Рыцарь-маг - Ковальчук Игорь. Страница 59

Саладин усердно потчевал гостей. Стол ломился от всевозможных блюд, и единственное, чего по-настоящему недоставало франкам, — хорошего вина, которым все эти яства можно было бы запить.

— Султану следовало бы сообщить мне, что у него не хватает вина, — заявил Ричард, принюхиваясь к кубку с дынным шербетом. — Я с радостью прислал бы пару бочонков.

Переводчик наклонился к уху султана и перевел слова гостя. Саладин задумчиво качнул огромным пером на тюрбане, который пока не имел права носить, поскольку еще не совершил паломничество в Мекку.

— Защитник Истинной Веры, владыка Сирии и Египта, султан Салах-ад-Дин велел ответить, что закон Пророка запрещает ему вкушать сок от лозы, — перевел слуга Саладина.

— Тот самый закон, что воспрещает любому сарацину пить вино?

— Да, благородный Англичанин, любому правоверному это запрещено.

— Называй меня королем, толмач... Ничего не скажешь, варварский обычай. Разве может воин обходиться без вина? Сок от лозы, говоришь? Значит, сарацинам, должно быть, можно пить эль.

Снова слегка качнулось перо на тюрбане, и Саладин что-то сказал.

— Мой господин спрашивает, что такое эль, — передал переводчик.

— О, благословенное, любимейшее английское питье! — развеселился король Англии, который едва ли знал на самом деле, что такое эль и пиво. Все-таки и то и другое — простонародные напитки, знать редко пробовала их. Короли — тем более — пили только вино. — Оно варится из брюквы, не так ли? — И гордо взглянул на сидящего рядом Дика.

Тот сумел удержаться от хохота. Лишь слегка улыбнулся

— Варится из ячменя, государь, — поправил он. — Или иного зерна. Питье и в самом деле благословенное.

— Именно, из зерна. Не из винограда. Так что скажет твой господин?

— Мой господин говорит, что из зерна должно готовить хлеб — так завещал правоверным Пророк.

Пока переводчик говорил, Саладин внимательно смотрел на молодого графа Герефорда. У сирийского султана были большие карие глаза, казавшиеся черными из-за густой тени ресниц. Он был смугл и жилист, далеко не так высок, как король Ричард. Несомненно, он был прекрасным воином — так решил рыцарь-маг, наблюдая за его плавными уверенными движениями. Со впалых щек длинная черная борода султана спадала на грудь.

Взгляд у Саладина был вдумчивый и очень внимательный. Должно быть, будучи таким же прекрасным лидером, как и государь Английский, султан был наделен другим даром. Если Плантагенет взглядом мог подавить и смять любого человека, решившегося спорить с ним, внушая немалый страх как врагам, так и верноподданным, то Саладин казался мягким человеком. За этой мягкостью умный разглядел бы железную волю, которую сарацинский правитель мог при необходимости пустить в ход, но султану не хотелось противоречить. Он был из тех, кто становится легендами при жизни, кому с восторгом поклоняются, кого уважают и друзья, и враги.

И — вне всяких сомнений — за этой внешней мягкостью и благородством крылась такая же тонкая расчетливость, как и у обоих его франкских противников. Саладин лишь тогда пускал в ход тайное оружие любого правителя — измену и вероломство, когда не оставалось других путей для достижения цели. Но, как человек не только умный, но и мудрый, он понимал, что править людьми легко, если они тобой восхищаются. Стало быть, поступать «некрасиво» попросту невыгодно, поэтому султан следовал негласному кодексу чести, единому для всех.

Так это выглядело внешне. А втайне султан уже давным-давно понял, что победить франков сможет только в том случае, если они перестанут биться плечом к плечу. Это случится лишь тогда, когда они перессорятся между собой. Возможности перессорить правителей Англии и Франции он не первый год потихоньку обдумывал и кое-какие планы даже осуществил. Но, конечно, тайно.

