Эльфред. Юность короля - Ковальчук Вера. Страница 15

Войско саксов кое-как построилось к моменту, когда небо совсем посветлело и прояснилось, а оба короля – и уэссекский, и мерсийский – стали злее растревоженных ос. Даже из-под шлема было заметно, каким раздражением налился взгляд Бургреда, всегда такого добродушного. Они вновь убедились в том, что предводитель далеко не всегда владыка войска, не всегда способен управляться с ним, как гончар с мягкой глиной. Иногда войско правит правителем.

Но, миновав скудную гряду деревьев и кустов, саксы увидели, что, как бы рано они не собрались на поле боя, датчане успели первыми. Они уже ждали противника на другом краю поля, и почти построились в линию, не слишком ровную, но устрашающую. Издали было плохо видно, и Эльфреду до жути захотелось взглянуть на датчан с высоты птичьего полета. А еще заглянуть в их мысли. Поведение «северных гостей» иногда приводило его в недоумение. Почему они поступают так, а не иначе? Почему о них говорят, будто они не знают страха? Кто-то из них даже служил Этельвольфу, отцу Эльфреда и Этельреда. Правда, таких было очень немного.

Внимательный взгляд на линию вражеского войска заставил принца задуматься. Он шевельнул поводьями и подъехал к брату.

– Послушай, может, попытаться поговорить с ними сейчас? Договориться? У них слишком удачная позиция. Может, они возьмут, что им надо, и уйдут?

Взгляд, которым старший брат одарил младшего, был страшен. Впервые в жизни у Эльфреда язык примерз к горлу. Правда, ненадолго. В ответ на ошеломляющий, как удар кулака, взгляд в сердце молодого воина поднялась ярость. Он стиснул зубы и не опустил глаза, налившиеся почти такой же силой, которой Этельред хотел сшибить и поставить на место уэссекского принца.

У короля на языке вертелось очень много обидных слов, каждое из которых могло превратить братьев в кровных врагов. Но, пожалуй, предпоследний сын короля Этельвольфа лучше всего владел собой, когда плечи его покрывала кольчуга, а рука сжимала рукоять меча. Помогло еще и то, что Бургред находился совсем рядом. Собачиться на глазах у правителя соседней державы – последнее дело. Этельред сдержался, несколько мгновений молчал, а потом тихо-тихо ответил:

– Возвращайся к своим людям. И если в бою покажешь себя хорошо, я, так и быть, забуду о том, что ты только что сказал.

Принц поджал губы, но не стал говорить, ни даже давать понять, что слышал. Он заставил коня повернуть. Что ж, раз король решил вести своих людей в бой – будем драться. Прошлым вечером погиб один из танов, который привел под знамя своего короля больше пяти десятков воинов. По странной случайности из его людей погиб лишь один человек, а остальные оказались без предводителя. Они охотно покорились принцу и теперь занимали место погибших людей Эльфреда.

Датчане не позволили саксам вытянуться ровным строем. Как только большая их часть втянулась на луг, они без предупреждения и практически безмолвно кинулись вперед. Норманны не любили предоставлять противнику право выбирать время и место схватки.

Саксы кинулись им навстречу. А как поступить иначе, если на тебя несется живая волна, грозящая накрыть собой и тебя, и твоего товарища? Когда бежишь навстречу врагу, совсем не страшно. Чего бояться, если ты громко кричишь и размахиваешь оружием, и твой соратник рядом с тобой делает то же самое?

Только-только вытянувшийся строй мгновенно нарушился и стал постепенно превращаться в толпу. Конники не бросались вперед – они ждали приказа. Можно было, конечно, пустить коней галопом, но закончиться это могло тем, что кони перетопчут пехоту, причем не вражескую, а собственную. Этельред помедлил мгновение, но глупо было не отдать приказ, если добрая половина войска уже бросилась в атаку. Конники поняли знак короля, и отряды разделились. Часть поскакала направо, часть – налево. Ничто подобное не было запланировано заранее, и потому конница разделилась на две неравные части, но обе они примерились ударить датчанам во фланги.

Правда, как таковых флангов у войска датчан не было, как не получилось его и у саксов. Две армии перемешались так, что одну от другой не удалось бы отличить. Так происходит с водой и молоком – выцедить одно в другом уже нельзя.

Эльфред пустил коня в галоп, на ходу поднимая щит – стрелы уже мелькали, хоть и совсем редко. Мало кто из британцев схватился за луки, владеть которыми саксы великие мастера. Лишь те, кто оказался в задних рядах и не смог сразу схватиться с датчанами, нашли время показать свое мастерство. Лучников всегда держат в тылу, и они умели, стреляя через головы своих соратников, поражать врагов.

