Младший конунг - Ковальчук Вера. Страница 12

— Наша предводительница — отличная хозяйка! — с улыбкой крикнул один из воинов. Остальные ответили ему гулом согласия. — Накормит до отвала.

— Ну, нет, — ответила женщина. — Готовьте сами. Я раздобыла вам мяса, надеюсь, трудолюбивых и красивых женщин я вам искать не должна?

Ее слова были восприняты, как хорошая шутка. Викинги занялись готовкой, и Гуннарсдоттер смогла незаметно уйти.

Сгущалась темнота. Ветер гнал с севера облака, беспокоил кроны деревьев, но у самого берега, под защитой скал и огромных валунов было тихо. Прибой шипел у самых ее ног, песок поскрипывал под ступнями, обутыми лишь в легкие кожаные башмачки, и на душе было так же тихо и спокойно, как вокруг. Время осенних бурь еще не наступило, и природа замерла, будто в ожидании. Хильдрид отлично видела в темноте, старательно обходила камни и промоины и сама толком не знала, зачем пошла сюда. Ее томили и тоска, и радость. Ей казалось, что она возвращается в прошлое, а что может быть дороже для женщины, особенно если ей уже за сорок?

А потом дочь Гуннара вспомнила ночь своей свадьбы. Правда, она стала супругой Регнвальда весной, но погода стояла почти такая же, так же пах северный ветер, так же шуршал мелкими камушками прибой. В мире ничего не изменилось, только больше нет на свете Регнвальда, и ей уже не восемнадцать. Зато есть Орм и Алов, они молоды, и для них, конечно же, рано или поздно настанет такая же ласковая ночь. Ночь, которую потом будет приятно вспомнить. И все повторится снова.

— Я привезла тебе детей, Реен, — громко сказала Хильдрид.

Она стояла перед курганом. Курган был небольшой, не сравнить с теми громадами, похожими на шлемы провалившихся под землю великанов, в которых покоятся великие конунги древности. Женщина вдруг вспомнила — муж просил, чтоб его погребли в лодке, но конунг решил, что будет курган. Регнвальд хотел, чтоб его тело предали огню в Ферверке или в Агданесе, где он родился. Но конунг решил, что раз Бедварсон был его человеком, то ему надлежит покоиться близ Хладира. С конунгами не спорят.

У подножия кургана установили памятный камень с несколькими рунами. Резчик рун был очень удивлен, что жена погибшего викинга не пожелала придумать какую-нибудь длинную и красивую надгробную надпись, где была бы изложена вся история жизни покойного, или хотя бы упомянуты любящие домочадцы. Но спорить не стал и, как его просили, вырезал в камне всего три слова: «мужество, мудрость, хамингия [15]».

— Я привезла тебе детей, — повторила она и присела на край оградки. Это была старая оградка, возведенная, должно быть, еще предками нынешних жителей Хладира, из камней, убранных с поля. Из уважения к их труду оградку не стали рушить, хотя земля, которую она отмечала своим неровным прямоугольником, давно уже не давала урожай, и здесь не сеяли.

— Реен, — позвала Хильдрид. — Ты слышишь?

Молчание в ответ. Ветер становился все холоднее и сильнее. Должно быть, на следующий день следует ждать бурю. «Как хорошо, что мы не в море», — невольно подумала женщина. Почти тридцать лет, проведенные на кормовой скамье, заставляли ее любые явления мира оценивать только с точки зрения путешествия на корабле. Женщина оглядела небо, которое, хоть и темное, казалось намного ярче, чем зелень ближайшего леса или густые тени, окружающие массивные валуны. Из-за горизонта выглянула зеленоватая луна.

Курган, к которому так влекло ее сердце, был просто холмом, заросшим пожухлой осенней травой. Нечего здесь было искать, некого ждать, не с кем говорить. Дочь Гуннара почувствовала, что мерзнет, и вскочила, плотнее закуталась в плащ. В голову потоком хлынули посторонние мысли, никак не связанные с покойным мужем. Отворачиваясь от памятного камня, покрытого рунами, Хильдрид уже думала и о своих людях, и о корабле, и о Хаконе, которому может понадобиться ее совет.