У Саладина было благожелательное, спокойное лицо, и рыцарь-маг, внезапно решившись, попытался расцветить мысли султана всеми красками магического образа — он надеялся, что так ему будет понятней, о чем думает сирийский правитель, пристально глядя на него. Что сложного может быть в картине цветов? Красный — агрессия, черный — холодная ненависть, белый — умиротворение, желтый — скука, зеленый — радость или симпатия... Виденье чувств — почти то же магическое зрение, это не сложно.

Но в сознании гостеприимного хозяина разнообразные мысли сплетались так затейливо, что понять, о чем именно думает Саладин, Дик не смог. Он отвел взгляд и стал вспоминать все, чему его учили друиды, и то, о чем говорила Серпиана. Конечно, она рассказывала, как нужно читать чужие мысли, — не потому, что хотела научить жениха это делать, а потому что объясняла, как сама сделала нечто подобное во время их первой встречи. Только так она смогла тогда поговорить с незнакомцем на понятном ему языке.

Да, она объясняла. Но он ничего не запомнил.

Он еще раз взглянул на султана, надеясь, что хоть какая-нибудь мысль придет в голову, и заметил на губах правителя сарацин легкую улыбку. У него возникла безумная мысль, что Саладин и сам прекрасно умеет читать мысли того, на кого смотрит, и от изумления и растерянности поторопился поставить магическую защиту.

И вдруг понял, о чем думает Ричард. Королю очень хотелось достать запеченную птицу на большом серебряном блюде на краю стола, но тянуться или подниматься на ноги было бы несолидно, а приказать слуге — невозможно, потому что все слуги были сирийцами и французского, конечно, не понимали. Пока он мысленно перебирал все возможные варианты, Дик привстал и придвинул злосчастное блюдо. Ответом был всплеск умиротворения и признательности, одобрительный взгляд короля и негромкие слова:

— Je vous remercie, Уэбо. [20] — Король Английский очень редко произносил это.

Филипп Август думал о чем-то мрачном, и у молодого графа Герефорда тут же пропало желание заглядывать в его тайны. Он перевел взгляд на Роберта Бретейля, графа Лестера, — тот мечтал о турнире и, искоса глядя на саблю одного из сыновей султана, размышлял, насколько опасно подобное оружие на ристалище. И если у подобной сабельки нет особых преимуществ ни в весе, ни в длине, то почему сарацины пользуются ими, а не нормальными длинными мечами, как все достойные воины? Неужели из-за того, что они слабее истинных рыцарей? Роберт смерил сына Саладина оценивающим взглядом и решил, что, должно быть, дело не в этом — Малек Адель не уступал в телесной крепости ни французу, ни англичанину.

А Саладин... Саладин думал о многом сразу. Дик поразился, как это сирийскому правителю удается столько всего удерживать в голове. Например, прикидывать, в чем именно он может уступить франкам при сдаче города, в чем — ни за что. Он думал о том, что франков много, и эту проблему нужно как-то решить, поскольку перебить их или хотя бы вышвырнуть за море он сможет лишь тогда, когда они разделятся. А это возможно... Дик отвел взгляд и заставил себя не слышать. Ему пришло в голову, что подслушивать чужие мысли — едва ли не хуже, чем использовать против чужой пехоты магическое пламя.

Потом он вспомнил, что не раз уже использовал и пламя, и другие заклинания против тех, кто был совершенно беззащитен перед магией, и снова «прислушался», но исподволь — лишь затем, чтобы было о чем рассказать королю Английскому. Как оказалось, нахвататься случайных мыслей того же султана было не так уж и сложно. Главное — не стремиться проникнуть в те размышления, которые человек старается прятать поглубже. Тогда все будет честно, успокоил себя рыцарь-маг.

А на стол несли мясо — самое разное, приправленное и фруктовыми, и овощными, и молочными, и даже острыми соусами. Необычный вкус этих блюд заставлял большинство франков морщиться и отодвигать яства. Слуги немедленно подхватывали со столов то, что не понравилось гостям, и уносили из шатра. Но угощений не становилось меньше. Их несли и несли, блюдо за блюдом, совсем как на пиру какого-нибудь английского или французского короля, так что франкская знать чувствовала себя как дома, если не считать неудобства сидения на полу.