед был и вправду отличный, и общество Джима сделало его еще приятнее. Мы с Лаллой довольно близко познакомились с ним и его женой Лиз, когда они купили дом в Оксфорде и несколько раз проводили лето в нашем городе.

Вместе со мной в передаче The Brains Trust участвовали каждый раз новые специалисты. Обычно приглашали хотя бы

* Триплет (от лат. “тройной”) в генетике – комбинация из трех последовательно расположенных нуклеотидов в молекуле нуклеиновой кислоты. одного философа, иногда историка, однажды – автора романов в стихах. Кажется, я был единственным ученым. Передача нарочно держала вопросы в секрете и ничего нам заранее не сообщала. Ведущая даже подшучивала на эту тему, притворяясь, что мучает нас тайной, и испытывала наши ограниченные в стрессовых условиях запасы остроумия. Вопросы были в духе “Что такое хорошая жизнь?” или “Что такое счастье?”. “Счастье – горный ручей… ” – так начал отвечать один из моих незадачливых товарищей по несчастью. Уверен, мой ответ был не лучше, разве что, возможно, не столь претенциозен – и некоторое счастье мне доставляет то, что я его забыл.

Я говорил, что упомяну о двух случаях, где меня попросту подставили нечестным монтажом. На самом деле я рад, что могу указать лишь на два таких примера: для тех, кто проигрывает в битве идей, соблазн должен быть высок. Креационисты потерпели позорное поражение, и обман – крайняя мера: неудивительно, что оба случая с монтажом имеют отношение к креационистским организациям. В сентябре 1997 года ко мне обратилась некая австралийская компания, которая сообщила, что отправляет в Европу съемочную группу для работы над фильмом о “спорном вопросе” эволюции. Под влиянием разговора со Стивеном Джеем Гулдом (о котором я расскажу в следующей главе) я, имея на то веские основания, взял за правило никогда не вступать в дискуссии с креационистами, но это предложение звучало как честная попытка осветить тему без предубеждений, так что я согласился с ними поговорить.

Когда “съемочная группа” добралась ко мне домой, оказалось, что они располагают лишь скудным арсеналом любителей. Снимала на камеру и задавала вопросы одна и та же женщина. Я отвечал, несмотря на растущие сомнения в ее умении снимать и растущие сожаления, что я вообще впустил ее в свой дом. А затем она задала стандартный вопрос, который, как известно всем, кто интересуется так называемым “спорным вопросом”, с головой ее выдал; лишь закоренелый креационист мог сказать что-то вроде: “Профессор Докинз, можете ли вы привести пример генетической мутации или эволюционного процесса, в котором увеличивается объем информации в геноме?” Теперь было ясно, что она проникла в мой дом обманным путем. Она была попросту креационисткой-фундаменталисткой, а меня облапошили: я уделил ей внимание, к которому подобные люди стремятся, и позволил искажать свои ответы в угоду ее чокнутой повестке.

Что же мне оставалось делать? Без церемоний выставить ее за дверь, или спокойно ответить на вопрос, как будто я и не разоблачил ее, или что-то среднее? Я сделал паузу, размышляя, что делать. Наконец, через одиннадцать секунд раздумий, я решил выставить ее, потому что ее изначальное обращение оказалось обманом. Я велел ей остановить съемку, мы перешли в мой кабинет, и там в присутствии своего ассистента я объяснил, что раскрыл ее обман и что она должна немедленно удалиться. Она умоляла меня, упирая на то, что ехала из самой Австралии, чтобы увидеть меня (очевидная ложь, но пропустим). Наконец, уступив ее нескончаемым мольбам, я позволил продолжить съемку. Я намеревался не отвечать на ее глупые вопросы (и, конечно, не пытаться разъяснить теорию информации человеку, неспособному в ней разобраться), а преподать ей краткий обзор теории эволюции, о которой она, очевидно, не имела ни малейшего понятия. Если вас интересует развернутый ответ на ее вопрос, он приведен в книге “Капеллан дьявола”, в главе под названием “К вопросу об информации”, где также дается ссылка на рассказ Барри Уильямса об этом нелепом эпизоде в австралийском журнале “Скептик”.

Потом она ушла, и я больше не вспоминал об этой встрече, пока примерно год спустя кто-то не показал мне ее фильм, который к тому моменту уже вышел. Оказалось, что моя одиннадцатисекундная пауза, во время которой я решал, выставить ли ее за дверь, преподносилась как “замешательство” от вопроса. Она смонтировала пленку так, что после паузы я заговаривал о чем-то не связанном с вопросом (кадры были взяты из другой части интервью): создавалось впечатление, что в “замешательстве” и отчаянии я беспричинно сменил тему. Забавный эпилог: она выпустила еще и вторую версию фильма, в которой вопрос об информации задавала не она сама, а сообщник-мужчина, сидящий в пустой комнате без мебели (предположительно, в Австралии) – в совершенно другом помещении, чем то, где снимали меня. Вероятно, потому, что в исходной съемке, где она сама задавала вопрос, будучи за камерой, качество звука было не из лучших. От этого монтажный подлог становится еще очевиднее, но, видимо, нет такой очевидности, которая могла бы пробить убежденность креационистов определенного толка: они, несомненно, торжествуют с тех самых пор, как ввели меня в “замешательство”.

Второй раз меня подставили посерьезнее: за дело взялась настоящая телекомпания с профессиональными мощностями, но добросовестности у них было не больше, чем у австралийских любителей. Опять же, первое их обращение в 2007 году сулило объективный взгляд на мир апологетики креационизма, без малейшего намека на то, что их истинная цель – креационистская пропаганда. Я был так убежден в намерениях создателей фильма, что изо всех сил старался помочь им найти в Лондоне место для съемок. Другие эволюционисты, в том числе Майкл Руз и П. 3. Майерс, подтверждали, что их точно так же обвели вокруг пальца. Я не подозревал об истинной цели фильма до самых съемок, и даже во время интервью. Меня спросили: могу ли я представить себе обстоятельства, в которых было бы возможно, что жизнь на Земле сотворена разумным замыслом. Я дал честный ответ – практически в лепешку расшибся, пытаясь представить подобные обстоятельства. Я сказал, что единственный вариант, в котором я мог бы такое представить, – это если бы жизнь была занесена инопланетянами из космоса, но в это я не верю. Задним числом понятно, что я должен был бы догадаться, как легко будет исказить такой ответ! Я до сих пор вижу твиты и записи в блогах в духе “Докинз, человек, который не верит в Бога, но верит в зеленых человечков”. Но то, как исказили мои слова, – пустяк по сравнению с остальным фильмом. Похожим образом подставили моего коллегу Майкла Руза: его искренние просветительские ответы исказили, чтобы подогнать под жульническую повестку. В фильме дошло до того, что на Дарвина возлагали вину за Гитлера! (Сомнительно, чтобы Гитлер вообще читал Дарвина: имя последнего ни разу не встречается в “Майн кампф”.)