Лазарус (ЛП) - Гаджиала Джессика. Страница 45

— Я не знал, когда уходил, что она попала в беду, — защищался я. — И это было не мое дело посвящать тебя в ее личную борьбу. При всем уважении, Рейн, но ты не можешь ожидать, что я предам ее, чтобы быть верным тебе.

— О, кто-нибудь, запишите это, — Ло, безнадежный романтик, каким она была, была в обмороке. — Серьезно. Нам нужно как-нибудь рассказать об этом Бет.

Рейн фыркнул на это, но он улыбался.

— Я понимаю это. И теперь, когда ты знаешь, что у нее проблемы? — подсказывает он.

— Теперь мне нужно спросить ее, могу ли я посвятить тебя в то, через что она прошла.

— Я наркоманка, — безошибочно узнаваемый голос Бетани нарушил тишину после моих слов, заставив меня подпрыгнуть. Оглянувшись, я обнаружил, что она стоит в коридоре, глаза большие, губы дрожат, руки сжаты в кулаки.

Я знаю, как тяжело дались эти слова. Особенно в первый раз. Они обжигали язык, как аккумуляторная кислота. Я не мог себе представить, каково это — стоять тут перед аудиторией людей, которых ты едва знаешь, но знаешь, что тебе придется ежедневно сталкиваться с теми, чьего уважения ты хотела, и находить эти слова.

— Ее нелегко отвлечь, — сказал Сайрус из-за ее плеча, проводя рукой по бороде. — Хоть я чертовски обаятелен, — добавил он с ухмылкой.

— Лазарус нашел меня в один из моих самых худших моментов, когда я умирала от передозировки на тротуаре рядом с баром Чаза. Он отвез меня обратно к себе и помог мне бросить. Он думал, что у меня рецидив. Вот почему он вернулся.

Рейн кивнул на это. И, хотя вы, возможно, и не ожидали этого от его особого типа мрачного, опасного и отстраненного, он, очевидно, уловил ее страдание, потому что следующие слова, слетевшие с его губ, были словами утешения. — Знаю, это было нелегко, детка, — сказал он, кивнув, — но я ценю это. И ты можешь перестать дрожать, потому что никто здесь, блядь, не осуждает тебя за это. — Его светло-зеленые глаза обратились ко мне. — Но у нее, очевидно, не было рецидива.

— Она работала на таблеточной фабрике, — продолжил я, протягивая руку, и она почти подбежала ко мне, ударив меня всем телом и прерывисто выдохнув. — Отец и двое сыновей. Один сделал так, чтобы ей было нужно принимать обезболивающие таблетки, потом другой, делал вид, что помогает ей пройти реабилитацию, но на самом деле нет, потому что он делал какую-то хрень, чтобы усугубить ситуацию, а потом отправил ее к отцу.

— Который каждый месяц получал кучу денег, чтобы она могла принимать столько таблеток, сколько захочет, пока у него на руках не появится постоянный клиент-наркоман, — говорит Рейн, кивая. Пробыв столько времени в криминальном мире, сколько он прожил, он мало чего не понимал — от мафии до мелких букмекеров. Это было его дело — знать обо всех других делах в этом районе. — Но откуда это? — его рука поднялась, указывая на ту сторону лица Бетани, которая не была прижата к моей груди.

— Она начала работать на них и во всем разобралась изнутри.

— Значит, она стала обузой.

— Они хотели держать ее накачанной наркотиками и безвольной, — вмешался Ренни, — чем позволить ей очиститься и начать видеть, насколько они облажались. Держу пари, у каждой офисной девушки, которая у них была, был передоз.

— Он прав, — соглашается Бетани.

— Сладенькая, — говорит Ренни, широко улыбаясь, — Я никогда не ошибаюсь.

— Кто из них это сделал? — спрашивает Волк, его голос похож на рычание. У него, как и у Эдисона, действительно была проблема с мужчинами, злоупотребляющими своей силой. За ним тянулся след из их тел, чтобы доказать это.

— Санни, физиотерапевт, — подсказал я.

— Это имеет смысл, — согласился Ренни, кивая, — он первый причиняет боль. Он к этому привык.

