Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 3 (СИ) - Токсик Саша. Страница 41

В потоке машин наша Волга уже казалась раритетом.

Так выглядит, например, какой-нибудь «Брегет» на серебряной цепочке, который достают из жилетного кармана. Вроде и дорогая вещь, но понятно, что владелец — чудак.

И вот, когда Волга свернула с трассы в сторону аэропорта, я увидел выстроившихся вдоль обочины милиционеров. Несмотря на холодное апрельское утро, они стояли в рубашках и фуражках с белым парадным верхом, вытянувшись, почти как кремлёвские курсанты.

Когда Волга подъехала к первому из них, он поднял руку к козырьку, чтобы отдать честь. За ним нас начали приветствовать другие, как живая волна, встречая нашу машину.

Тогда я испытал смешанные чувства. С одной стороны, хотелось надуться от гордости: «Кланяйтесь, холопы, барин едет!»

Милицию в ту пору недолюбливали за её непредсказуемость.

Но, с другой, меня охватил острый «комплекс самозванца». Мне было стыдно, что приветствуют не меня, а машину.

Казалось, узнай милиционеры, кто сидит внутри, они бы сплюнули от досады и об этом факте своей биографии никому и никогда не рассказывали бы.

Дежавю с неожиданной силой накрывает меня в служебной Волге Игнатова.

Когда мы выезжаем со стоянки у вокзала, водитель по-хозяйски бибикает, заставив скромный «Москвич» притормозить и пустить нас в поток. Его сигнал звучит как: «Куда прёшь? Не видишь, кто едет?»

Игнатов сегодня выглядит серьёзно, в невыразительном, хоть и импортном костюме, с аккуратно завязанным тёмно-бордовым галстуком.

— А это зачем? — удивлённо показывает он на камеру.

— Должен вернуть сегодня, взял взаймы для важной съёмки, — объясняю.

На самом деле, доставать телевик из футляра и тем более прикручивать его к фотоаппарату, было совсем не обязательно. Я сделал это, поддавшись детскому желанию подразнить Игнатова и немного вывести его из равновесия.

Здесь, на своей территории, он чувствует себя слишком уверенно. Мне хотелось хотя бы намёком сбить с него спесь.

— Так ты вот этим, что ли…

Фразу он не заканчивает, и так всё понятно.

С помощью этой ли штуки я застукал его вместе с Нюсей Молчановой на причале городского яхт-клуба.

— Да, — киваю я, — дальность у неё как у телескопа, картинка идеальная. Мечта фотографа.

Вижу, как Игнатов собирается что-то мне ответить, и в этот момент наша машина въезжает в тихий дворик и останавливается около подъезда.

Мы проходим мимо бабулек, сидящих на лавочке, удивительно тихих и молчаливых.

Я думаю, что для них приезд такого автомобиля не является чем-то уникальным.

В этих домах, построенных ещё в послевоенное время, с широкими дверьми и высокими потолками живёт много номенклатурных работников.

Но всё равно бабки по привычке вглядываются в нас, любопытствуя, кто мы и с какой целью приехали.

После звонка дверь в квартиру почти сразу распахивается. Суровая Антонина встречает Игнатова, выдавив из себя улыбку. Похоже, он у них не редкий гость.

— Афанасий Сергеевич, к вам пришли! — кричит она внутрь квартиры.

— Сейчас, сейчас! — звучит в ответ жизнерадостный голос Орловича.

И вскоре он появляется в коридоре, явно радуясь.

— Антонина, приготовь нам чаю, ну и всего разного… — распоряжается Орлович, делая неопределённый жест рукой. — Владя, ты же не спешишь⁈ А почему не позвонил? Как снег на голову! Хотя я, конечно, рад. Очень рад. Проходите, что мы здесь столпились.

Мы проходим в уже знакомую мне гостиную. Орлович предлагает гостям кресла, сам усаживается на краешек дивана, готовый в любой момент вскочить с него на тот случай, если нам вдруг что-нибудь понадобится.

— Афанасий Сергеич, — мягко, но официально начинает Игнатов. Орлович тут же настораживается. — Это Альберт Ветров из Берёзова…

— Да, я знаю, — Орлович лучезарно улыбается. — Мы с ним уже успели познакомиться. Очень любознательный молодой человек, скажу я вам. Интересующийся… Пытливый…

Я смотрю на Орловича и до меня доходит, что он нихрена не врубается в ситуацию.

