Обещай мне эту ночь - Линдсей Сара. Страница 14
— На греческом? — пискнула Иззи за ту долю секунды, которая оставалась, прежде чем его губы прильнули к ее губам.
Его тихий смех эхом отдавался в ее теле, но это сильно смахивало на покалывание, которое она ощущала в своих затекших конечностях. Действительно, большие пальцы ног у нее совсем онемели, но лишь по причине того, что ее модистка случайно заказала золотые атласные туфельки слишком маленького размера.
О Господи! Один из самых известных, завзятых повес Англии целовал ее, а она не могла думать ни о чем другом, кроме своих натруженных ног. То, что она вообще была способна думать, уже не предвещало ничего хорошего. Когда ее целовал Джеймс, Иззи едва могла дышать, не то что думать.
Она попыталась заставить себя сосредоточиться на Маркусе и его поцелуе. Он был приятным, признала она, и определенно предпочтительнее слюнявого поцелуя Стимпсона. Но в нем не было чарующей силы.
Ни капельки.
Одна из ладоней Маркуса сжала ее грудь.
«Как он посмел?!»
Пощечина застала его врасплох. Он отшатнулся, оступился и упал. Потирая ушибленную щеку, он с недоверием уставился на девушку.
Изабелла с отвращением фыркнула и бросилась бежать к дому. Ее бальные туфельки с каждым шагом жали все сильнее. К счастью, зал был так переполнен, что ей легко удалось убедить мать, будто все это время она танцевала. Ее репутация не пострадала, чего нельзя было сказать о ногах. Правда, эти бедняжки послужили отличным предлогом для поспешного ухода, и Изабелла оказалась в безопасности дома, прежде чем наступило время снимать маски.
После провала своего второго эксперимента Иззи старательно избегала любых ситуаций, где дело могло кончиться поцелуями. Она все время держалась рядом со своей сопровождающей, кто бы это ни был, так что остальные матроны умоляли своих подопечных вести себя так же достойно. Когда всем стало ясно, что Изабелла являет собой образец благопристойности, светским повесам и молодым щеголям наскучило обхаживать ее, к ее великому облегчению, и они оставили ее в покое.
Зато ее принялись осаждать другие. Блестящее происхождение Изабеллы наряду с ее поразительной красотой не оставили равнодушными джентльменов определенного возраста — и даже несколько старше, — почувствовавших необходимость остепениться, обзавестись потомством и сохранить родовое имя. На девушку посыпались предложения.
Поскольку ее родители настаивали, что правила хорошего тона требуют позволить мужчине объясниться, Иззи вынуждена была выслушивать все до единого предложения руки и сердца, каждое из которых было скучнее и заунывнее предыдущего. Ее одолевали перечислениями собственности, вплоть до последнего акра, овцы и серебряной вазы. Она едва сдерживала зевки, слушая фамильные истории, восходившие к временам Вильгельма Завоевателя. Встречались и такие мужчины, которые, считая ее согласие само собой разумеющимся, принимались поучать Иззи относительно ее будущих обязанностей, чем, по ее мнению, и объяснялось, почему они до сих пор не женаты.
К тому времени как закончился сезон и Уэстоны возвратились в свое загородное поместье, Изабелла успела отказать герцогу, второму сыну маркиза, графу, двум баронам, русскому князю, трем богатым торговцам известному поэту и шотландскому лэрду — одиннадцать предложений и ни одного от Джеймса Шеффилда.
Она не получила от него даже письма.
Изабелла не могла — не хотела — поверить, что ее влечение односторонне. Но факт оставался фактом — он сумел сбежать от того, что вспыхнуло между ними.
А других мужчин для нее не существовало.
Горький смех сорвался с ее губ.
Не такого прогресса она надеялась достичь.
Совсем не такого.
Незаметно наступил декабрь, а с ним скучнейшая обязанность помогать матери надписывать приглашения на ежегодный традиционный бал Двенадцатой ночи [2]. Мама всегда любила работать в библиотеке, что прежде Изабеллу ничуть не беспокоило. Но теперь она то и дело краснела, что побуждало ее мать каждый раз спрашивать, не следует ли ей отсесть подальше от огня.
