Король гор. Человек со сломанным ухом - Абу Эдмон. Страница 13

«Всем сесть на землю!»

след на их перкалевых юбках, а на куртках бандитов можно было разглядеть образцы всех почв, на которых им приходилось валяться. Руки, лица и даже усы у этих людей были красновато-серого цвета, такого же, как носившая их земля. Каждое животное выбирает себе расцветку в соответствии с окружающим ландшафтом и сложившимися привычками: гренландская лиса бела, как снег, львы окрашены в цвет пустыни, цвет куропаток сливается с цветом полевой борозды, а цвет греческих бандитов — с цветом большой дороги.

Предводитель захватившей нас банды внешне ничем не отличался от остальных разбойников. Разве что его лицо, руки и одежда были более густо посыпаны пылью, чем у его товарищей. Он склонился к нам всем своим тощим длинным телом и стал разглядывать с такого близкого расстояния, что мне почудилось, что он коснулся меня своими усищами. В тот момент он напоминал тигра, обнюхивающего добычу перед тем, как ее съесть. Удовлетворив свое любопытство, он сказал Димитрию:

«Выворачивай карманы!» Димитрий не заставил просить себя дважды. Он бросил на землю нож, кисет с табаком и три мексиканских пиастра, которые в сумме равнялись примерно шестнадцати франкам.

— Это все? — спросил бандит.

— Да, брат.

— Ты что, местный?

— Да, брат.

— Тогда забирай один пиастр. Тебе не следует возвращаться в город без денег.

Димитрий стал торговаться:

— Ты мог бы оставить мне два пиастра, — сказал он. — У меня внизу две лошади. Я взял их напрокат в манеже и должен внести дневную плату.

— Объяснишь Циммерману, что мы забрали твои деньги.

— А если он все-таки потребует плату?

— Пусть скажет спасибо за то, что вообще получил лошадей обратно.

— Он и так знает, что вы их не берете. Какой от них прок в горах?

— Разговор окончен! Что это за тощий тип рядом с тобой?

Я сам ответил на его вопрос, произнеся твердым голосом такие слова: «Я добропорядочный немец, ограбив которого, вы не разбогатеете».

— Ты хорошо говоришь по-гречески. Выворачивай карманы.

Я бросил на дорогу лежавшие в моем кошельке двадцать франков, табак, трубку и носовой платок.

— А это что? — спросил новоявленный великий инквизитор.

— Носовой платок.

— Зачем он?

— Чтобы сморкаться.

— А говоришь, что ты бедный. Только милорды сморкаются в платки. Что за ящик у тебя за спиной. Ну-ка, быстро открывай!

В моем ящике было несколько растений, книга, нож, пакетик с мышьяком, полупустая фляжка и остатки завтрака, при виде которых глаза миссис Саймонс загорелись с нескрываемым вожделением. У меня достало смелости предложить ей остатки еды, пока все мое имущество не сменило хозяина. Она, сглотнув слюну, согласилась и принялась с жадностью поглощать хлеб и мясо. К моему глубокому удивлению, такая простодушная демонстрация аппетита возмутила наших грабителей. Они начали шептаться между собой, довольно четко произнося слово «шизофреничка», а монах в соответствии с обрядом греческой церкви раз шесть осенил себя крестом.

— У тебя должны быть часы, — сказал мне бандит. — Клади их со всем остальным.

Я отдал ему серебряные часы. Эта единственная переходившая по наследству семейная реликвия весила четыре унции. Бандиты стали передавать часы из рук в руки и нашли их очень красивыми. Я с надеждой подумал, что чувство восхищения, благодаря которому человек становится лучше, побудит их что-нибудь вернуть мне, и попросил предводителя вернуть мой жестяной ящик. Ответом на мою просьбу стало суровое молчание. «Верни, — сказал я ему, — хотя бы два экю, чтобы я мог возвратиться в город». Он ответил с сардоническим смехом: «Тебе они больше не понадобятся».

Затем подошла очередь миссис Саймонс. Перед тем как начать выворачивать карманы, она обратилась к триумфаторам на языке своих предков. Английский язык относится к редкому типу языков, на которых можно говорить с набитым ртом.

— Подумайте хорошенько перед тем, как посмеете осуществить задуманное, — проговорила она угрожающим тоном. — Я англичанка, а английские подданные считаются неприкосновенными во всех странах мира. Все, что вы заберете у меня, вам никогда не пригодится, но обойдется вам это очень дорого. Англия отомстит за меня, а вас всех, как минимум, повесят. Вам стоит лишь сказать, и я отдам все свои деньги, но они будут жечь вам руки. Ведь это английские деньги.