— Хорошо, — сказал Рейн, выдыхая. — Ну, с этим нужно разобраться. Откровенно говоря, из-за этой войны и всего прочего, что, черт возьми, встало у нас на пути за последние пару лет, я собираюсь пойти дальше и немного отдохнуть. Я думаю, все эти ублюдки согласятся, — сказал он, имея в виду Кэша, Волка, Репо, Дюка и Ренни. — Но не стесняйся брать с собой кого-нибудь из своих братьев-стажеров и разберитесь с этим. Не надевайте свои порезы и не попадайтесь, блядь. Надо положить этому конец.

С этими словами он оттолкнулся от стойки, кивнул мне и вышел на улицу. Не прошло и десяти секунд, как я услышал, как завелся его байк. Дома у него были жена и трое детей. Я не винил его за это решение.

— Подожди, я должна сказать Бет… — начала Ло, когда Кэш двинулся, чтобы оттащить ее.

— Она может услышать это в другой раз. Прямо сейчас нам нужно кое-что… повторить, — сказал он, ведя ее по коридору к своей комнате.

— Хорошо. О, вот, — рассеянно сказала она, когда Кэш наклонился, чтобы сказать что-то ей на ухо, полезла в карман и бросила ключи от внедорожника Алекс, которую она, предположительно, подобрала и которая была без машины.

Алекс схватила их и кивнула нам, направляясь к двери.

— Спасибо за все, Ал.

Ее брови сошлись на этом, как будто моя благодарность была совершенно безумной. — А, ладно.

Потом она тоже исчезла.

Вскоре после этого Волк схватил Джейни и ушел. Репо и Ренни вышли, а Дюк вернулся в свою комнату, где, как я предполагал, его ждала Пенни.

— Ты в порядке? — спросил я, как только мы немного побыли наедине, Рив просто сидел в гостиной и переключал каналы. — Я знаю, это было тяжело.

— Я думаю, что у меня защемило сердце, — призналась она, отчего на моих губах появилась легкая улыбка, — но мне было отчасти приятно выложить это на всеобщее обозрение, не иметь какого-то гигантского секрета, который я скрывала бы ото всех.

— Это самый трудный, но самый важный шаг, — согласился я, обнимая ее за талию и запечатлевая поцелуй на макушке ее волос.

— Я не хочу знать, что ты собираешься делать. О Митчелле, Крисе и Санни, — пояснила она, — и я не хочу, чтобы ты что-либо делал, если есть хоть малейший шанс, что тебе причинят боль. Или любому другому парню, если уж на то пошло.

— Милая, ты видела, как я дрался. И я знаю, ты не видела Эдисона в действии, но он тоже сила.

— И я примерно на шаг впереди бешеной собаки, — добавил Паган, проходя позади нас, чтобы зайти в бар за бутылкой виски.

— На один шаг? — спросила она, вырываясь из моей хватки, чтобы послать ему кривую улыбку.

— Хорошо, полшага, — признал он, подмигнув и сделав глоток.

— Пойдем, ты голодна? — спросил я, увлекая ее за собой на кухню, где нас ждал столь необходимый кофе.

— У меня немного не в порядке с желудком, — сказала она, когда я предложил чили на выбор.

— Точно. Обычная еда, вероятно, будет лучшим до следующей недели или около того. Яичницу?

— Я могу… — она начала возражать, когда я начал раскладывать ее по тарелкам.

— Усади свою хорошенькую попку на столешницу, пока я готовлю своей женщине поесть. Ты уверена, что сможешь это сделать?

Ее улыбка была такой, какой я никогда раньше не видел на ее лице — совершенно беззащитной, открытой, теплой, умиротворенной. Я решил прямо сейчас и тут, что это моя гребаная миссия — дать ей повод так улыбаться как можно чаще, пока это не станет для нее таким же естественным, как дыхание.

Знала она это или нет, но она это заслужила.

Она вела тяжелую жизнь. Может быть, не по стандартам моих братьев Приспешников или их женщин, но по нормальным стандартам, потому что в основе всего этого была просто обычная девушка, попавшая в дерьмовую ситуацию. И у нее был ублюдочный отец, который научил ее быть недоверчивой. У нее была мать, которую она глубоко любила, и ей приходилось беспомощно стоять в стороне и наблюдать, как ее тело поворачивается против нее, прежде чем неизбежно убить ее. Она пыталась наладить свою жизнь, получила травму и попала в безвыходную ситуацию.

И поскольку она была просто нормальной женщиной, ей было очень стыдно за это. Чувство вины, потому что она знала, что ее воспитывали лучше, потому что она знала лучше, потому что она никогда не считала себя человеком, который может стать наркоманом.