Глава 3

В Трандхейме был собран многолюдный тинг. Потребовалось не меньше двух недель, чтоб созвать всех жителей фюлька, но когда руническая стрела была возвращена лагману, оказалось, что к судебному холму собрались не только уроженцы трандхеймского фьорда, но также уважаемые бонды из Трендалега, Мера, Согна, Хейдмерка и многих других областей, расположенных еще дальше от поместья покойного Харальда. Слухи разбегались по стране с быстротой мысли. У всех на слуху было имя Хакона, Воспитанника Адальстейна, который будто бы явился из Англии с целой армией преданных ему викингов, и желает что-то сказать своим соотечественникам.

На тинг собирались быстро. Хлеб был уже убран и спрятан от непогоды под крышей. Те дела, которые нельзя отложить, были переделаны, а остальные терпеливо ждали своей очереди. Возможность взглянуть на младшего сына великого конунга и послушать его речи была куда завлекательней молотьбы. Остававшиеся дома, на хозяйстве, наказывали уходившим непременно поближе посмотреть на «юношу с юга», послушать, что скажут он и хладирский ярл, и не упустить своей выгоды. Хозяйки открывали сундуки, развязывали кошели, в которых хранилось серебро — на тинге без торга не обойдется, а это будет последний в уходящем году торг.

Словом, не прошло и двух недель, как под стенами Хладира и Тронхейма — ближайшего к поместью города — было разбито разом несколько десятков лагерей, больших и маленьких. Выходцы из Мера подсаживались к кострам знакомцев, трендалегские бонды тоже держались вместе, и остальные не отставали. В эти дни Сигурд советовал Хакону не слишком часто показываться людям на глаза, и тот, поразмыслив, решил, что это мудро. Соотечественники показались младшему сыну Прекрасноволосого конунга очень замкнутыми и суровыми людьми — таких нелегко прошибить одним только именем своего отца. Нужно большее.

На тинг он и его ярлы собирались тщательно. Не следовало щеголять излишним богатством — но и бедными показаться нельзя. Бедный вождь — плохой вождь, который не способен ни завоевать, ни выторговать достаточно золота для своих людей. Викинги, которым предстояло окружить юного Хакона вооруженной свитой, смеялись и шутили, собираясь на холм совета, но на самом деле из них всех не трепетала одна только Хильдрид. Женщина была спокойна, словно ничто из происходящего ее не касалось. Она вдруг стала холодна, как прибрежный валун.

Из недр своей души дочь Гуннара смотрела на готовящихся к тингу воинов, на Хакона, внешне совершенно спокойного, но при этом бледного до синевы, и думала, что некогда ей самой пришлось тяжелее. И во время путешествия в Англию несколько лет назад она не чувствовала за своей спиной такой могучей поддержки, как влиятельный хладирский ярл. Сигурд служил еще Харальду, с ним он прошел множество сражений, а потом приобрел репутацию строгого законника и хорошего хозяина. С чего бы трандхеймцам, а заодно и прочим, не послушать его? Кроме того, Эйрик со своими художествами и в самом деле давно надоел свободолюбивым северянам.

Так с чего Хакону волноваться?

Женщине хотелось передать ему частичку своей уверенности, но вместо этого она просто встала за его плечом и молчала. Гутхорм, уроженец Области датского права, притом считающий себя коренным нордвегрцем и первым ярлом будущего конунга Хакона, попытался оттеснить ее, но Воспитанник Адальстейна лишь взглянул в его сторону, и не успевшая начаться ссора угасла сама собой.

Они взошли на холм все вместе, Хакон впереди, а за ним — двенадцать викингов в доспехах, шлемах, со щитами, но без копий, и мечи у всех были в ножнах. Впрочем, в военной силе сейчас не было необходимости, схватки нет и быть не может. Но матовый металл, бледный в пасмурном свете осеннего дня, на поясах и на плечах крепких и опытных воинов — это зримый символ той военной силы, которая стоит за «юношей с юга», делая его слова еще более весомыми, а достоинство вождя — еще более убедительным.

С холма совета желающие могли рассмотреть замершие на берегу драккары, на которых Воспитанник Адальстейна прибыл на север. Младший сын Харальда молча стоял рядом с лагманом, который присутствовал здесь же, хоть мог бы и не оттаптывать ноги, поскольку тинг созывался не для суда. Законник присутствовал здесь лишь для того, чтоб удостоверить — все совершается по уложению, так, как завещали предки. Ярл Сигурд, расхаживая то туда, то сюда, время от времени поглядывал на лагмана, словно ждал его одобрения и подтверждения. Лагман — благообразный старик с длинными сизыми волосами, выбивающимися из-под круглой войлочной шапки, стоял настолько неподвижно, что складки длинного одеяния, расшитого красной шерстью, шевелились только от ветра.