04.1912 (СИ) - "Susan Stellar". Страница 5

— Меня беспокоит совсем иное, мисс Джеймс, — Кэт опустила взгляд и быстро, тяжело выдохнула. — Как же вы… останетесь совсем одни? Я помню и вас, мисс Джеймс, и Лиззи с самого детства — с пелёночек. Я… боюсь, — она сглотнула и выдавила дрожащую улыбку, — боюсь, что может случиться там, в Америке, в этой далёкой опасной стране.

Мэри молчала достаточно долго: не было силы в голосе. Даже тогда, когда сила, казалось, появилась, когда она нашла в себе твёрдость, чтобы открыть рот, её тон был неуверенным, тонким, придушенным, как у маленькой девочки, плачущей в углу.

— Мы справимся, Кэт, — сказала она, с усилием улыбаясь, — пожалуйста, не беспокойся. Всё будет хорошо.

Глава 2. Мистер Дойл срывает куш

Жить с азартным игроком — совсем не удовольствие.

Если он всё время проигрывает — это мучение.

Если у вас при этом нет денег — это пытка.

Ну, а если вы — жена такого азартного игрока, в одиночку старающаяся тянуть четверых детей и добывать крохи на жалкое пропитание, подрабатывая швеёй, модисткой, уборщицей и продавщицей по восемнадцать часов в день кряду, то вам лучше было бы повеситься в тот злосчастный день, когда вас угораздило принять руку и сердце своего муженька-разгильдяя.

Клара Дойл влачила эту тяжкую ношу вот уже двадцатый год, и самой Кларе искренне хотелось бы делать это с христианским смирением. К сожалению, это Кларе не удавалось. Пока она была прехорошенькой девицей, дочерью среднестатистического ирландского башмачника и первой красавицей улицы, она могла мечтать о чём-то более пышном и гордом, нежели хмурая и тесная лавчонка отца. У Клары было шестеро братьев и младшая сестра, и, конечно, она рассчитывала с помощью своей пригожести и неотразимого обаяния охомутать кого-нибудь побогаче да породовитее себя.

А потом в её жизни появился Роберт Дойл.

К чести его будет сказано, Роберт Дойл в начале их знакомства держался ещё тем щёголем. У него даже была небольшая лавочка по производству глиняных горшков, и эта лавочка явно была побольше и поуспешнее захудалой лавки отца Клары. Роберт Дойл чисто брился, исправно мыл лицо и уши, умел делать комплименты и в нужных местах — сорить деньгами. Откуда было Кларе знать, что ни деньги, ни лавчонка никогда не принадлежали Роберту Дойлу?

Родители Клары, правда, были не лыком шиты. Мать не раз предупреждала дочь с кроткой любовью, размахиваясь над её спиной полотенцем:

— Клара, дура, ведь он пыль в глаза пускает, авантюрист, прохиндей, на морде написано!

— Протокольный, протокольный! — кликушествовал отец Клары, поучая строптивую дочку веником всякий раз после того, как она возвращалась с прогулки с очаровательным Робертом Дойлом.

А старший брат Клары Джон как-то раз даже спустил Роберта задом с лестницы и пересчитал лбом сестры все углы в лавке, таская её за волосы. Только вот и Клара, и Роберт оказались людьми упрямыми: любовь их не погасла даже после столь дурного обращения. В Кларе взыграл бурный дух непокорности, и вечером того же дня она, массируя все ушибленные места, вылезла в окно родительского дома и сбежала с Робертом Дойлом, который мужественно ждал её с розой, зажатой в уцелевших зубах. С тех пор Клара с родителями не видалась, а они, кажется, не горели желанием её искать. «Баба с возу — кобыле легче», — справедливо рассудили эти весьма расчётливые люди, сочтя, что после скандала с непонятным авантюристом Дойлом, о котором по городу блуждали нелестные слухи, Клару замуж никто не возьмёт, даже самые яростные её поклонники.

Уже в первую неделю брака Клара Дойл узнала, каков её муженёк на самом деле. Роберт оставался очень галантным, красиво улыбался и кружил ей голову своими речами, но в карманах его постепенно иссякали деньги, а жили они не у отца Роберта, а в какой-то душной и грязной комнатушке, где Клара на первом году супружеской жизни произвела на свет первенца и самое проблемное своё дитя — Энн. Как оказалось, отцу Роберта вовсе не нужен был непутёвый старший сын, пусть бы даже тот неожиданно женился и даже не на самой некрасивой и гадкой девушке. Клара долго этому изумлялась, а потом застукала Роберта Дойла за азартной игрой с беспутными товарищами, и ей всё стало ясно.

