Наследница старой башни (СИ) - Ром Полина. Страница 34

-- И сколько же такая?!

Похоже, мужик заметил, как у меня загорелись глаза, потому что цену назвал вовсе несусветную. Торговались мы долго. Я даже уходила два раза, но ничего лучше уже закрывающийся рынок предложить не мог, и свою золотую монету этот жадина получил. Куклу он завернул в отрез чистой мешковины, а я, надежно упрятав подарок в глубине корзинки, понесла ее сама, не доверяя хрупкую ношу даже Лесте.

Прон, большую часть времени потративший на просмотр ряда шорников, подхватил у Лесты тяжелую корзину с гостинцами и отправился в трактир. А я решила еще заглянуть за леденцами для малышки.

Вот на краю этого ряда у меня из рук и выбил корзину мужчина, которого я мгновенно узнала. Это был тот же самый неуклюжий горожанин, который рассыпал мои семена. Только вот семена мне спасти удалось, а кукла, к сожалению, падения не пережила. На развернувшемся куске мешковины, в середине почти пустого прохода лежала роскошная игрушка в атласном бирюзовом платье. По ее фарфоровому личику бежали две крупные трещины.

-- Ах ты ж, ирод окаянный! Ах ты ж, зараза!– зазвенел голос Лесты над затихшим рынком. Редкие покупатели, кто еще не видел происшествия, начали собираться на ее вопли, а я со слезами смотрела на игрушку, понимая, что ничего похожего в подарок для малышки я уже не найду: завтра рано утром мы отправимся домой.

Мужчина бросил один единственный взгляд на Лесту и тихо скомандовал:

-- Молчать!

Потом, преодолев разделявшие нас пару метров, крепкой рукой ухватил меня за подбородок и поднял голову. По щеке я его ударила совершенно машинально, даже не успев подумать, и мгновенно отскочила в сторону.

Он растерянно потирал место пощечины и торопливо говорил:

-- Ну что же, ты девушка на людей кидаешься? Я хотел адрес узнать и принес бы тебе домой куклу не хуже.

Обидчик был высок ростом и мне приходилось задирать голову, чтобы смотреть на него. Широкоплечий, поджарый, одет просто и вроде бы недорого, но если присмотреться... Под простецкой охотничьей курткой из грубой кожи видно кусочек бархатного колета и довольно тонкую батистовую рубашку, идеально белую и сшитую хорошей портнихой: вон стежки какие ровненькие, не хуже машинных.

Затихшая Леста недовольно зыркала на незнакомца и продолжала бурчать, правда, очень тихо, почти под нос себе:

-- Ить разве мыслимо дело? Налетел, как саранча… Игрушку господскую побил! Это ж какие деньжищи за нее плачены!

-- Скажи, девушка, сколько стоит игрушка, и я отдам тебе деньги прямо сейчас, – он улыбнулся, показывая, что тоже узнал меня, и добавил: -- Ты помнишь, что я всегда плачу за свои огрехи.

Я оглядела плотнеющую толпу людей, с любопытством разглядывающих происшествие, и раздраженно ответила:

-- Обойдусь без вашей подачки! Считайте, что в прошлый раз за нее и заплатили, - я кивнула на лежащую на земле куклу. Затем, понимая, что все равно это слишком большая ценность, подобрала разбитую игрушку, снова бережно завернув в мешковину. Голову, к сожалению, восстановить полностью будет невозможно, но на кукле было прекрасное платье, нижняя сорочка и очаровательные туфельки. Когда-нибудь потом я все равно куплю Элли такую игрушку, и это добро пригодится.

Мужчина, похоже, не ожидал такого ответа и чуть растерянно спросил:

-- Почему ты не хочешь возмещения ущерба?

Он раздражал меня и своим «тыканьем», и своей неуклюжестью. Кроме того, небольшая зарубочка на совести от его прошлого подарка у меня таки осталась: слишком уж крупную сумму он тогда отвалил. И то, что сейчас он попытался довольно интимно взять меня за подбородок, просто взбесило. Как будто мужчина хотел напомнить, что я задолжала ему с прошлой нашей встречи, как будто считал, что те деньги дают ему какие-то права на меня! Так что слушать его оправдания я не стала, просто развернулась и пошла в трактир.

За спиной раздавался гул голосов, какие-то странные возгласы, но я шла, чувствуя между лопаток чужой взгляд. Леста торопливо семенила рядом, приговаривая:

-- Вот же паразит эдакий! А ить вы, госпожа Любава, зазря энток-то … пущай бы и платил, ирод окаянный. Раз уж таку красоту спортил.

Отойдя от места происшествия метров пятьдесят, я все же не выдержала и оглянулась. Сквозь широко распахнутые огромные рыночные ворота было видно, что та кучка народу которая собралась к месту происшествия, низко кланяется кому-то. На мгновение мне стало любопытно, но с дороги не было заметно ни одного высокородного в мехах и бархате, который мог бы вызвать такую реакцию, поэтому я не стала глазеть дальше. В трактире мы поужинали и очень рано улеглись спать, так как Прон обещал разбудить спозаранку.

Проснулась я от стука в дверь. За окном еле-еле начало сереть зимнее утро, но стук был частый и торопливый. Я слегка испугалась: Прон барабанил громче и увереннее.

Возившаяся на выкатной кровати Леста сипловатым со сна голосом спросила:

-- Хтось там?

Из-за двери раздался тихий, боязливый женский голос, зачастивший такой скороговоркой, что я поняла только отдельные слова: «светлая госпожа…», «…велено передать …», «…очень уж строгий …».

Мы с Лестой непонимающе переглянулись. Она, кряхтя, встала с кровати, накинула платье прямо поверх ночнушки и, подойдя к двери, спросила:

-- Ты хтось такая?

Теперь ответ услышала даже я.

-- Мирла, госпожа, Мирла я … горничная при нумерах...

Мы снова переглянулись с Лестой, я пожала плечами и кивнула, разрешая ей открыть дверь.

Молодая грудастая девица держала в одной руке маленький свечной огарок, а во второй – большой сверток. Неуклюже кланяясь и приседая, она впихнула Лесте в руки свой тюк и, испуганно глядя на меня, начала бестолково пояснять:

-- …этакий он строгий! И солдаты за ним с саблями! И сказал, что велено госпоже Розер в собственные руки!

Я ничего не поняла из этих отрывистых фраз, потому повыше подтянув одеяло, села на кровати и приступила к расспросам.

Постепенно девица успокоилась, и я выяснила следующее: как только утром она открыла дверь трактира и понесла еду поросенку, прискакали трое военных, из которых два – простые солдаты, а вот третий, по мнению Мирлы, «очень важный господин». В чинах девушка не разбиралась, но заявила, что и сбруя на коне богатая, да и куртка мехом подбита. А на руке перстень: «не иначе как золотой!». Этот самый главный вояка спешился, велел Мирле бросить ведро: «…так я, светлая госпожа, спужалась, что прямо на дорожке его и поставила!», и потребовал отнести госпоже Розер вот этот самый сверток.

Сверток Леста продолжала держать на руках как младенца. Я по-прежнему ничего не понимала и потому просто скомандовала:

-- Леста, положи ты уже его на кровать, хоть посмотрим, что там.