Человек в западне (Сборник) - Квентин Патрик. Страница 43

Дорога поднималась вверх, на холм, потом снова вниз. Вскоре с левой стороны засверкало озеро Шелтон, казавшееся необычно таинственным в летних сумерках. Кваканье лягушек доносилось из камышей. Сверху были видны новые мостки, построенные городом год назад. «Озеро!» — подумал он. «Могу поспорить меня ты никогда не найдешь...»

Эти слова из Линдиного письма, казалось, горели на стекле перед его глазами. А вдруг она спрыгнула в воду и утонула? Ну, нет, зачем же тогда брать чемодан? Что бы с ней не произошло, как бы она не обезумела, она не стала бы собирать свои вещи, чтобы покончить с собой. Или стала бы? Чем это безумнее порезанных в клочья картин или разбитых пластинок? А напечатанная записка, хотя она никогда ничего не печатала? Почему? Ведь для этого нужно было притащить машинку из студии. Поэтому ему ли судить, что она могла сделать, а что нет!

Шок начинал понемногу проходить. Сидя за рулем, Джон чувствовал свое тело таким хрупким, как стеклянная колба, и кипящее внутри него волнение может в любую минуту разнести его на куски.

Чтобы взять себя в руки, Джон заставил себя думать о том, что Викки поможет ему найти Линду. Она позвонит и узнает, что Линда сидит у Мерлендов или Кейри. Рыдает, проклинает его, обливает помоями, всё, что угодно. Или наоборот, уже полна раскаяния и истеричным голосом выкрикивает:

— Как я только могла это сделать? Не понимаю, что это на меня нашло!

Скоро он уже въезжал на посыпанную гравием площадку для машин. Весь первый этаж был освещен. Когда Джон вышел из машины, дверь отворилась.

— Это вы, Джон?

Он увидел на пороге Викки. Она торопливо пошла ему навстречу и взяла за обе руки.

— Джон, дорогой, она не вернулась?

— Вы звонили?

— Да. Сначала папе. Его не было. Но мне ответили, что Линда туда не приходила. А Мерлендов нет дома. Наверное, они в кино.

Они прошли в комнату. В ярко освещенном холле Викки посмотрела на него и тут же отвела глаза, как будто бы то, что она увидела, было слишком интимным.

— Вам нужно выпить,— сказала она.— Пожалуйста, Бред организуй что-нибудь.

Все французские окна на террасу были распахнуты. Бред, успевший переодеться в спортивную рубашку и техасы, смешал виски с содовой и принес Джону. Он тоже мельком взглянул на своего ночного гостя, а потом на Викки. «Неужели у меня какой-то особенный вид?» — подумал Джон, принимая у него бокал. Наверное, да. Потому что точно так же смотрела на него и миссис Риттер.

— Садитесь же, Джон, садитесь! — Бред уселся на спинку, потом, переместился на валик.

Джон начал оттаивать. Участие молодых Кейри, полное отсутствие праздного любопытства, явное желание помочь ему бросалось в глаза. Это были разумные, милые люди. Если он поделится с ними своими тревогами, вся история утратит характер горячечного бреда.

Он сказал:

— Когда я вернулся домой, ее там не было. Она оставила записку.

Джон не утруждал себя мыслями о том, какое впечатление произведут его слова, как его слушатели воспримут отчет о случившемся.

Он, разумеется, понимал, какая пропасть лежит между той Линдой, которую они знали, и той, которая была так хорошо известна ему.

Но сначала ему надо выложить все факты: записка, уничтоженные картины, разбитые пластинки, исчезнувшая одежда, чемодан... И лишь постепенно до него начала доходить их реакция.

Первым вмешался Бред.

В его тоне не было враждебности. Впрочем, враждебности никто из них не проявлял с самого начала. Но зато в его голосе звучало явное недоверие.

— Но Линда, Джон! Чтобы Линда написала такую записку и уничтожила ваши картины? Нет, Линда не могла этого сделать.

— Она такая мягкая, такая деликатная,— подхватила Викки,— не могу себе представить, чтобы Линда могла даже муху обидеть! И она так вас любит, вы же вся ее жизнь! А ваши картины для нее, я бы сказала, священны! Сколько раз она нам про это говорила.

