Два лотерейных билета - Караджиале Ион Лука. Страница 2

— Что такое?

— У нас дело к твоей дочке, к Цыке…

— Из одного дома кое-что пропало… она знает что, — добавляет г-н Лефтер.

— О, горе мне, боярин! — восклицает старуха… Да нет у Цыки такой привычки… Во всех домах знают Цыку… все знатные госпожи знают Цыку…

— Хватит болтать! — командует Панделе, — зажигай свечу, долго нам у порога стоять?

— Сейчас… Да не может этого быть, боярин, чтобы Цыка… Боже упаси! Да я за Цыку готова руку в огонь… Может какая другая кивуца, но не Цыка…

Говоря так, старуха зажгла сальную свечу и провела непрошеных гостей в комнату. Из мебели там были две кровати, стол, лавка, стул и печка-чугунка. На кроватях высились горы поношенной одежды и обуви, шляпы, шали, под кроватями и лавками всё было уставлено тарелками и стеклянной посудой…

При виде наваленного в кучи тряпья г-н Лефтер вздрагивает и принимается торопливо в нём рыться. Он извлекает вещь за вещью и внимательно осматривает. Сколько ироничных, пикантных и сентиментальных соображений могло бы родиться в его голове при взгляде на эти пёстрые залежи о бессмысленном течении жизни, в которой всем этим вещам принадлежал лишь краткий миг новизны и опрятности! Но г-ну Лефтеру не до философии… он ищет… ищет без остановки. Однако, не судьба! Серая куртка как сквозь землю провалилась. Он не знает, что и думать, но тут появляется Цыкa, она едва тащит свою корзину, полную старья. Весь день она пробегала и теперь валится с ног от усталости и голода: ещё издали она почуяла запах стряпни и жадно втягивает ноздрями воздух.

Едва она входит в дом, её окружают трое мужчин; г-н Лефтер хватает её за ворот:

— Где моя куртка?

— Какая куртка?

— Серая куртка…

— Какая ещё серая куртка?

— Куртка с билетами…

— Какими былетами, боярин?

— Притворяешься, что не знаешь, девка цыганская!

— Да разрази меня гром! Чёрт меня подери!

— Лучше сразу признайся, — грозит г-н Туртуряну.

— Если скажешь, получишь неплохой бакшиш, — добавляет капитан Панделе.

— Что ей сказать, боярин? — надрывается старуха. — Что ей сказать, грехи наши тяжкие, если она ничего не знает? … Слышите, вы? Что ей сказать?

— Заткнись! — рявкает г-н Туртуряну и выталкивает старуху в кухню.

Старуха крестится, девчонка дрожит, как осиновый лист, на очаге шипит кастрюля со сливами.

— Да чтоб вам век!.. — начинает Цыка.

— Не ты ли была, — перебивает её г-н Лефтер, — на улице Пачиенцы 13, у мадам Попеску, мадам Лефтер Попеску — она такая высокая, стройная, красивая дама, брюнетка с большими тёмными глазами, дом зелёный с застеклённой верандой, ещё у неё родинка с волоском над левой бровью и красная лента в причёске?

— Ну была.

— Тогда зачем врёшь?

— Да, я не вру, боярин. Была. И что?

— Не ты ли поменяла десять, хотя у тебя просили двенадцать, тарелок с широкой малиновой каймой по краю и узкой вишнёвой внутри на серую куртку?

— Ну я.

— Тогда зачем врёшь?

— Не врёт она, боярин! — кричит старуха из кухни.

— Заткнись!.. Где куртка?

— На мне… Я её ношу под низом.

— Чтобы я не нашёл!

— Какого чёрта мне её не носить, если холодно! … С животом я, боярин… ношусь всюду день-деньской по сырости — она мне, благодарствую, нутро греет и поясницу.

— Раздевайся, — приказывает г-н Лефтер.

— Вот …

И Цыка начинает сбрасывать с себя обноски. Наконец, поверх рубашек показывается куртка. Г-н Лефтер быстро обыскивает нагрудный карман, кивуца морщится от щекотки. В кармане ничего, но на дне кармана дыра… очевидно, билеты провалились за подкладку. Цыка снимает куртку, отдает г-ну Лефтеру, и тот перочинным ножом распарывает её по всем швам. В подкладке ничегошеньки.

— Куда ты девала мои билеты? — страшным голосом рычит г-н Лефтер, сжимая кулаки, пока двое других прижимают кивуцу к стенке.

— Какие былеты? — вопит она истошно, и тут же другим тоном кричит старухе в кухню: «Эй, сливы разварятся!»