Роберт Дойл был игроком и мотом задолго до того, как познакомился с Кларой. Бог знает, откуда взялась у него эта страсть; во всяком случае, с женой он на эту тему не откровенничал. Клара доподлинно знала одно: когда шестнадцатилетний Роберт Дойл чуть было не просадил в карты добрую половину отцовской лавочки, тот мудро взял дитя своё за плечо, подвёл к порогу и задал такого мощного пинка, что у Роберта навсегда отбило желание возвращаться под родной кров. Поскольку Роберт умел красиво говорить, быть очаровательным и даже проворачивать кое-какие нехитрые аферы, ему удавалось держаться на плаву. Большую часть своих доходов он добывал из карманов юных девушек с неплохой репутацией, которых он весьма умело сбивал с пути истинного, а другую половину либо выигрывал в карты, либо зарабатывал тяжкими трудами. Правда, постоянной работы у Роберта Дойла не было. Хотя он и считался мастером, что говорится, золотые руки, мог починить и собрать практически что угодно, и быстро разбирался во всех технических новинках, веры ему не было. Роберт Дойл был человеком необязательным: забывал о времени начала работы, мог, устав от однообразного труда, проспать где-нибудь в углу до конца дня или и вовсе не прийти, потому что его слишком увлекли карты или очередная длинная юбка. Вскоре во всём Белфасте не осталось никого, кто согласился бы взять обаятельного Роберта Дойла к себе на службу. У Клары Дойл к тому времени на руках были золотоволосая и абсолютно пустоголовая ветреная Энн, что характером явно удалась в отца, и чахлый длинношеий Генри. Мистера Дойла одолевали долги, кредиторы и обесчещенные им девицы, за спинами которых мрачно потирали кулаки отцы и братья. С таким багажом и без гроша денег семейство снялось с насиженного места и отправилось искать лучшей доли.

Но то ли фортуна была к ним слишком сурова, то ли они сами были в том повинны (миссис Дойл склонялась к последнему варианту и обличала во всех смертных грехах своего непутёвого супруга), но нигде Дойлам не удавалось закрепиться надолго. Они побывали в Уайтхейвене, в Блэкпуле, Ливерпуле, Абердароне, Суонси, Кардиффе и Бристоле, но везде они лишь обрастали долгами и детьми. Когда семейство, вконец разочарованное, осело в Саутгемптоне, миссис Дойл было тридцать восемь, мистеру Дойлу — четырьмя годами больше, и из четверых детей с ними осталось только двое.

О старшей, бестолковой красавице Энн, миссис Дойл предпочитала не заговаривать. По её мнению, Энн удалась в отца, а с некоторых пор мистер Дойл возбуждал в супруге только усталое отвращение. Когда Энн было пятнадцать и семейство пыталось как-то прожить в Кардиффе, она познакомилась с очаровательным молодым художником. Как же отчётливо миссис Дойл припомнились тогда её родители да братья! Теперь она не таила на тех никакой злобы и порой грустно говорила себе, что было бы куда лучше, если бы она смирила свою гордыню и дала красавчику Роберту Дойлу от ворот поворот. И она старалась изо всех сил, чтобы дочь её не ступила на кривую дорожку, не посадила ещё одного дармоеда к ней, миссис Дойл, на шею, да только Энн оказалась ещё упрямее и глупее матери. Одним августовским вечером миссис Дойл, присмотревшись к дочери перед сном, вдруг схватилась за сердце и закричала, как будто поражённая громом:

— Беременна! Брюхата! В подоле принесёшь!

Энн тут же закрыла живот руками и стала пятиться к стене.

— Нет-нет, матушка, — заговорила она рассудительным тоном, какого миссис Дойл от неё прежде ни разу в жизни не слыхала, — нет-нет, вовсе я не беременна, мы с Биллом только за руки держались…

— За руки! — возопила миссис Дойл: уж она-то знала, во что могут вылиться такие знаки внимания. — А пузо-то твоё, пузо-то, а? Ветром надуло, что ли?!

— Ничего у м-меня нет, т-тебе всё, матушка, кажется…