Маэстро - Волкодав Юлия. Страница 28

К слову, феноменальное везение Марату так и не простили. Его чудесные коллеги, вместе с ним составлявшие золотую тройку советских исполнителей – Андрей Кигель и Леня Волк, – были лишены подобных возможностей. И иногда, после пятой рюмки на каком-нибудь застолье, в хмельном угаре очередного юбилея, в случайном интервью какому-нибудь журналисту эта обида прорывалась. Потому что Марик всегда был номером один. А Андрей и Леня делили второе и третье места. И так просто было списать неудачи на отсутствие полноценного музыкального образования. Мол, что тут говорить, у Агдавлетова «Ла Скала» за плечами!

Вот только у Марика помимо шести месяцев, проведенных в Италии, был и богом данный голос, и обаяние, и просто божья искра, которая с успехом заменяла трудолюбие Волка и стальной характер Кигеля. Каждый брал Олимп как мог и чем мог.

Моя Италия началась с Марата. Сейчас, просыпаясь каждое утро с первыми лучами нежного тосканского солнца, я чувствую, что я дома. А тогда, страшно подумать, сколько лет назад, мы с Маратом прилетели на гастроли в Милан, и город показался мне ужасно враждебным. Шел сильный дождь, ветер срывал головные уборы и норовил сбить с ног, автобус, который за нами прислала встречающая сторона, застрял в пробке, и мы промокли насквозь. Я очень боялась, что Марик простудится и все наши концерты сорвутся. Тогда никто не работал под фонограмму. А Агдавлетов не работал под нее вообще никогда.

Но кое-как мы добрались до гостиницы, вечером того же дня Марат спел первый концерт, и публика принимала его великолепно. А на следующий день уже светило солнце и мы гуляли по Милану. Марат оказался потрясающим гидом! Ориентировался как в Москве: мы бросали монетки в огромный фонтан и целовались в узких, не более метра шириной, улочках, ели мороженое в джелатерии, работающей больше века, и выбирали мне кольцо и сережки в сияющих золотом и ослепляющих бриллиантами ювелирных рядах. И Марик не переставая рассказывал мне об Италии. Именно тогда начался мой роман с этой страной. И когда пришла пора покинуть Россию, я ни секунды не сомневалась, куда мне ехать. Только в Италию, где каждый камень, каждый бокал кьянти, каждый рассвет над Тосканой напоминает мне о Марике.

* * *

– Я считаю, мы должны написать жалобу! Все вместе! Тогда к нам прислушаются! – кипятился Олег. – Ну давайте хотя бы позвоним этому Владимиру Петровичу! Он же оставил нам телефон!

Марик поморщился. Они добирались почти сутки: долго и мучительно проходили таможню в Москве, ждали задержавшийся самолет, три с половиной часа летели, потом не менее тщательный таможенный досмотр в Милане, а еще встреча с представителем российского посольства Владимиром Петровичем, который часа два рассказывал им в душном и абсолютно советском, как будто они уже не в Италии, дубовом кабинете, как нужно вести себя в чужой стране. И теперь, когда они наконец-то попали в гостиницу и получили ключи от номеров, в которых им предстояло прожить полгода, Марик меньше всего был настроен скандалить. Ну да, в его номере нет душа, только маленькая раковина, в которой даже голову не помоешь. Европа называется. А рассказывали сказки про капиталистов! Чуть ли не в шампанском они купаются, в роскоши живут. Да наше студенческое общежитие при консерватории пороскошнее будет, чем эта, с позволения сказать, гостиница. Ну и что теперь? Они кто? Популярные артисты? Всего лишь студенты, приехавшие на стажировку в музыкальную столицу мира. Ну и условия соответствующие.

– Я тоже считаю, что надо звонить и жаловаться, – заявила Светлана – томное меццо-сопрано, единственная девушка в их группе.

– Дураки вы, – спокойно сообщил Валдис, глядя в окно. – Да знает прекрасно Владимир Петрович, куда нас поселили. Наше посольство эту гостиницу и выбирало. Вы думаете, родина хочет за нас переплачивать капиталистам? Радуйтесь, что у каждого свой номер хотя бы.

– Ты такой спокойный, потому что в твоем номере душ имеется! – фыркнула Светлана.

– И вы все будете ходить ко мне мыться, – резонно возразил Валдис. – Ну и что?