— Что ты ей сейчас сказала по-цыгански? — ревёт г-н Лефтер.

— Ой-ой-ой! — причитают старуха с девочкой, — что за напасть такая!

— Отдай билеты! — скрежещет зубами г-н Лефтер, — отдай билеты, воровка! Иначе я убью тебя, слышишь?! Убью!

И он даёт Цыке пощёчину, чтобы вразумить её. Тотчас все три обитательницы хижины принимаются реветь так, словно загорелась клетка с пантерами. Г-н Туртуряну отодвигает г-на Лефтера в сторону и делает внушение:

— Оставь ты её… В отделении всё расскажут. — Он выходит и даёт сигнал; сержанты появляются, как из-под земли, и ать-два! уводят цыганок, так и не успевших поесть…

Искусство г-на Туртуряну оказалось бесполезным… Женщины ничего не знали о билетах… Несмотря на всё своё рвение, он не мог переступить границ благоразумия; о чём и сообщил вечером в пивной г-ну Лефтеру и капитану:

— Бабку и девчонку можно потрепать хорошенько, но с Цыкой так не получится, ведь она, пардон, в положении; если в камере случится аборт… Понимаете, господа? Сегодня ты уже не можешь рассчитывать на подчинённых… и даже на начальство! Всё узнаётся! Газеты только и ждут, чтобы вцепиться на нас… Но, говорю тебе, что не они это!.. Билетов не было в куртке; могу поспорить на что хочешь… Вот увидишь, когда тебя слегка попустит… как бы сказать? когда ты вернёшься с небес на землю, — поначалу такое с каждым бывает, кто вдруг много выиграет — увидишь, наткнёшься на них у себя дома.

Г-н Лефтер настаивает, что Цыка украла билеты — кивуцы и евреи не дураки: когда они покупают старые вещи, то обшаривают каждую складочку.

— Пойми, дай мне сколько понадобится побыть с ними наедине в камере, и ты увидишь: они расскажут, где билеты…

Говоря так, он недобро косится и скрежещет зубами. В ответ г‑н Туртуряну излагает соображения о ведении дознания, основанные на личном многолетнем опыте в службе безопасности. Якобы женщины терпят дольше, они выносливее мужчин. Среди мужчин самые стойкие болгары, а наименее стойкие — цыгане, цыганки же сдаются раньше всех, чуть зажмёшь их в корсете посильней: «Погоди, скажу, ну тебя!»

По этой причине он прекратил допросы, но оставил цыганок в камере голодными, чтобы им лучше думалось: а вдруг?… но он не верил в это.

Пока г‑н Туртуряну говорит, капитан Панделе читает вечернюю газету, а г‑н Лефтер рассеянно слушает. Вдруг г‑н Попеску бледнеет: в пивную заходит человек и проходит мимо их стола вглубь заведения. Это его начальник из министерства, очень мрачный и невероятно суровый тип. Г‑н Лефтер встаёт и здоровается, начальник едва кивает и садится за стол чуть дальше.

— Смотрите, — говорит капитан и показывает остальным заметку в газете:

«Как известно, на днях были разыграны две крупные лотереи. Номера билетов, выигравших самые большие суммы в 50 000 лей, следующие: лотерея университета в Констанце — 076.384, лотерея Бухарестской обсерватории — 109.520.

Любопытно, что до настоящего времени никто из счастливых обладателей выигрышных номеров не заявил о своем праве. Нашим многочисленным читателям и нашим добрым читательницам, среди которых мы искренне желаем видеть победителей, напоминаем, что по истечении шести месяцев с даты розыгрышей, вы уже не сможете претендовать на выигрыш. Невостребованные до финального срока суммы переходят в фонды организаторов соответствующих лотерей».

При всем уважении, которое г‑ну Лефтеру внушал его начальник, время от времени кидающий на него из-под бровей полный укора взгляд: «Господин дёргает нас за ниточки, пишет, что заболел и отлынивает от обязанностей, а сам прохлаждается в пивных… Браво!» — при всём законном уважении, г‑н Попеску не смог сдержаться и на последней фразе из газетной заметки расхохотался гомерическим смехом.

— Ха-ха-ха! А знаешь, дядюшка Туртуряну, мы их найдем, но ровно на следующий день после крайнего срока… Я свою удачу знаю!.. Ха-ха-ха!

Смех и слова г‑на Лефтера заставили капитана Панделе подпрыгнуть на месте. Тому, кто до сих пор сохранял завидное спокойствие, в конце концов, тоже пришло время взорваться… Посыпались горькие обвинения в халатности, равнодушии, беспечности!