— Вот именно,— снова вмешался Бред.— Она была у нас на следующий день после того, как появилась первая заметка о вашей выставке. Возможно, вы и не знаете. В жизни своей не видел более возмущенного человека. «К черту всех критиков,— сказала она.— Он когда-нибудь станет великим художником». Нет, она просто не могла...

Он растерянно замолчал.

Джон внимательно посмотрел на них. Они его не обвиняли во лжи, просто не могли поверить, что такое может случиться.

И неожиданно он представил себе ту Линду, которую он не знал, ту Линду, которая находилась в этой комнате в его отсутствие, приходившую к Кейри после того, как в печати появились дурные отзывы о его выставке, разыгрывавшую из себя горячего защитника непонятного гения и одновременно глубоко любящую женщину. «Вся моя жизнь в Джоне».

Конечно, они иначе и не могли реагировать. Услышанное ими было для них неправдоподобным, невероятным, как если бы он сообщил им, что видел, как старый Кейри в голом виде танцевал на церковных ступеньках мамбу с Бетти Риттер.

Получилось,, что «горячечный бред» не только не исчезал, но усиливался.

Когда-то ему придется сделать первый шаг.

И он сказал:

— В последний вечер она не казалась такой безумно любящей меня, не правда ли?

— Но вы же поссорились! — Викки откровенно следила за ним, потрясенная.— Любые супружеские пары ссорятся, особенно когда речь идет о таком важном, как то решение, которое вам надо было принять. Эти ссоры в счет не идут. Помимо того она выпила. Она сама в этом призналась. Она была вне себя, и действительно сразу же начала раскаиваться за свою несдержанность. Это всем было видно.

Растерянно посмотрев на мужа, Викки торопливо продолжала:

— Джон, пожалуйста не подумайте, что мы вам не верим. Мы знаем, что так случилось, раз вы говорите, что это так. Только факты нельзя объяснить таким образом.

Теперь, когда дело подошло к самому главному, он почувствовал себя предателем. Так оно и выйдет. Когда он им все объяснит, для Линды двери дома Кейри закроются. И что-то в нем взбунтовалось: не делай такого необдуманного шага. Не отнимай у нее того, малого, что ей удалось завоевать, если даже это завоевано обманным путем. Но Джон понимал, что такой план действий бессмыслен. Сейчас в Стоунвилле они очутились в центре внимания, за ними будут следить десятки глаз, особенно интересуясь интимной стороной его взаимоотношений с Линдой. Вплоть до настоящего момента он не понимал этого как следует. Но уже на почте ему ясно показали, что тут никто не намерен соблюдать нейтралитета. А после того, как она поступила с его картинами, что бы она ни говорила, как бы ни объясняла свой поступок, он считал себя свободным от всяких обязательств. С Линдой покончено.

Сделав большой глоток из бокала, Джон заговорил, не глядя ни на одного из них:

— Вы просто не знаете Линду. Ее никто не знает, кроме меня. Во всяком случае, мне так кажется. Я старался изо всех сил, чтобы печальная правда не просочилась дальше нашего дома. Вы оба мельком видели ее в тот вечер. Но лишь мельком. Понимаете, вторая причина, по которой я ездил в Нью-Йорк,— посоветоваться с врачом. Она больна. Больна уже несколько лет.

И он стал рассказывать им, далеко не все, опуская наиболее интимные и неприятные подробности, желая, чтобы они получили достаточно полную и объективную картину, не смахивающую на «обливание грязью». Он понимал, что рассказывает им только полуправду, но и это им казалось чудовищным, настолько не вязалось с образом «дорогой нашей Линды», в создании которого он принимал активное участие. Ее неуравновешенность, упреки, обман, требование невозможного и все более и более усиливающееся пристрастие к спиртному, которое привело к тому, что постепенно выдуманный ею мир полностью вытеснил реальный.

Сначала он опасался, как бы они не подумали, что он ищет у них сочувствия, и по этой причине рисует себя страдающей стороной, этаким верным мужем, полным благих намерений, который пожертвовал всем ради дела, которое с самого начала было обречено на провал. И однако же, по мере того, как он говорил, наблюдая за выражением их лиц, которые оставались внимательными, вежливыми и совершенно бесстрастными, он почувствовал, что контакт не налаживался.