Вкус. Кулинарные мемуары - Туччи Стэнли. Страница 4

Некоторые из моих одноклассников, конечно, обедали в столовой, хотя бы иногда, но мне родители давали только пять-десять центов на стакан молока (тогда еще никто не догадывался, что у меня непереносимость лактозы).

Еду из дома носили многие, но мои ланчи заметно выделялись на общем фоне. Мой типичный школьный обед, любовно упакованный в металлический ланч-бокс с изображением поп-культурной иконы (Бэтмена или семьи Партриджей), выглядел примерно так:

Сэндвич: омлет, жареная картошка и обжаренный зеленый болгарский перец между двумя ломтями чиабатты — или в длинной чиабатте, разрезанной вдоль (саб, или hero, или wedge, или, как говорят в Филадельфии, hoagie).

Один фрукт: яблоко, груша или апельсин.

Один магазинный десерт с высокой степенью обработки (Twinkie, Devil Dog, Ring Ding, Ho Ho; сейчас я понимаю, что их названия столь же неприличны, как и их состав).

Фрукты и сладости были у всех, а вот роскошные сэндвичи стали предметом зависти моих одноклассников.

Время от времени я менялся сэндвичами с моим другом Рикки С., потому что ему родители каждый божий день давали с собой бутерброд из белого хлеба с маршмелловым кремом. Сегодня это сочли бы жестоким обращением с детьми, но тогда подобное никого не беспокоило — и меньше всех меня, с радостью менявшего гурманский сэндвич на кусок хлеба, намазанный этим боевым отравляющим веществом. Не сомневаюсь, Рикки тоже был доволен тем, что ему хоть иногда удавалось съесть на обед что-то питательное и не белое.

Важно отметить, что мои завидные экзотические ланчи были, как правило, напрямую связаны со вчерашним ужином. Меню на неделю могло выглядеть примерно так:

Понедельник. Саб с фрикадельками. Поскольку по воскресеньям мама готовила на ужин рагу с домашними фрикадельками и пастой, это было самое логичное решение.

Вторник. Сэндвич или саб с курицей, листом салата и минимальной дозой сливочного масла или майонеза.

Среда. Саб с баклажанами пармиджано — без панировки, с небольшим количеством сыра, в легком томатном соусе и с тонкими ломтиками картошки.

Четверг. Сэндвич или саб с телятиной, листом салата и небольшим количеством сливочного масла или майонеза. (Телятина тогда стоила не так дорого.)

Пятница. Саб с омлетом, болгарским перцем и картошкой. К концу недели бюджет на еду иссякал, и вечером четверга мама старалась соорудить на скорую руку демократичный ланч из того, что осталось после простого ужина из пасты и салата.

По выходным я обедал чем придется. Если ко мне приходили гости или я сам наведывался к друзьям, мы опустошали холодильник и делали гору сэндвичей с арахисовой пастой и джемом. К старшим классам начинки сэндвичей стали разнообразнее: тунцовый салат, вареная колбаса с горчицей, ветчина и сыр, ливерная колбаса с красным луком, индейка с майонезом, американский сыр с майонезом — и все это на любом хлебе, который был под рукой: на тостовом хлебе, чиабатте, бейглах, кайзерках и так далее. Мы поглощали целые банки огурцов, соленых и маринованных, пакеты картофельных и кукурузных чипсов, литры молока, лимонада, яблочного и апельсинового сока (а воду мы вообще пили?)… На десерт мы доставали из морозилки фруктовый лед самых противоестественных цветов и вкусов. Зимой к этим оргиям добавлялся горячий шоколад в пакетиках марки Swiss Miss с маленькими маршмеллоу.

Летние каникулы мы проводили аналогичным образом — как безумные муравьи на бесконечном пикнике. Насколько я помню, никто из нашего района не уезжал в длинный летний отпуск, поэтому в течение двух жарких и влажных месяцев все подростки тусовались вместе, объедая своих и чужих родителей. Я очень любил летние каникулы: дни были долгими, так что до девяти вечера можно было играть на улице, а к тому моменту мы уже договаривались у кого-нибудь заночевать, чтобы не расставаться даже во сне. Кроме того, летом отмечался мой самый любимый праздник после Рождества — День независимости, 4 июля.

