Время Волка - Волкодав Юлия. Страница 80

* * *

Из дневника Бориса Карлинского:

Я уже писал, что Лёнька крайне небрежно относится к своим архивам? А я вот собираю всё, что о нём выходит. Афиши, заметки, интервью. Смеюсь, что когда-нибудь в нашем доме Мишелька откроет музей певца Леонида Волка. Ну а где ещё, конечно, в нашем! У Натали и мысли такой не возникнет. А у Лёньки ещё и куча племянников, так что я не сомневаюсь, его квартира на Берсеневской без хозяев не останется.

Вот сейчас стал перебирать пожелтевшие листочки в своих папках и нашёл афишу того самого концерта. «Мои любимые мелодии. Поёт Леонид Волк». Лёнька красивый такой стоит, в бабочке, грудь колесом, взгляд орла. Герой-любовник. А вместе с афишей выпала статья, которой разродилась одна из центральных газет сразу после концерта. И сколько же там эпитетов в адрес Волка! Сколько расшаркиваний! А ведь это та же самая газета, которая когда-то критиковала молодого певца за разгульный образ жизни. И она же ещё несколько лет назад писала, что старой гвардии артистов пора уступать дорогу молодым, потому как после них, цитирую, «…нужно песок со сцены сметать». И вот теперь хвалебная ода. Лёньку называют и нестареющим классиком, и патриархом, и бархатным баритоном, и образцом мужественности. Такое ощущение, что барышня, этот опус сочинившая, по уши в Волка влюбилась. Особенно мне про руки понравилось: «Но что там голос! Когда Волк садится за рояль, все взгляды зрителей прикованы к его рукам. Как они порхают по клавишам! Кажется, он совсем не смотрит в ноты. Его голос, фигура, глаза – всё подчиняется движению рук. Артист словно слился с инструментом, и каждый в зале понимает: вот сейчас творится настоящее волшебство!»

М-да, пафос, конечно, можно убавить. Но в целом барышня права, смотреть на Лёньку за роялем – отдельное удовольствие. А в тот вечер он действительно был в ударе. Я видел, как он готовился к концерту: с утра ничего не ел, чтобы не нагружать организм, распевался, настраивался, разминал руки. Что примечательно, вообще не нервничал, ходил спокойный как удав. И только когда вышел на сцену, ожил. С первыми аккордами, с первыми аплодисментами у него загорелись глаза, и на третьей песне он уже подпрыгивал на своём стуле, и бил по клавишам, заводя зал и заводясь сам. Его буквально завалили цветами – в букетах был весь рояль. Зал, как мне казалось, обалдевал от старого доброго Волка, без сомнительных партнёрш и современных песен. И открывал нового Волка, исполняющего дореволюционные мелодии. Они отлично вписались в его образ. Мне особенно понравилось «В бананово-лиловом Сингапуре» – он надел шляпу и изображал Вертинского, даже грассировал как он, зал пришёл в восторг. А «Стаканчики гранёные» и «Дорогой дальнею» подпевали все хором!

Словом, вечер удался. И слава богу, что Лёнька обошёлся без пафосных заявлений об уходе со сцены, потому что после концерта он об этом и не вспоминал. Куда там уходить! Он на крыльях летал! Он наконец-то понял, что у него есть свой зритель. Взрослый, от сорока и старше, серьёзный и хорошо воспитанный, любящий красивые песни и любящий его, Леонида Волка, такого, каким он сам хотел быть. Лёнька сиял, как начищенный пятак, и потом на банкете ещё веселил собравшихся, отпел, можно считать, третье отделение уже для дорогих гостей, промачивая горло коньячком между песнями.

И с того момента начался очередной виток его карьеры. Концерт показали по телевидению, и в отдалённых уголках нашей страны директора филармоний и залов вдруг тоже открыли для себя нового Волка. Его начали разрывать на части приглашениями выступить с той же программой. Помимо афишных концертов у него появились корпоративы – владельцы крупных компаний опомнились, поняли, что их взрослые сотрудники хотят на Новый год или день рождения предприятия видеть не поющие трусы, а нормального артиста.

Был и отрицательный момент в этой истории – Лёнька стал работать на износ.

– Я не могу отказываться от денег, – объяснял он мне. – Во-первых, у меня стройка.

Он тогда как раз начал эпопею с квартирой на Берсеневской.

