В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Резванцев Александр Александрович. Страница 28

Искусство устанавливать контакты с носителями секретной информации едва ли не главный из талантов, которым должен обладать разведчик. Он должен обладать также оперативным чутьем, нюхом, умением с ходу разбираться в людях. Третий дар — это аналитический склад ума, способность быстро разбираться в информационном хламе, выуживать оттуда жемчужные зерна и делать на основе полученных фактов и фактиков правильные выводы. С первым даром у Гоши было все в порядке, с двумя остальными — не очень. Сорокин быстро его раскусил и решил проучить начинающего разведчика самым жестоким образом. Такой случай вскоре представился.

Был в ближайшем окружении эмира некий Али Гасан, рыжий тридцатипятилетний мужик почти двухметрового роста, занимавший пост министра внутренних дел, но тем не менее прекрасно информированный обо всех прочих делах, в том числе внешних. Он считался автором «сухого закона» и слыл в Эль-Джихаре исламским фундаменталистом. Однако люди осведомленные знали, что Али Гасан распорядился вылить в море пять миллионов бутылок коньяка, виски и пива отнюдь не из ненависти к спиртному. Он получил колоссальную взятку от зарубежных фирм, производящих алкоголь, и таким актом резко поднял чернорыночные цены на горячительные напитки. Али Гасан с удовольствием посещал приемы в советском посольстве, напиваясь там до белых верблюдов, и совершал экстравагантные поступки, выходящие порою за рамки приличия. Однажды он подхватил на руки тощенького легкого Ванюшкина, посадил его на плечо и, гогоча, долго носился с ним по посольскому парку, а когда устал, то свалил свою ношу в фонтан и уехал домой. На другой день он явился в посольство с извинениями и в знак примирения пригласил Гошу с женой в гости, что было великой честью, так как у мусульман не принято звать в гости чужих жен. Вскоре Али Гасан и Гоша стали друзьями-неразлейвода. «Мой кент», — говорил Гоша об эльджихадском генерале, который по пьянке выбалтывал Ванюшкину кое-какие секреты, тут же принимавшие облик шифровок, направляемых резидентурой в Центр. Информация, поступавшая от Гасана, получала положительные оценки, и Гоша, возгордившись, вошел к Сорокину с предложением о вербовке своего приятеля в лоб на идейной основе. Прочитав Гошин рапорт, Сорокин отодвинул его в сторону. «Вот ты и попался, голубчик», подумал он и спросил с невинным видом:

— Так уж и на идейной?

— Гасан любит Советский Союз, его голубая мечта — посетить Москву и увидеть Ленина.

— Голубая, говоришь? Для чего ему Ленин?

— Черт его знает.

— Выясни, почему он любит Ленина. О вербовке говорить рано. Объект недоизучен. Речь может идти только об установлении оперативного контакта. Действуй, но с осторожностью. Основа установления контакта — морально-психологическая, твои с ним дружеские отношения. Кстати, ты не задумывался над тем, в чем истоки этой вашей дружбы?

— Сошлись характерами. Он во мне души не чает, и я к нему отношусь с симпатией. Он отличный мужик.

— Нельзя влюбляться в объектов разработки, — проворчал резидент, с любопытством разглядывая фото, на котором Гасан обнимал Ванюшкина за талию, как женщину, крепко прижимая его к себе. — Ну и рожа! На ней все пороки мира.

Гоша обиделся, но виду не подал. «Зависть, — решил он, — старик жизнь прожил, а генерала-то ни разу, видать, и не завербовал».

Разговор этот произошел в последний вечер рамадана — месяца мусульманского великого поста. А через пару дней Али Гасан позвал Гошу в гости. Вилла генерала находилась в тихом переулке в двух шагах от проспекта имени шейха Хуссейна, главной магистрали столицы Эль-Джихара. Они сидели во внутреннем дворике в тени развесистой смоковницы, услаждая свои души приятной беседой. Рядом в бассейне ворковали белые лебеди, тихо плескался фонтан. Красивые смуглые мальчики бесшумно приносили все новые лакомства и напитки. Гоша предусмотрительно пил через рюмку, разбавляя коньяк гранатовым соком. Али Гасан дивился этому его чудачеству и пил чистый коньяк, не пропуская ни одного бокала. Солнце клонилось к закату. Муэдзин с минарета призвал правоверных совершить вечерний намаз. Вообще-то он и не думал подниматься на минарет. Сидя в прохладной мечети, оборудованной кондиционерами, он нажимал кнопку, и его высокий голос, записанный на пленку и многократно усиленный мощной техникой, разносился едва ли не до окраин города. По багровому лицу генерала было видно, что он налился коньяком до самых ушей. «Пора брать быка за рога», — решил Гоша.

