Маэстро - Волкодав Юлия. Страница 39
– Марат, мне кажется, люди хотят чего-то более доступного.
– Я заметил, – огрызнулся Марик. – Мы пишем!
Они действительно писали. Иногда вдвоем, но чаще Рудик писал, а Марат помогал с аранжировкой. Таскали с собой проигрыватель, приезжали в зал за три-четыре часа до концерта, чтобы посидеть за инструментом. Репетировать и петь концерт в один день было сложно, особенно если накануне они переезжали из города в город. Но по молодости лет на такие вещи оба не обращали внимания.
– Это не так просто, как тебе кажется! – добавил Марик, раздраженно скидывая пиджак. – И не так быстро.
– Может быть, добавишь пока известные песни? «Подмосковные вечера» сейчас все любят, – вкрадчиво начал Мопс, но осекся под гневным взглядом Марата.
– Чужое петь я не буду никогда! И вообще, если тебя что-то не устраивает, отменяй концерты! Поехали в Москву!
Мопс мгновенно ретировался, сокрушенно цокая языком на ходу. И почему чем талантливее артист, тем более паршивый у него характер? Эту закономерность Левон Моисеевич Ацхель выявил еще двадцать лет назад, когда только начинал работать. И с годами она только подтверждалась.
Но в следующем городе Марат второе отделение сразу начал с Дона Базилио, а завершил любимыми неаполитанскими песнями, для которых сам себе аккомпанировал. Зал ревел от восторга – легкие мелодии итальянцев ложились на слух куда лучше романсов Генделя.
В третьем городе Марат исполнил первую вышедшую из-под рук Семипалова песню-переделку. Рудик сделал именно то, чего от него добивался Марат, – взял веселую итальянскую песенку с пластинки, что-то изменил, что-то дописал, вместе они кое-как придумали незатейливый текст про май, мир и солнечный свет. Рудик предлагал еще труд туда впихнуть, но Марат решительно отказался. Хотел бы петь про труд, попросил бы песню у Антохиной – после того удачного концерта в Колонном зале она бы ему точно не отказала.
Услышав новорожденный шлягер, Мопс аж присвистнул.
– Ребята, вы же твист написали.
– И что? – напрягся Марат. – В Италии такая музыка изо всех радиоприемников звучит.
– Так то Италия, – вздохнул Мопс. – Ладно-ладно, ничего. Пой.
Песня имела сумасшедший успех, Марату пришлось повторять ее три раза на «бис». В итоге ей дали название «Песенка весны» и включили ее в постоянную программу.
Из поездки по Дальнему Востоку Марат привез три новых песни за авторством Семипалова и сильное подозрение, переходящее в уверенность, что за пределами Москвы и его родной Республики популярность классической музыки сильно преувеличена. Если дома все школьные годы да и в консерватории тоже его учили, что настоящая музыка не может быть легкой, что она обязательно должна иметь глубокий эмоциональный посыл, что развлечение – не ее задача, то работа перед живой, обычной публикой, пришедшей на концерт, доказывала обратное. Люди хотели простых, легко ложащихся на слух мелодий.
– Может быть, мы собираем не ту аудиторию? – вслух размышлял он в вагоне поезда, крайне неторопливо везущего их в Москву.
За окном мелькал влажный таежный лес, в стакане звякала ложка, на газете стояла банка кильки в томате, в которую Марик с огромным удовольствием макал куски батона. Кильку купили на одной из станций. Мопс чуть в обморок не упал, когда увидел.
– Ты позоришь мою седую голову!
К слову, Мопс был абсолютно лысым.
– А потом поползут слухи, что Левон Моисеевич морит своих артистов голодом. Что, вагон-ресторан закрылся?
– Во-первых, я ее люблю! – пожал плечами Марик. – Во-вторых, в твоем вагоне-ресторане одна лапша. Молочная. С пенками.
А в-третьих, у него почти не осталось денег. Гонорар за концерты должны были выплатить в Москве. Но, по его расчетам, Марика ждала очень приличная сумма. Достаточная, чтобы рассчитаться с Мопсом, обновить гардероб и спокойно жить хотя бы месяц. А там, глядишь, и новые гастроли подвернутся. Пока же килька в томате его полностью устраивала.
– Как ты считаешь, Левон Моисеевич?
– Что? – не понял Мопс, все еще с неодобрением разглядывая кильку.
