Японская разведка против СССР - Кириченко Алексей Борисович "Стильно". Страница 4

Когда в 1904 году началась Руссско-японская война, в России было интернировано около 800 японских подданных, не успевших выехать в Японию накануне войны. Все они были выдворены в Европу.

Война разгоралась не в пользу России: США и Великобритания изо всех сил помогали Японии «завалить» Россию.

Когда же в мае 1905 года российская эскадра потерпела сокрушительное поражение, известный российский литератор на одном дыхании написал повесть «Штабс-капитан Рыбников». Он красочно описал похождения японского разведчика-нелегала, который под личиной штабс-капитана Рыбникова собирал интересующую японцев информацию. Разоблачила его проститутка, у которой он заночевал и во сне стал кричать «банзай». Проститутка оказалась патриоткой и хотела его задержать… Повесть с литературной точки зрения безупречна. А с оперативной — никуда не годится. Ну и что с того, что штабс-капитан добывал какую-то информацию и злорадствовал по поводу негативного настроения россиян? У Рыбникова не было связи с Токио. Добытые им сведения так и остались при нем. Однако повесть Куприна имела успех и он, по сути, стал основателем российской шпиономании.

Это явление приобрело невиданные размеры в 1937–1938 годах, когда НКВД возглавлял Н.И. Ежов. В то время только «японских шпионов» (из числа советских граждан) было репрессировано большое количество, значительная часть из них была расстреляна.

Советская часть обвинения на Токийском трибунале запросила Москву выслать копии допросов некоторых японских шпионов об их конкретной шпионской деятельности, чтобы предъявить претензии главным японским преступникам. Но ни одного такого протокола допроса не было найдено. Чудеса, да и только! 60 тысяч советских граждан признали, что они японские шпионы. А вот что они делали — забыли напрочь. Не были они шпионами — у них просто выбили признание.

Когда в конце 1941 года под Москвой сложилась угрожающая обстановка, с Дальнего Востока было переброшено несколько хорошо отмобилизованных и вооруженных дивизий, которые прошли 6 ноября 1941 года парадным строем по Красной площади и сразу были отправлены на фронт.

Командующий Дальневосточным фронтом генерал армии И.Р. Апанасенко с разрешения Сталина быстро восстановил вынужденную потерю войск за счет… «японских шпионов», которые добывали золото на Колыме или влачили жалкое существование в других лагерях «Дальстроя». Они добровольно вызвались пойти на фронт…

Реабилитация

После устранения Ежова сменивший его Л.П. Берия вышел с предложением к Сталину перемотреть дела на многих заключенных. Сталин дал добро, и 900 тысяч советских граждан, в том числе «японских шпионов», было реабилитировано. Личность Берии продолжает оставаться во многом загадочной, но что касается японской военной разведки, то он сделал немало полезного для борьбы с ней.

Мне рассказывал мой знакомый генерал Н.А. Горбачев, что его двоюродный брат, который работал прокурором в Томске, свою жизнь угробил во многом потому, что с большим трудом «пробивал» незаконно осужденных в 1937–1938 годах. Среди них было и 292 «японских шпиона» (в том числе два ассенизатора). Начальник Томского отдела НКВД капитан госбезопасности Н.В. Овчинников за нарушение законности в 1941 году был расстрелян и не реабилитирован.

5-я улица Соколиной Горы

Осень 1973 года. В Москве проходила универсиада. Это была важная репетиция перед олимпийскими играми, которые проводились в Советском Союзе в 1980 году. Поэтому руководством страны была поставлена задача провести универсиаду без сучка и задоринки.

Все спортивные делегации были размещены в Доме студентов МГУ на Ленинских (Воробьевых) горах. Из Японии прибыла спортивная команда в количестве 120 человек (а в их числе и несколько сотрудников спецслужб, что мы быстро установили; нужно отметить, что вели они себя очень достойно).