— Мы должны сегодня обсудить с тобой нечто очень важное, — начал он. — Согласен ли ты выслушать меня?

— Валяй, — милостиво разрешил Али Гасан, опрокидывая пятнадцатую рюмку.

— Тебе хорошо известно, — продолжал Гоша, — что у арабов нет более верного и надежного друга, чем великий Советский Союз, и нет более жестокого и коварного врага, чем империалисты Запада, которые хотят лишить арабов независимости и отобрать у них нефть — главное их богатство.

— Вонючие собаки! — возмутился генерал. — Приведи этих братьев шайтана сюда! Я прикажу отрезать у них уши и посадить их на кол!

— В том-то и дело, — возразил Гоша, — что в открытом бою нам пока не одолеть нашего общего врага, как и ему не одолеть нас, ибо силы примерно равны. Сначала надо выиграть войну тайную… По роду службы ты ежедневно знакомишься с такой информацией, которая не может стать достоянием гласности. Я имею в виду сведения секретного характера. Я бы бы весьма признателен тебе, если бы ты согласился знакомить меня с такой информацией. Конфиденциальность гарантируется. Наша дружба будет залогом нашей общей работы…

Ванюшкин мельком взглянул на генерала. Тот смотрел на Гошу странным обволакивающим взглядом и сально улыбался. От этого взгляда и от этой улыбки Гоше стало не по себе. Он стушевался и осекся. Али Гасан поднялся, медленно подошел к Гоше и обнял советского друга за плечи так, что у него хрустнули кости.

— Дашь в задницу — буду на тебя работать!

Гоша задохнулся от ужаса. Он молчал, как молчит кролик в объятиях удава.

— Ну, чего ты дрожишь, дурачок? — удивился Али Гасан. — Америкашка дает, а чем ты лучше его?

Гоша не смог выдавить из себя ни звука. Приняв его молчание за согласие, генерал попытался одной рукой расстегнуть штаны, другой продолжал обнимать Ванюшкина. Наконец, Гоша собрался с силами, рванулся и, оставляя в руках Али Гасана клочья сорочки, отпрянул в сторону. Оценив в мгновение ока расстояние до ограды и высоту ее, он разбежался, перемахнул через двухметровую металлическую изгородь и, не оглядываясь, понесся по проспекту имени шейха Хуссейна в сторону посольства. Говорят, что Али Гасан гнался за ним на «мерсе», но так и не смог догнать.

У Ванюшкина хватило мужества доложить резиденту все, как было. Сорокин, хохоча в душе, но, напустив на себя серьезность, внимательно его выслушал, а выслушав, заметил презрительно, что разведчик, который ставит интересы своей задницы выше интересов Отечества, — не разведчик.

— Так вы полагаете, что я должен был?.. Нет, если вы прикажете, я…

Пролепетав это, Гоша с недоумением уставился на шефа.

— Я ничего не полагаю и ничего не буду приказывать. Пускай все это остается на твоей совести… Я вот о чем думаю. Али Гасан веселый малый. Он не обременен никакими комплексами, и ему неведомо, что такое порядочность, поэтому завтра о твоих приключениях будет знать весь Эль-Джихар. Как тебе после этого будет здесь работаться?

— Право, не знаю…

— А я знаю… Вчера твоя супруга говорила, что плохо переносит жару. Показан ли ей тутошний климат, а?

— Вас понял, — тихо сказал Гоша и понуро поплелся в свой кабинет писать рапорт об откомандировании на родину в связи с ухудшением состояния здоровья жены.

Первый день последней командировки

Первого февраля 1982 года кадровик с Лубянки вручил мне синие загранпаспорта, сказав при этом пару расхожих напутственных фраз, и я тут же отправился за железнодорожными билетами для себя и жены. На билетах тех было пропечатано: «Конечный пункт назначения — станция Берлин Белорусской железной дороги».