– Во-вторых, я хочу кое-что отложить. Вдруг новая волна популярности скоро сойдёт? Завтра опять окажется, что я никому не нужен, а больше я уже не смогу возвращаться. Так что куём железо, пока горячо.

Тоже верно, но я боялся, что он докуётся. Возраст-то у нас был совсем не юношеский, а он в небе проводил времени больше, чем среднестатистический пилот самолёта. Так оно в итоге и получилось.

Я потом долго упрекал себя, что поздно заметил Лёнькино состояние. С другой стороны, я его толком и не видел в тот период, его мотало по стране и за её пределами, вдруг оказалось, что эмигранты в Израиле, Америке, Канаде и ещё чёрт знает где тоже по нему соскучились. Мы постоянно созванивались, но я же не великий диагност, не доктор Хаус, чтобы по телефону заподозрить неладное. А потом он меня позвал на какой-то корпоративный концерт в Москве, и я увидел картину маслом: и чёрные круги под глазами, и пот в три ручья, и синие губы. Чуть не убил засранца. Как будто он не чувствовал! И молчал же!

Ну, что было потом, я уже рассказывал и больше вспоминать не хочу…

* * *

Натали задумчиво смотрела на пухлую тетрадку, только что закончившуюся. Завести вторую или сначала набрать и отредактировать всё написанное? Она прекрасно пользовалась ноутбуком и собиралась сама набирать текст – заодно вычитает и поправит. Её всё ещё мучили сомнения, о чем стоит писать, а что лучше оставить за скобками. Слишком уж много нелицеприятной правды о Лёне выползает. Не то чтобы она ему сочувствовала, но получалось, что она, Натали Волк, столько лет была замужем за настоящим чудовищем. Натали уже представляла, с какими злорадными усмешками прочитают её мемуары «лучшие подруги». Те самые, которые всегда ей завидовали и провожали её мужа масляными взглядами. А теперь получается, что завидовать-то было нечему.

И всё-таки она взялась за новую тетрадь. Перелистнула картонную обложку. Белоснежная бумага с бледными, почти невидимыми фиолетовыми клеточками будоражила память. Хотелось заполнить каждую клеточку своей болью, своими переживаниями, так долго хранившимися под большим-большим замком.

…Многие думают, что жизнь с артистом – постоянный праздник. Как правило, жену кумира поклонники ненавидят, они ей элементарно завидуют: деньги, дома, машины, путешествия, а самое главное – близость к вожделенному «телу». И это касается не только молодёжных поп-идолов. Совсем недавно, всего пару лет назад, мы с Лёней были в Крыму на каком-то песенном конкурсе. Лёню пригласили в жюри, а я поехала с ним, отдохнуть от московской духоты, покупаться в море. Лёня спел несколько песен и сел за судейский стол, я тоже была в зале, сидела позади него. И когда концерт закончился, мы пошли к машине через зал. Элементарно сократили путь, чтобы не подниматься на сцену и не идти до служебного выхода. Лёня посчитал, что собравшейся молодёжи, к тому же при таком количестве современных звёзд, он просто не нужен, и спокойно пошёл через толпу. Его окружили мгновенно – девчонки по двадцать лет, а может, и меньше. Кто-то просил автограф, кто-то пытался сделать с ним сэлфи на телефон, кто-то просто хотел дотронуться до легенды. Вряд ли девчонки были его поклонницами, но их интерес к Лёне был неподдельным. Их оказалось так много, и все они так громко смеялись, перебивали друг друга, подсовывали Лёне свои блокноты, щёлкали вспышками телефонов. А он стоял среди них совершенно растерянный и уставший, позволял себя теребить, словно тряпичную куклу, машинально расписывался, смотрел то налево в объектив, то направо, забывая улыбаться. Мне почему-то пришла в голову мысль – они все пытаются подпитаться его энергией, погреться в лучах звёздного сияния, а у Лёни этой самой энергии почти не осталось, и сияния никакого давно нет. У него болела спина от многочасового сидения на неудобном стуле и голова от громкой музыки, к тому же он торопился в номер, потому что через час начиналась новая серия детектива, который он очень любил и старался не пропускать. Так не совпадали представления девушек об артисте с реальностью, так разителен был контраст между Лёней и певцами молодого поколения, радостно общающимися с публикой.