***

Во времена моего детства День независимости был очень важным праздником в нашей семье. Тогда большинство моих родственников, переехавших в Америку с первой большой волной итальянской иммиграции, были еще живы. Вырвавшись из отчаянной бедности итальянского юга, в Америке они обрели все, чего родина не могла им дать — или не позволяла взять. Сбылась их мечта о новой, успешной жизни. Как только итальянец находил работу, он сразу перевозил в США семью и друзей, и по всей стране появились итальянские анклавы. Иммигрантам удавалось сочетать лучшее из обоих миров: отличные карьерные возможности и жизнь в окружении большой семьи. В этом новом мире рождались новые поколения людей, которым было доступно то, чего в бедных и неблагополучных городках юга Италии невозможно было даже вообразить. Здесь они вместе росли, работали — и временами отдалялись друг от друга.

Но связующим звеном вновь и вновь оказывалась еда. Именно она раз за разом сближала их во дворах, домах, кемпингах, на пляжах, возвращала в сердца друг друга. Социальной смазкой выступало вино, которое помогало вращаться неповоротливым эмоциональным шестеренкам — а порой становилось топливом для спящих душевных пожаров.

Я помню многие Дни независимости, которые мы праздновали у нас дома в северном Вестчестере. За несколько дней мы начинали готовиться к нашествию толп родственников с обеих сторон. Папа делал украшения из бумаги, картона и ниток — от раскрашенных вручную флагов до красно-бело-синих цилиндров. Сварочным аппаратом, с помощью которого он создавал стальные скульптуры в школе, папа разрезал пополам двухсотлитровые бочки и ставил их на козлы, затем заполнял углем и клал сверху старые решетки из холодильника. Получались два гигантских гриля, на которых мы жарили бесконечные гамбургеры, хот-доги и сальсиччи — наглядный кулинарный пример слияния двух культур. Сальсиччи подавали в длинных сабах — вместе с потушенным на медленном огне луком, а также красным и зеленым болгарским перцем. Вино разливали из кувшинов, а пиво — прямо из ледяных кегов. Лед в те дни поставляли не маленькими кубиками в пакетах, а большими кусками, и я очень любил разбивать их на части смертоносным ледорубом. Эти кусочки должны были помещаться между стенками корзины и пухлым кегом, обернутым в плотную ткань в ожидании, пока к нему прикрутят кран. На десерт мама всегда готовила персики, вымоченные в вине, и прямоугольный бисквитный торт в виде американского флага. Он был весь покрыт белой глазурью, красные полосы выкладывались свежей клубникой, а синий фон для звезд — черникой.

Перед ужином мы обязательно играли в подковки и бочче4, а после всегда музицировали. Дядья брали мандолины или садились за пианино и пели итальянские народные песни, а также итальянские версии забытых американских шлягеров вроде Darktown Strutters’ Ball. Все это, наряду с американской классикой вроде Yankee Doodle и You’re a Grand Old Flag, создавало идеальный аккомпанемент к встрече трех поколений итальянцев, вместе отмечавших самый американский праздник.

Чем меньше оставалось в живых иммигрантов первого поколения, тем менее важным для нас становился День независимости. Мы продолжали его отмечать, но уже не с таким энтузиазмом и не такой большой толпой. У моего поколения постепенно формировались свои политические взгляды, которые, как правило, не совпадали со взглядами наших отцов и дедов: те были консерваторами и продолжали, несмотря ни на что, верить, что Америка — величайшая страна в мире. После терактов 11 сентября 2001 года наши политические разногласия лишь усугубились. Мне и другим либерально настроенным членам семьи казалось, что патриотизм монополизировали сторонники войны, желавшие отомстить за эту ужасную трагедию и размахивавшие американским флагом не как символом свободы, толерантности и возможностей, а как оружием. Мы снова превращались в страну, где иммигрантов винили во всех грехах, а несогласие с политикой США на Ближнем Востоке практически приравнивалось к государственной измене. А когда Франция отказалась отправлять в Ирак свои войска, ультраконсерваторы даже переименовали картошку фри из «французской картошки» (french fries) в «картошку свободы» (freedom fries) и начали демонстративно разбивать бутылки французского вина. Лучше бы они отправили их мне. Не войска, конечно, а бутылки с вином. Сейчас, когда я пишу эти строки, я надеюсь, что все это вскоре останется позади.