Черно-белая война - Ковальчук Игорь. Страница 49

– Еще одна подобная выходка, и будет больно, понял? – ласково спросил Мортимер. Пленник кивнул. Он по-прежнему молчал.

На третьем подвальном этаже все было так же, как и на втором, только двери попадались по пути гораздо реже. Видимо, каждая из них скрывала помещения значительно большие, чем стандартная камера. Вскрыв одну из таких дверей, Арман обнаружил за нею то, что Дэйн в Провале именовал камерой для гостей – покои, состоящие когда из двух, а когда из трех прекрасно обставленных и отделанных комнат, впрочем, лишенных окон. При каждом помещении имелся и действующий санузел, работающий на магическом принципе. Алвэйро смог убедиться в этом, вскрыв еще несколько таких камер, но своей родственницы нигде не обнаружил.

А Руин очень быстро понял, что так они провозятся очень долго. Правда, третий подвальный этаж, как оказалось, был значительно меньше второго. Это удивило Армана. С чего бы? Логичнее было бы предположить обратный вариант.

Он развернулся, схватил пленника и грубо припечатал его к каменной стене. Внимательно посмотрел в его испуганные и упрямые глаза.

– Где Аэлуанн? – Молчание. – Будешь говорить? – Молчание. – Не будешь, значит. Так, давай расставим все точки над «ё». Если ты не хочешь отвечать на такой простой вопрос, как местонахождение Аэлуанн, то придется заставлять тебя, родной, ты же это понимаешь? Понимаешь же, так? – Пленник поневоле кивнул и тут же поджал губы. – Минута на раздумье. – Он помолчал. – Молчишь? Ну-ну...

Руин глубоко вздохнул, покосился на своего спутника и собрался с духом.

– Прости, Алвэйро. – А потом, помедлив, выматерился так цветисто и с таким чувством, что его старший родственник даже отпрыгнул.

Но зато реакция пленника была поразительной. Его скрутило жестокой судорогой, рот открылся, как у эпилептика, и на губах запузырилась пена, которая вскоре налилась кроваво-красным – должно быть, насочилось из прокушенной губы. Будь у него свободны руки, он, наверное, схватился бы за горло, потому что принялся извиваться так, будто его что-то душило. Лицо его исказилось словно бы от страшной боли, так что и вовсе перестало напоминать человеческий облик, потом медленно разгладилось. Судорога стала отпускать его тело, и Руин смог поднять его на ноги.

Он подождал, когда у пленника прояснится взор, и снова выругался – еще затейливее и еще изысканнее. В том, как Арман ругался, было заметно, что он не привык таким образом выражать свои мысли, и относился к нецензурной брани скорее как к своеобразному искусству. Потому его ругань была, пожалуй, чересчур изысканна, чересчур изящна, мол, сударь, не желали бы вы отправиться к такой-то и такой-то матери и там проделать следующие манипуляции...

Впрочем, пленнику от этого было никак не легче. Он снова затрясся и повалился на пол, извиваясь, как придавленный сапогом червяк. Изнемогая от мук бунтующей, отторгающей окружающую среду энергетики, он тем не менее не кричал. Должно быть, просто не мог. Он ничего не видел и не слышал, но Руин отметил краем уха легкий звон. Магия, поддерживающая дом черного мага, разумеется, была черной, и она тоже поддавалась.

Арман сделал вывод, что надо бы вести себя поосторожнее. Он подождал, когда пленник утихомирится, и добавил несколько словечек, от которых черный маг задергался, как какой-нибудь смертный в пляске святого Витта, и наконец застонал. 

Молодой человек вцепился в плечи несчастного и поставил его на ноги.

– Я могу продолжать в том же духе очень долго, – сказал он. – Тебе сейчас просто плохо, но это ерунда по сравнению с теми последствиями, которые могут наступить. Учти, если это продолжится достаточно долго, ты потеряешь свою магию и останешься бессильным. Подумай, на самом ли деле ты этого хочешь.

Страх появился в глазах пленника впервые за все время, что он стоял, обнаженный, перед этими двумя налетчиками с Белой стороны. Руин догадался, что черный маг по большому счету не слишком боялся за свой дом, за свои лаборатории и результаты своих исследований, хотя они и были для него куда дороже, чем пара учеников или даже собственное здоровье. Все однажды сделанное можно повторить еще раз.

Но если у него не останется магии, то на что он будет годен? В мире Черной стороны положение человека определялось тем, на что он был способен, используя свои чары и знания. Конечно, его учитель не даст ему пропасть, не даст умереть с голоду или лишиться дома и имения, но как же унизительно быть приживалой и как это ужасно – не иметь собственных сил, чтоб защищаться и вызывать уважение более слабых. Этого он перенести не в силах.

И Арман понял, что пленник сломался, еще до того как тот начал говорить. Для себя же самого он сделал пометку, что совершенно прав – именно таким способом проще всего нанести непоправимый ущерб энергетике черного мага, даже если он находится на своей родной, Черной стороне. Белой магии он не применял и тем не менее, используя любопытное воздействие нецензурной лексики на черных, добился своего и получил весьма важную информацию. Он ощущал напряженную структуру системы магического обеспечения этого дома и осознавал, что звучание слов, считающихся недопустимыми в приличном обществе Центра, может быть опасно для всей колдовской системы Черной стороны.

«Должно быть, и у черных есть в запасе какой-нибудь способ... – подумал Руин. – О нем надо непременно узнать. Еще не хватало – оставлять у врага хоть какое-нибудь оружие против себя».

А пленник тем временем объяснял, что на третьем подвальном этаже есть потайная комната, ведущая в помещения, скрытые от посторонних глаз. Именно там находится пленница, и, разумеется, он готов показать проход в эти помещения, только, бога ради, пусть его оставят в покое.

Арман и сам уже начал догадываться, что если и есть какие-нибудь тайные камеры, то лишь на третьем подвальном этаже, где помещений было почему-то намного меньше, чем на втором. Пленник подвел двоих Мортимеров к одной из роскошно обставленных камер, там провел их в ванную комнату и уже там, прямо в отделанной мрамором стене, открыл потайную дверь.

– Да уж, – отметил Алвэйро. – Кто бы догадался, что дверь в тайные камеры находится в клозете? Остроумно.

Пленник покосился на него злобно, но ничего не сказал. Должно быть, опасался нового знакомства с богатым и очень образным словарем Руина.

За дверью оказался ярко освещенный магией коридор, где двери встречались то часто, то редко. В каждую из них Алвэйро непременно заглядывал. Все они открывались одним ключом, висевшим на крючочке у входа, за каждой Мортимеры видели то лабораторию с богатой алхимической или астрологической утварью, то пустую камеру, скудно обставленную, но сухую, теплую и без крыс. Пол был устлан тонким паласом, который, должно быть, удобно мыть. Ни одного гремлина не попадалось им навстречу.

Открыв очередную камеру, Алвэйро слышно вздохнул и шагнул внутрь, проговорив: «Ну наконец-то!» Посмотрев внутрь, Руин разглядел на лежанке очертание чьего-то тела, слишком маленького, чтоб принадлежать мужчине. Он оттолкнул пленника к стене и подошел, нагнулся над спящим. Это была женщина в длинном сером платье, больше похожем на балахон, и спала она так глубоко, что Мортимер, забеспокоившись, приложил к ее щеке ладонь. Немного магии... Да, спит, притом так истощена, что и не может проснуться. Дело здесь не в голоде, истощение у женщины было энергетическое. Что ж, это, конечно, неприятно, но не смертельно.

Руин осторожно поднял Аэлуанн на руки и передал Алвэйро. Он чувствовал смутную тревогу, которая, хоть казалось, в этой камере им уже нечего делать, не отпускала его отсюда. Он вертелся по каменному, не прикрытому даже соломой полу, проводил руками над пустой лежанкой, застеленной тонким одеялом, ощупывал столик. Время от времени он оглядывался на пленника, но тот стоял, безучастный и равнодушный.

– Идем, – позвал Алвэйро, оглядываясь. – Идем, мы же нашли то, что искали.

– Постой... – Руин кружил по камере. – Тут что-то... – Он заметил замешательство в глазах черного мага и понял, что находится на верном пути. – Сейчас.