В его мозге даже в самом дальнем уголке не отражается факт того, что я именно тот человек, у которого он украл фотографию.

У него абсолютно не ёкает совесть. Он даже не задумывается о том, что взял что-то чужое. Он живёт с собой в ладу и в полной гармонии.

— Альберт Ветров, — снова повторяет Игнатов. — Молодой фотограф из Берёзова. Я присылал тебе его работы. Чтобы ты высказал мне своё мнение. Ты даже сказал тогда, что у парня талант, но попросил не говорить ему об этом, чтобы он не зазнавался.

— Цикл «Комсомолка», — добавляю я. — Там ещё девушка у реки, очень красивая, собирается прыгнуть в воду. Неужели не помните, Афанасий Сергеевич?

Улыбка медленно сползает с лица Орловича.

Антонина вкатывает в комнату сервировочный столик на колёсах, который издалека напоминает маленький трактор «Беларусь». Два маленьких колеса спереди и два крупных сзади. На нижнем ярусе столика в специальном отделении я замечаю горлышко бутылки с винтовой крышкой.

Бьюсь об заклад, что это коньяк, тем более что всё остальное к этому располагает: маленькие бутерброды с балыком и остро пахнущим сервелатом, открытая коробка шоколадных конфет «Трюфель», и порезанный полудольками лимон.

Орлович действительно достаёт бутылку «Арарата». Жестом предлагает Игнатову.

Тот отказывается, и Орлович наливает себе, затем выпивает залпом, словно это водка, и, отчаянно морщась, заедает лимоном, сгрызая его вместе со шкуркой.

Когда вызванная кислотой гримаса сходит с его лица, передо мной сидит уже другой Орлович, собранный и сосредоточенный.

— Помню, — сухо говорит Орлович. — Хорошая работа, молодец. А что с ней не так?

— А почему она появилась в журнале под вашей подписью? — интересуюсь я.

— А что думаешь, под твоей подписью она там могла появиться? — спрашивает в ответ он.

Не могу отказать ему в иезуитской логике. Действительно, для фотографа из районки опубликоваться в журнале такого масштаба или, тем более, принять участие во всесоюзном конкурсе — это всё равно что слетать на Луну.

Но я не выпускник средней школы, чтобы меня можно было запутать подобными фразочками.

— Афанасий Сергеевич, — говорю я спокойно, словно общаюсь с умственно отсталым, — это мои снимки. Сделал их я. Вы этого не понимаете?

Я вижу, как Орлович тяжело вздыхает. Он не смущается, не чувствует вины.

Он злится на то, что его гениальная комбинация провалилась. Что он уже без пяти минут получил престижную премию.

Орлович, наверняка, уже представил себе свою поездку в Москву, триумф, зависть коллег и все блага, которые можно было бы получить в небольшом провинциальном болотце с такой наградой.

То, что автор фото, появившегося на обложке журнала, станет одним из лауреатов, — это очевидно. И дело не в проницательности журналистов. Тут нет никаких «инсайдов». Просто жюри спросили, что можно напечатать, и им подсунули нужное фото.

И вот на пути к славе вдруг появляется какой-то пацан и лепечет что-то про свои права.

Да, Орлович сейчас готов меня удушить или, учитывая его неспортивную комплекцию, подсыпать крысиный яд в чашку с чаем.

Но он осторожничает, смущает его присутствие Игнатова. Фотограф время от времени бросает на своего товарища быстрые взгляды, ожидая поддержки или одобрения.

Ну тот меланхолично наливает себе чай и уплетает за обе щеки бутерброды с сервелатом.

— Ты мыслишь слишком узко, — чувствуя неуверенность, Орлович сбавляет тон. — Это свойственно молодому человеку, который не знает, как устроен мир. Разве плохо, что твою фотографию увидят тысячи людей? Или плохо, что она принесёт славу твоей родной области? Без моего имени у неё не было бы шансов там оказаться. А так, по сути, я дал ей новую прекрасную жизнь. Неужели ты этому не радуешься?

— Афанасий Сергеевич, — говорю я, — я не знаю, есть ли у вас жена. Но представим, что она у вас есть. Если бы кто-то без вашего согласия, и даже не поставив вас в известность, взял бы её, отвёз в столицу, пользовал бы там как собственную жену и ещё бы похвалялся этим, были бы вы этому рады?