– Насчет аудитории. Не хочет зритель серьезной музыки. Романсы не хочет, даже русских композиторов. Я объявляю: «Чайковский. „Благословляю вас, леса“». А в зале тишина гробовая.
Мопс улыбнулся, как улыбаются мамы четырехлетним карапузам, делающим первые выводы, что с Машкой дружить не стоит, потому что она ябедничает воспитательнице.
– Марат, я тебе с самого начала говорил, делай программу доступнее. Мы не в консерватории. Это эстрада! Или ты классический певец, тогда иди дальше учиться, и дорога тебе в Большой театр. Или ты певец эстрадный. И публика у тебя попроще!
– Но так же нельзя! – возмутился Марат. – Нельзя делить публику на «попроще» и «посложнее»! Если зритель не готов к серьезной музыке, его надо воспитывать. Может быть, первое отделение делать из классики, а второе из песен?
– Валяй, воспитывай! Нашелся воспитатель. Если в первом отделении люди не заснут, то во втором тебе даже похлопают. Марат, тебе нужно больше песен! Простых и понятных советскому человеку, на русском языке! Не на итальянском! Для них это такая же тарабарщина, как твой Гайдель.
– Гендель.
– Не важно!
– Вообще-то важно!
Марат вытащил пачку сигарет и пошел в тамбур. Курить и думать, как жить дальше. Мопс закатил глаза и придвинул к себе банку, в которой оставалось еще немного кильки и томатного соуса.
* * *
Гастроли по Дальнему Востоку поставили наш с Мариком роман на паузу, которая длилась целый месяц. Но он присылал мне открытки, письма, почти каждый день звонил. Рассказывал про концерты, про песни, которые они с Рудиком пытались писать, делился сомнениями по поводу репертуара. Я выливала на него свои газетные новости. В редакции все уже знали, что у меня отношения с артистом Агдавлетовым. Коллектив у нас был преимущественно женский, так что сплетни поползли быстро. Одни девчонки пытались во что бы то ни стало выпытать подробности, но я благоразумно молчала. Другие, наоборот, старались дать «ценные» советы о том, что с артистом связываться нельзя – поматросит и бросит. И вообще, вот он сейчас на гастролях, наверняка у него там другая есть. Не сидит же он месяц монахом!
Я не обращала внимания ни на тех, ни на других и просто ждала своего принца. Принц вернулся еще более худым, чем уезжал, но с горящим взором. Сразу же потащил меня в ресторан, и мы шиковали, пили шампанское, слопали по два десерта. Потом гуляли по ночной Москве и целовались. Счастливое было время – его еще не узнавали на каждом шагу, не преследовали толпы фанаток.
Мы сидели на лавочке напротив фонтана, ели мороженое, которого мне после ресторана не очень-то хотелось, но он предложил, как я могла отказаться? А потом он вдруг сказал:
– Алла, я должен тебя честно предупредить об одной вещи.
Я замерла. Фраза прозвучала настораживающе.
– Я дал себе обещание не жениться.
Что? Я чуть не подавилась. Ничего себе заявление! Особенно в начале отношений!
– Хочу быть с тобой откровенен с самого начала. Чтобы не было потом недоразумений, – серьезно продолжил он. – Не подумай, ты мне очень нравишься! Но такое у меня правило.
Даже по сегодняшним временам звучит дико. А тогда я просто оцепенела и не знала, как реагировать. Нет, я отнюдь не росла нежной фиалкой и до Марика встречалась с молодыми людьми. До загса дело не доходило, и я не особенно рвалась в это славное заведение. Но вот так, в лоб, ни один из них не додумался заявить что-то подобное.
– Почему? – задала я самый идиотский из возможных вопросов.
Марат вздохнул и начал нести какую-то чушь про то, что в семье женщины хотят детей, а он артист, он всю жизнь будет ездить по гастролям, и ребенку придется расти чуть ли не сиротой, а Марат слишком хорошо знает, что это такое. Я, наивная дурочка, тогда ему поверила, даже слезу пустила, так жалко его стало. Потом уже, несколько лет спустя, когда он рассказал мне про Кармен да и просто лучше его узнала, засомневалась в той первой версии. Просто Марат обиделся. Обиделся очень сильно на свою первую любовь. И решил, что больше никому руку и сердце не предложит, обязательствами себя связывать не станет. Выбрал карьеру. Как будто необходимо выбирать что-то одно.