И если ей удавалось сосредоточиться, то лишь на время, пока до нее не доносился запах листьев розмарина и лавра, связанных с пучками омелы, развешанными по всему дому. Мысли об омеле, естественно, наводили на мысли о поцелуях, а мысли о поцелуях, конечно же, напоминали о Джеймсе, и тогда Изабелла снова отвлекалась.
— Иззи! — прошипела Оливия, пнув ее ногой под столом.
— Ой! — вскрикнула Изабелла, подпрыгнув, и едва не опрокинула чернильницу. — За что?
— Девочки! — Леди Уэстон подняла взгляд от письма. — У вас все в порядке?
— Да, — ответила Оливия. — Я просто предупредила Иззи, что она пишет немного небрежно.
— Ты пнула меня! — возразила Иззи.
— Я пыталась действовать незаметно, — пробурчала Оливия.
— О Господи! — недовольно произнесла леди Уэстон. Она подошла, чтобы оценить ущерб, и склонилась над плечом Изабеллы. — О Господи! — повторила она.
Иззи нахмурилась. Правда, мысли ее не были полностью заняты приглашениями, которые она надписывала, но это занятие никак нельзя было назвать волнующим. А ведь в первую очередь мысли именно об очень волнующих занятиях отвлекали ее от работы… Ощутив неприятный спазм в желудке, Иззи взглянула на листок, лежавший перед ней.
— О Господи! — выдохнула она, вторя огорченному тону матери. Аккуратно надписав адрес барона Бриджмана, Иззи рассеянно разрисовала кремовую бумагу соединенными сердцами и венками цветов, в каждый из которых были вписаны различные сочетания ее с Джеймсом имен. Еще одно приглашение, лежавшее в стопке готовых к отправке, вообще не имело адреса; вместо этого Иззи заполнила свободное пространство брачными обетами. Еще на одном она изобразила себя и Джеймса, застывших в страстном объятии.
Густо покраснев, Изабелла схватила этот последний конверт в тот момент, когда ее мать протянула к нему руку, намереваясь рассмотреть получше. Иззи разорвала проклятую улику, скатала клочки в тугой шарик и бросила в камин.
— Оливия, — сказала ее мать, — я думаю, мы уже достаточно поработали, на сегодня хватит. Почему бы тебе не подняться наверх? Я уверена, что миссис Дэниелс нужна твоя помощь в классной комнате.
— Но…
— Нет! — Голос леди Уэстон звучал твердо. — Мне нужно поговорить с твоей сестрой. С глазу на глаз, — добавила она, увидев, что Оливия не двинулась с места.
— Прекрасно, — обиженно буркнула Ливви. — А ведь это я первая заметила, — проворчала она, громко хлопнув дверью.
— Действительно, мама, — сказала Иззи, тоже направляясь к двери. — Меня что-то слегка лихорадит. Пойду-ка я лягу…
Леди Уэстон указала на пару удобных кресел возле камина.
— Садись, — сказала она тоном, не терпящим возражений.
Иззи бросила на мать недовольный взгляд, но ослушаться не решилась. Мать передвинула тяжелое кресло, чтобы сесть напротив Изабеллы, и опустилась в него. Она глубоко вздохнула, готовясь к нелегкому разговору.
— Дорогая, — сказала она, наклонившись вперед и положив руку на колено девушки. — Я знаю, что ты питаешь чувства к Джеймсу.
— Если под чувствами ты подразумеваешь любовь, тогда да, я его люблю.
— Милая моя, твоя привязанность к Джеймсу никогда не вызывала сомнений, но…
— Но что? — нетерпеливо спросила Иззи.
— Но, — продолжила ее мать со вздохом, — я не могу не задумываться над тем, что твоя одержимость Джеймсом мешает тебе открыть разум и сердце кому-нибудь еще.
— Для меня не существует никого другого. Только Джеймс.
— Ты не дала ни одному из твоих поклонников ни единого шанса.
— Нет, дала.
— Правда? Назови двух.
— Стимпсон и Брантли! — выпалила Изабелла, хотя, по правде говоря, дала каждому из них гораздо больше, чем ее мать вкладывала в понятие «шанс». — Первый внушает мне отвращение, — продолжала она, — а второй вызывает теплые, но чисто дружеские чувства, которые возникают между давними друзьями. Когда же я вижу Джеймса, сердце мое начинает бешено колотиться, и все внутри у меня дрожит, и…