Для обеспечения благоприятного участия японских спортсменов в универсиаде была сформирована административная группа. Она и создавала спортсменам все необходимые условия. Руководителем «японской» группы был назначен «отставной» штангист Фельдман, а его заместителем по «политической части» — некая Анна Горбунова (работница какого-то райкома комсомола г. Москвы), по общим вопросам замом был назначен я.

Я представился Горбуновой, и она клятвенно обещала, что мы будем работать вместе, чтобы не случилось никаких неприятностей.

В нашей административной группе было необходимое количество переводчиков. В их числе — несколько ребят, изучавших японский язык в Высшей школе КГБ. С ними я встретился накануне соревнований и просил их оказывать нам всяческое содействие, чтобы не было никаких срывов, тем более жалоб японцев.

Но буквально минут через двадцать после моей договоренности с Горбуновой ко мне прибежали взволнованные ребята из Высшей школы КГБ и сообщили, что Горбунова предупредила всех переводчиков, что я из КГБ и нужно держаться от меня подальше. Такое «сотрудничество» с комсомолкой мне пришлось не по душе, и я двинулся в оперативный штаб, где и сообщил руководителю о проказах бывшей пионерки.

— Что предлагаешь? — спросил руководитель оперативной группы.

— Мне кажется, она устала от ничегонеделания…

— Сергей! — повернулся руководитель к одному из сотрудников штаба. — Проводи Горбунову до проходной, забери у нее пропуск и пожелай ей спокойно добраться домой.

Через некоторое время после удаления Горбуновой повстречавший меня Фельдман поспешно сказал:

— Алексей, не волнуйся, все будет нормально. Я полностью надеюсь на тебя. Делай, как ты считаешь нужным.

Хороший был парень — появился только в день закрытия универсиады, заставил меня несколько ночей не спать.

Но еще когда соревнования были в самом разгаре, я влип в очень неприятную историю. По своей глупости.

У одного из членов нашей обслуживающей команды был день рождения, и он предложил его отметить. Я проявил мягкотелость и от предложения не отказался. В 12:00, когда спортсмены отбыли на соревнования, мы приняли грамм по сто водки и разошлись по своим делам. Вместе с нами, русскими, хлестанул немного и японец Судзуки, который ведал в японской команде хозяйственными делами (как я потом выяснил, бывший сотрудник спецслужб Японии).

Минут через двадцать после несанкционированного распития спиртных напитков ко мне прибежал переводчик и взволнованно сообщил:

— Алексей Алексеевич! С Судзуки плохо. У него разболелся живот…

Я весь похолодел, но взял себя в руки, вспомнив совет «не суетиться под клиентом», и поспешил к японцу. Тот лежал на кровати бледный, весь в испарине, корчился от боли.

«Дело швах. Нужно немедленно сообщать по команде и вызывать скорую». И я поспешил в оперативный штаб. На мое счастье, мне повстречался взволнованный переводчик К., который сказал, что несколько японцев мучаются животами. Оказалось, что заболели человек двадцать японцев, но не спортсменов, а «руководящий состав».

Стало легче на душе. Значит, не от водки корчится Судзуки…

Вскоре пришло пять машин скорой помощи, и я отвез заболевших японцев в инфекционную больницу, что на 5-й улице Соколиной Горы. Там им сделали промывание желудка и отпустили. За исключением Судзуки, которого оставили в больнице.

Заболевшие японцы претензий к советской стороне не высказали, а сообщили, что отравились не очень свежей пищей (суси или сасими) в японском посольстве в Москве, где накануне для них был устроен прием.

Через два дня выписали из больницы и Судзуки. Лечащий врач, пожилой и опытный, сказал мне и японцу, что его спасла водка, которую он выпил накануне приступа. Я попросил его, чтобы он об этом сказал и японцу.

И врач исполнил мою просьбу, а закончил свою речь словами:

— Молись богу, что тебя напоили. Тот, кто угостил тебя водкой, спас тебе жизнь.

Перед отъездом на родину хозяйственный Судзуки аккуратно сложил оставшиеся канцелярские принадлежности в коробки, красиво увязал и сказал: