Рыцарь-маг - Ковальчук Игорь. Страница 46

Дик, стоявший за правым плечом короля и опять исполнявший обязанности его телохранителя — временно, пока Ричарду не взбредет в голову отправить его с каким-нибудь головоломным поручением, — мысленно улыбался. Он-то помнил эту огромную галеру с тремя мачтами, выкрашенную в зеленый и желтый цвета, помнил также и то, как долго с этим дромоном не могла справиться вся армада английского короля. Правда, у англичан было оправдание: больше двух, ну трех судов разом не смогли бы подойти к галере. Но все равно, какой позор, когда один-единственный транспорт с оружием и съестными припасами целая армия так и не смогла захватить. Только утопить. Правда, какой-то умник незнамо зачем пустил слух, что на корабле везут восемьдесят ядовитых змей на погибель всем христианам. Звучало это так убедительно (сарацинам чего только не приписывали — самое милое дело придумывать всякие ужасы о народе, о котором ничего не знаешь), что встревоженный Дик не утерпел и спросил Серпиану, не знает ли она хорошего заклинания от ядовитых змей.

Девушка посмотрела на него, как на тупицу.

— Ты как себе это представляешь? — спросила она. — Восемьдесят ядовитых змей на корабле? А моряки что, абсолютно непрокусываемые?

— Они, наверное, держат их в закупоренных амфорах, — предположил смущенный рыцарь-маг.

— Да? Бедные змейки, как же они дышат? А как их кормить? И какую опасность они могут представлять, сидя в амфорах?.. Ладно, допустим, эти ненормальные решат выпустить их на англичан — а сами куда будут прятаться? Тоже в амфоры? И долго они собираются там сидеть? Пока бедные змеи не передохнут с голоду? Дрессированные змеи — миф!

Спорить со змеей-оборотнем дальше было бы абсурдом. Дик посмеялся, но объяснить то же самое каждому было невозможно. Англичане, боясь змей, категорически отказывались идти на абордаж, а обрадованные сарацины осыпали противника стрелами и копьями, поскольку и того и другого у них имелся большой запас. Отправив Серпиану в трюм, Дик встал рядом с королем, держа наготове большой щит, поскольку Ричарду было наплевать на опасность, он и думать не думал прятаться от стрел. Государю до сей поры странным образом везло, но испытывать судьбу — дело неблагодарное. Рано или поздно может не повезти.

Никакие приказы не могли сдвинуть с места английских солдат, и тогда король пригрозил ослушникам смертью. Причем не какой-нибудь, а мучительной. Рассуждения, что же хуже — укус какой-нибудь сарацинской гадюки или обдирание перед повешением, — подвигло самых смелых закинуть кошки, стянуть два корабля, как положено, веревками, полезть через борта, но Ричард быстро понял, что такими темпами он не скоро захватит корабль. Если и дальше пойдет так, про него, государя Английского и доблестного воина, будут говорить, что он, от зари до зари штурмуя дромон, сумел захватить его, только положив сотню-другую воинов.

Больше всего Ричард терпеть не мог насмешек. Такое упорное сопротивление подданных Саладина он воспринял как личное оскорбление. Глаза его налились кровью, и он приказал потопить галеру вместе со всеми, кто на ней был.

Правда, когда за борта английских кораблей стали цепляться тонущие мусульмане, умоляя о помощи, он задумался. Не из жалости к сарацинам — еще не хватало! — но ведь среди гибнущих могли оказаться знатные и богатые люди, способные заплатить немаленький выкуп. Кроме того, поговаривали, будто среди слуг султана встречаются отличные мастера-строители, способные изготовить любую осадную технику, — таких тоже не хотелось упускать. Король приказал вылавливать тонущих.

— Эй, опросить их всех, кто такие и что умеют. Кто знает ихний сарацинский язык? Герефорд, знаешь?

— Нет, государь.

Отыскали толмача, более-менее разбиравшего язык Саладиновых подданных. Тех опрошенных, кто не смог дать удовлетворительного ответа на вопрос о своем богатстве или искусстве возведения осадной техники, отправляли обратно за борт. Дик попытался вмешаться, убеждая, что пленников лучше привезти под Акру и попробовать обменять на пленных союзников, но король приказал ему заниматься военным делом и не лезть в политику. Молодой рыцарь подумал было поинтересоваться, где здесь кроются политические тонкости взаимоотношений двух государей, но не стал. Ричард все равно не ответил бы.

И теперь, когда Плантагенет рассказывал Капетингу о тяжком бое на воде и победоносном его завершении, Дик, закрыв глаза, снова услышал вопли бросаемых в воду пленников. Какая омерзительная вещь — война.

Ему мучительно захотелось домой, в Корнуолл, в Уэбо.

Но он подавил неуместное желание.

Ночью, когда иссушающую жару сменила прохлада, с моря подул свежий ветер, несущий долгожданное отдохновение от запахов госпиталя, солдатской похлебки, немытых тел, забитых падалью рвов и отхожих мест. После заката непривычные к сирийской жаре люди оживали, они сразу вспоминали, что жизнь чудесна и удивительна, что страна, в которую они пришли, — богата, а залитое багрянцем море и ясное, чуть запятнанное облачками небо — поистине прекрасны. В честь прибытия Ричарда и его армии, а также небольшого воинства Ги де Лузиньяна было устроено маленькое празднество. Солдаты очень обрадовались как тому, что прибыла подмога, так и большому количеству свежей провизии — перед отправлением с Кипра сборщики Ричарда ободрали лимассольские и хирокитийские селения подчистую, забрав весь скот и все припасы, кроме тех, которые крестьяне успели припрятать. Тут же разожгли множество костров, на которых стали готовить ужин, а на мусульманских дозорных, появлявшихся на дальних холмах, чтоб подсчитать огни, попросту не обращали внимания.

Ричард потчевал французских сеньоров лучшим кипрским вином, привезенным в огромных амфорах, — черным мавроном, розовым коккинели, очень крепким коммандария тридцатилетней выдержки и белым ксинистери. Последнее, к сожалению, оказалось нестойким, по пути успело слегка прокиснуть, и его отдали солдатам. Вина было много, закуски еще больше, и хоть сеньоры без устали наполняли бокалы и кубки, они почти совсем не пьянели. Должно быть, привычные желудки и крепкие головы достались английской и французской знати от предков, которые были способны всю ночь пировать, а потом весь день рубиться. Одно было приятным дополнением к другому — тем, что разнообразит жизнь.

А на следующий день начались воинские будни. Филипп Август поспешил похвастаться перед новоприбывшими как раз законченной осадной башней. Эта четырехэтажная махина, высотой своей превышавшая высоту стен, по ширине равнялась хорошему донжону. Не пожалев средств, французский король приказал укрепить верхние этажи башни металлом — безумное расточительство. Теперь эта громадина выглядела в лучах солнца просто потрясающе — огромная, искрящаяся и устрашающая. Двигалась она еле-еле, и то только тогда, когда ее тянули не меньше чем три десятка крепких быков. Тягловую силу король Французский успел конфисковать в окрестных деревнях прежде, чем прибыла армия Саладина. У крестьян на всякий случай забрали в два раза больше быков, чем было нужно, но остаток не пропал. Его уже успели съесть.

— Ну что скажете? — самодовольно вопросил Филипп Август.

Присутствующие ответили одобрительным гулом.

— Как мне кажется, — помедлив, сколько положено, сказал Дик, — кое-что стоило бы доделать.

Король Французский смерил молодого рыцаря надменным взглядом.

— Кто вы, юный рыцарь? Вы разбираетесь в осадной технике?

— Я Ричард Уэбо...

— А, тот самый юноша, победитель турнира?

— Да, ваше величество. Ричард Уэбо, граф Герефорд, к вашим услугам.

— Граф Герефорд? С каких пор?

— Его величество король Англии даровал мне этот титул... Но я к тому, что ведь башня возведена из местного дерева? Дерево сухое. Мне кажется, сарацинам будет слишком просто поджечь ее. При большом желании. А желание у них будет.

— Поджечь? Такую большую башню? Кроме того, верхние этажи обиты листовым металлом, вы заметили? Молодой человек, как вы себе это представляете?

— Да очень просто представляю. Масляную паклю на стрелу, поджечь и выпустить. Металл накаляется на солнце, под ним дерево скорей воспламенится.