В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Резванцев Александр Александрович. Страница 49

Хасан кивнул, давая понять, что информация принята.

В лесу с обеих сторон затрещали выстрелы. Это разведчики Муртазы наткнулись на чекистские дозоры.

— По коням! — крикнул Муртаза. — Уходим через кукурузу к реке и по руслу — в ущелье. Все лишнее бросить! — И, уже обращаясь к Ширвани, добавил:

— Поджигай!

В этот миг метрах в четырех от Муртазы с трескучим грохотом взорвалась тяжелая мина. Взрывом его обожгло, ослепило, оглушило, сбросило с коня, но не ранило. Ему понадобилось минут десять, чтобы оклематься. Ширвани получил несколько мелких осколков в спину и шею. Он выронил ружье и факел и на пару секунд потерял сознание. Очнувшись, пополз к факелу, оставляя за собой кровавые следы, дотянулся-таки до заветной палки и сунул ее под кучу хвороста. Быстрый огонь молниеносно превратил безобидные сухие ветки во всепоглощающий высокий и жаркий костер. Но Сергей ничего этого уже не знал, не видел, не чувствовал. Ему повезло даже в момент казни: осколок все той же мины чиркнул по его сонной артерии, и он безжизненно обвис на своих путах, окунувшись с головой в дым и пламя. А между тем другие мины продолжали рваться в бандитском стойбище, сея смерть, хаос и панику, усугубляемую работой снайперов, которые укрывались в лесу.

Взрыв первой мины был сигналом к атаке эскадрону Удальцова. И не успело эхо этого взрыва прокатиться по горам, как Удальцов, спрятавший свой эскадрон под крутым обрывом на берегу Ардана, обернувшись к своим бойцам, сказал вполголоса: «Время, ребята!» По узкой дороге они гуськом выбрались из-под кручи — сто всадников и две пулеметные тачанки — и очутились на косогоре в километре от кукурузного поля, за которым уже шел бой. Эскадрон быстро развернулся для атаки — конники в центре, пулеметы на флангах.

— Пулеметчики! Не дайте им поднять глаз от земли! — крикнул Удальцов. — Пошли, ребята!

Они со свистом выдернули клинки из ножен и в лихом намете распластали коней над полынным косогором.

Комэск Удальцов был огромен, могуч и отважен. Он брил наголо голову, а на боку вместо тэтэшника носил давно снятый с вооружения маузер. И от тачанок никак не хотел отказываться. Словом, «косил» под Котовского. Над ним посмеивались, но за храбрость, удаль, мужество и по-детски наивную веру в высшую справедливость и всеобщее счастье уважали, даже любили.

Пулеметчики, выдвинувшись вперед, плотным огнем прижали бандитов к земле. Когда эскадрон ворвался в бандитский бивак, Удальцов с удивлением увидел посреди лагеря только двух человек, которые не предпринимали ни малейших попыток укрыться от атакующего противника. Первый, низкорослый и тщедушный, вооруженный охотничьим ружьем, пошатываясь, бродил вокруг тлеющего кострища, над которым висел на стволе дерева обгоревший скелет. На всадников бандит не реагировал. Удальцов легко снес ему голову, пожалев, что вложил в удар столько силы: шея оказалась слишком тонкой. Второй, рослый, бородатый, с виду безоружный, попытался сопротивляться. Схватив валявшуюся на земле винтовку, он быстро прицелился и выстрелил. Комэск увернулся от пули, и тогда бандит, широко расставив ноги и подавшись вперед, изготовился принять коня на штык. Сверкнула шашка, и винтовка с лязгом отлетела в сторону, а вороной жеребец Удальцова грудью опрокинул бандита на землю. Комэск принялся гарцевать на поверженном враге. Тяжелый конь копытами крушил ему ребра, вдавливал в землю внутренности. Бандит выл и орал, пока одна из стальных подков не опустилась на его разбойничье сердце. Тут он трепыхнулся в последний раз, захрипел и застыл, раскинув в стороны конечности. Муртаза Заурбеков, мечтавший стать имамом всего Кавказа, закончил свой жизненный путь.

Тем временем скоротечный бой завершился полным разгромом банды. Санитары перевязывали раненых, чекисты обыскивали мертвых, собирая и сортируя документы, при этом офицерская книжка обер-лейтенанта Штайница, обнаруженная в кармане одного из убитых, никого из сотрудников НКГБ не удивила. Оперативный фотограф снимал трупы, бойцы стаскивали на середину поляны трофейное оружие и укладывали его рядами: винтовки отдельно, автоматы отдельно, ножи, кинжалы и шашки отдельно, гранаты тоже отдельно. Из Бентароя приехали две полуторки: забрать своих убитых и раненых. На одну из машин погрузили останки Сергея. Появились местные старики с телегами. Они просили отдать им тела родственников для захоронения. Им пообещали выдать трупы после их идентификации.