— Что она такое говорит? — поинтересовался бандитский переговорщик.

Димитрий ответил:

— Она говорит, что она англичанка.

— Тем лучше. Все англичане богатые. Скажи ей, чтобы делала то же самое, что и вы.

Бедная дама вывернула на песок свой кошелек, в котором находились двенадцать соверенов. Никто не знал, имеются ли у нее часы, а обыскивать нас они не собирались, поэтому часы ей удалось сохранить. А еще милостивые триумфаторы оставили ей носовой платок.

Мэри-Энн бросила на песок свои часы с целой связкой амулетов от сглаза. Затем изящным движением швырнула сумочку из шагреневой кожи, которую носила на ремне. Бандит с поспешностью таможенника открыл сумочку и извлек из нее маленький английский несессер, флакон с английской солью, коробку с мятными английскими пастилками и сотню с чем-то франков английскими деньгами.

— Теперь, — сказала прекрасная строптивица, — вы можете нас отпустить. У нас больше ничего нет для вас.

В ответ последовал угрожающий жест, дающий понять, что сеанс еще не окончен. Предводитель банды склонился над добычей, подозвал «доброго старика», посчитал в его присутствии деньги и выдал ему сорок пять франков. Миссис Саймонс толкнула меня локтем.

— Вот видите, — сказала она, — монах и Димитрий сдали нас. Бандиты делят с ними добычу.

— Нет, сударыня, — немедленно отозвался я. — Димитрию дали милостыню его же деньгами. Везде так поступают. Когда на берегах Рейна путешественник проигрывает все до последнего в рулетку, крупье дает бедняге немного денег, чтобы ему было на что вернуться домой.

— А как же монах?

— Он в соответствии с вековым обычаем получил церковную десятину. Не стоит ему за это пенять, а лучше поблагодарите его. Монастырю выгодно, чтобы нас взяли в плен, а он несмотря ни на что пытался нас спасти.

Наш разговор прервали прощальные слова Димитрия, которого отпустили на свободу.

— Подождите меня, — сказал я ему, — пойдем назад вместе.

Он печально покачал головой и, чтобы его поняли дамы, ответил по-английски:

— Вам придется несколько дней побыть пленниками, и вы не вернетесь в Афины, пока не заплатите выкуп. Я поставлю об этом в известность милорда. Не желают ли дамы что-нибудь передать ему на словах?

— Скажите ему, — воскликнула миссис Саймонс, — чтобы он немедленно отправился в посольство, а потом пусть едет в Пирей, пусть отыщет там адмирала, пусть подаст

жалобу в Форин-Офис, пусть напишет лорду Палмерстону! Они должны вызволить нас отсюда либо силой, либо используя политическое влияние. Но я требую, чтобы за мою свободу не платили ни единого пенни.

— Что касается меня, — спокойно сказал я ему, — то я прошу сообщить моим друзьям, в гостях у каких именно бандитов ты меня оставил. Если потребуются несколько сотен драхм, чтобы выкупить бедолагу натуралиста, то они легко их соберут. Вряд ли я представляю большую ценность для этих джентльменов с большой дороги. Пока ты еще здесь, я хотел бы услышать во что они меня ценят. Надеюсь, эта цена будет справедливой.

— Бесполезное это дело, господин Герман. Не они устанавливают сумму выкупа.

— А кто же?

— Их предводитель, Хаджи-Ставрос.

Глава IV ХАДЖИ СТАВРОС

Димитрий отправился в Афины, монах возвратился к своим пчелам, а нас наши новые хозяева повели по тропинке в лагерь Короля. Миссис Саймонс проявила строптивость и отказалась идти пешком. В ответ бандиты пригрозили, что отнесут ее на руках, но она объявила, что не позволит себя нести. В конце концов дочь сумела укротить взыгравший у матери дух противоречия, убедив ее, что в лагере их ждет накрытый стол, и завтракать она будет с самим Хаджи-Ставросом. Мэри-Энн была скорее удивлена, чем напугана. Пленившие нас рядовые бандиты проявили истинную галантность: они не стали никого обыскивать и даже пальцем не тронули своих пленников. Вместо того, чтобы нас обчистить, они попросили, чтобы мы сами себя обчистили. Бандиты не заметили, что в ушах у дам были дорогие серьги и даже не предложили им снять перчатки. Им было далеко до