Марик с тоской смотрел на своих новых товарищей. Он уже успел познакомиться и пообщаться с ними в самолете, а заодно выяснить, что у него нет ничего общего с людьми, с которыми ему предстоит жить и учиться бок о бок целых полгода. Олег такой же первокурсник, как и Марат, только Академии Гнесиных. Тенор и любитель романсов. Из разговора с ним Марик понял только, что папа у Олега занимает какой-то высокий пост в правительстве. Светлана Марченко – третьекурсница Консерватории, уникальное меццо, про нее он еще во время учебы в Москве слышал. Дочка знаменитого композитора Марченко. И белобрысый прибалт Валдис, надежда эстонской оперы, невозмутимый как удав. Марат уже скучал по такому понятному и предсказуемому Рудику. А впереди еще целых шесть месяцев.

Бытовые условия тоже удручали. Комната оказалась крошечной: узкая кровать, тумбочка и шкаф с болтающейся дверцей. Микроскопический туалет. Без душа, да. Но Марик старался думать не о ду´ше и мебели, а о том, что уже завтра он увидит «Ла Скала»! Уже завтра начнутся занятия с педагогами-вокалистами и концертмейстерами этого уникального театра. Он в Италии, его любимой с детства, волшебной стране. И она даже из окна автобуса показалась еще прекраснее, чем он представлял: шпили величественного собора Дуомо, полноводные каскады фонтанов и цветы, цветы повсюду! Пышные клумбы на каждом шагу, несмотря на январь. Хотелось прямо сейчас бросить все и идти гулять по городу. Впрочем, именно так он и поступил, оставив товарищей препираться дальше.

Единственным достоинством их гостиницы было ее расположение. Марик за десять минут вышел к старому городу. Дуомо, конечно же, завораживал невиданным прежде масштабом: разноцветными витражами, выступающими статуями в человеческий рост, резными фасадами, мощью, невероятной для дня сегодняшнего, что уж говорить о прошедших веках.

Туристы выстраивались в очередь и проходили внутрь собора. Марат последовал их примеру, хотя в голове отчетливо звучал бесцветный голос Владимира Петровича: «С иностранцами не общаться, магазинами не увлекаться, сохранять моральный облик советского человека». Вряд ли посещение храма относилось к правильному советскому облику. Но когда Марат делал так, как ему говорили?

Внутри собор чем-то напоминал концертный зал: длинные ряды скамеек, обращенных к алтарю, колонны и благоговейная тишина, несмотря на множество людей, собравшихся под его крышей. Кто-то разглядывал витражи, кто-то фотографировал интерьеры, а кто-то молился и зажигал свечи. Марат побродил по гулкому залу, постоял возле чьих-то могил, не умея прочитать то, что на них написано. Выучить итальянский, язык музыки, язык оперы – еще одна его цель в этой поездке. И пошел к выходу.

Веселая галдящая толпа на площади повлекла его к ажурному зданию торгового пассажа, напичканного магазинами и кафе, и Марик вдруг вспомнил, что последний раз ел еще в Москве – перехватил в буфете аэропорта несколько бутербродов с колбасой. Деньги им выдал все тот же Владимир Петрович, в лирах, с обязательной лекцией о правильных тратах. И теперь не мешало бы прицениться и понять, что советский человек может себе позволить в капиталистической Европе.

Сразу же выяснилось, что немногое. Присев за столик, Марат ткнул пальцем в первую же понравившуюся картинку меню. Ему принесли макароны с фаршем, залитые томатом. Вкусно, сытно и почти привычно. Но Марик быстро прикинул в уме цены и понял, что его стипендии хватит в лучшем случае на двадцать тарелок таких вот макарон. А ведь хотелось и привезти что-то из-за границы: он надеялся пополнить свою коллекцию итальянских пластинок и обновить гардероб, особенно концертный.

Первое знакомство с магазинами тоже не слишком обнадежило. Ему придется два месяца не есть, не пить и тем более не курить, чтобы купить хорошие туфли. Зато он нашел музыкальный магазин и, уже не глядя на цены, купил сразу три пластинки – Тито Гоби, Марио Ланца и Карузо. Проигрывателя в гостинице, конечно же, не было, но Марик не сомневался, что где-нибудь его отыщет. Не терпеть же до самого возвращения на родину! А может быть, удастся и на хороший импортный проигрыватель скопить!