Случались, конечно, и ошибки. Один из воинов Эльфреда, уроженец Ванатинга [7], накануне убедился в этом на собственном опыте.

А датчане луками пользовались редко. Как правило, стрелы они метали тогда, когда еще не было возможности пустить в ход мечи и копья. Принц пригнулся к шее коня и ударил его пятками. Он даже не оглядывался, прекрасно зная, что воины скачут за ним. Иначе и быть не могло. Лошадь неслась, выбрасывая копыта, мокрые от росы, а в голове Эльфреда вертелись вялые и бессмысленные посторонние мысли. Например, о том, что гонец от Эльсвисы сможет добраться до него не раньше, чем новорожденному уже исполнится десять дней.

А, может, он думал о своем еще не рожденном наследнике лишь потому, что его вдруг потревожило смутное ощущение смерти, бушующей на расстоянии вытянутой руки? Думал ли он о том, что, кидаясь в бой, рискует никогда не увидеть своего маленького отпрыска?

Конница врубилась в толпу и вскоре завязла в ней. Коням не так просто пробираться сквозь тесноту битвы, взмахи мечей и вопли пугают их. У конницы неплохое преимущество, когда она несется прямо на щиты пехотинцев, у которых не слишком много копейщиков, или слабая выдержка. Но если коням приходится пробираться сквозь плотную дерущуюся, злобную, огрызающуюся и орущую толпу, толк от них есть лишь в том случае, если они сами обучены сражаться.

Хороший боевой конь способен сражаться сам, и копыта его не менее опасны, чем меч в руках крепкого солдата. У Эльфреда был прекрасный боевой конь, воспитанный и обученный специально для него, и, плотно намотав повод на левую руку, принц лишь улучшал момент, когда можно было полоснуть подвернувшегося врага. Конь вертелся, оскаливая желтые зубы, и старался не подпускать к себе никого. Правда, он не разбирал, кто датчанин, а кто сакс, и потому на принца ложилась двойная ответственность и двойной труд.

Он все-таки потратил несколько мгновений, чтоб окинуть взглядом луг, сейчас, как казалось, от края до края заполоненный народом. Предводители войска норманнов любили одеваться ярко, так, чтоб непременно выделяться – это был знак их бесстрашия и былых побед.

– Вперед! – крикнул он, выделив взглядом датчанина в кольчуге и широком золотом ожерелье поверх доспеха. – Туда. Уэссекс и король Этельред!

– Уэссекс и король Этельред! – с ревом проорали его конники.

Норманны отпрыгивали с пути конного отряда, выстроившегося в узкий клин, те, кто не успевал отпрыгнуть, получали мечом по голове. Впрочем, далеко не все оказались бессильны противостоять конным воинам. Один из норманнов подставил мечу Эльфреда свой щит, а потом тем же щитом, шагнув, хлестнул по морде жеребца. Конь, испуганный, ослепший от боли, встал на дыбы, и принц не удержался в седле.

Но он настолько уверенно чувствовал себя верхом, что не свалился на землю со спины заметавшегося в безумии коня, а приземлился очень ловко, на ноги, и даже свой щит не потерял. Датчанин налетел на него сразу, как только сапоги Эльфреда коснулись ископыченной влажной земли. Принц едва успел подставить щит. Удар, пришедшийся по умбону, был очень силен, младший брат уэссекского короля поневоле шагнул назад, и еще раз, потому что не успел нанести ответный удар.

Стремительно, словно молния, мелькнула мысль, что надо взять себя в руки, и принц атаковал уколом меча, хотя кончик у оружия был таков, что пробить доспех было невозможно – скругленный и затупленный. Эльфред и не надеялся наколоть врага на свой меч, он хотел лишь отогнать его прочь. Датчанин и в самом деле шагнул назад, дав молодому саксу возможность собраться с мыслями и напасть. Поединок пошел так, как происходили сотни и тысячи поединков в Скандинавии и Британии, в Галлии и Италии. Выглядел он, как обычный обмен ударами, каждый из сражающихся принимал вражеское оружие на щит, причем старались подставлять щит умбоном, потому что деревянный круг был хрупок, и лишь металлическое полукружье, защищавшее руку, обещало надежную защиту. Грохот клинков о щиты продолжался до тех пор, пока у одного из противников не заканчивались силы, и он делал ошибку.