К Удальцову, прихрамывая, подошел раненный в бедро навылет Дятлов и попросил водки. Комэск протянул ему свою флягу. Дятлов сделал несколько глотков и вернул алюминиевую посудину. Одна штанина его галифе была разрезана во время перевязки, после чего начальник отдела «ББ» частично утратил боевой вид. Он осознавал это и испытывал некоторое смущение и раздражение.

— Кого это они сожгли? — поинтересовался Удальцов.

— Серегу Казаринова сожгли.

— Серегу?! У, шакалье! У, зверье! В Барабинскую степь их! Всех!!! И чтоб ни одной горы вокруг!

— Товарищ Сталин знает, куда их определить.

Душа Удальцова жаждала мести. И тут взгляд его упал на кошару.

— А там кто?

— Там пленные.

— Сколько их?

— Одиннадцать человек.

— Спалить всех к е… матери! Давай вали сено под стены и поджигай!

Конники, потерявшие в боях с бандитами не один десяток товарищей, с величайшим рвением бросились исполнять приказ своего командира.

— Не смей! — крикнул Дятлов. — Это же ведь пленные! Я тебе запрещаю!

— Кто ты такой, чтобы мне запрещать? Начальник? Или, может, старший по званию?

— Тебя посадят, идиот!

— Пускай! Зато Сереге в раю будет весело! Хромай отсюда и занимайся своим делом!

— Ты хоть перепиши их, — попросил Дятлов. — Они все в розыске.

— Переписать — перепишу, ладно уж.

Дятлов отошел к чекистам, радуясь в глубине души тому, что зверей сожгут и что приказ поджечь кошару отдал не он.

Только один пленный владел русским языком, и только он один понял, о чем говорили Удальцов с Дятловым. Это был Хасан. Он прильнул глазами к щели в стене и увидел Удальцова, а рядом местных жителей, которые приехали за своими убитыми. Дятлова поблизости не было. Если открыться Удальцову, старики все услышат и тогда ни ему, ни его родителям, ни жене, ни четырем детишкам все равно не жить. Хасан решил молчать, а когда пленных переписывали, шепотом попросил солдата передать капитану Дятлову, что бентаройский мулла — предатель. Солдат ошалело взглянул на него и пообещал исполнить эту последнюю просьбу приговоренного к смерти.

Когда кошара запылала и люди в ней стали кричать и биться телами о дверь, чтобы вырваться наружу, бойцы, громко обсуждавшие отдельные эпизоды только что отгремевшего боя, разом умолкли и лица их потемнели…

Приехал старшина с полевой кухней. Запахло борщом и макаронами по-флотски, однако вонь горелой человечины, витавшая над поляной, забивала эти вкусные запахи, и кусок никому не лез в горло.

Прибыл полковник Ерохин на ленд-лизовском [26] джипе. Выслушал рапорт Дятлова, жестом подозвал Удальцова и, когда тот подъехал, тихо сказал ему:

— Клади оружие.

Начальник областного управления НКГБ обладал необъятной властью, и никому, даже Удальцову, не пришло бы в голову ослушаться его. Комэск расстегнул ремень, стянул с себя кожаную сбрую вместе с маузером и шашкой и бросил все это на заднее сиденье автомобиля.

— Слезай с коня. Негоже распоясанному командиру сидеть в седле. Сдай эскадрон заместителю и иди ко мне в машину.

Читая список сожженных пленников, Ерохин наткнулся на фамилию Хасана. Он ахнул, застонал даже: «Господи! Что же я скажу его отцу?!» Отец агента был другом Кирова в период Гражданской войны. Он воспитал сына в духе беззаветной преданности советской власти и России. Ерохин с жестокой неприязнью взглянул на отважного полудурка Удальцова, которого все считали любимчиком полковника. Бывший комэск безмятежно дымил папироской, поглаживая густую черную гриву своего жеребца. Ерохин подумал, что многие сотни лет прошли с тех пор, как землю посетили Иисус, Магомед и Будда, но люди за это время не стали лучше. Значит, какая польза от учений великих пророков? И если великие не смогли превратить зверя в человека, то куда уж ему, Ерохину, достичь положительных результатов на этом безнадежном поприще.