Когда время штормит (СИ) - Ангелов Августин. Страница 10

За время службы на «Вызывающем» Семичастный обучил молодняк, создав отменную палубную команду. И этим крепким парням можно было смело доверить жизни тех людей, список которых утвердили для аварийной партии. В нее вошли, помимо доктора Дмитрия Ефремова, матросов Павла Лагутенко и Льва Глебова, еще семь человек: мотористы Рубен Айвазян и Тарас Приходько, электрики Фарид Мамедов и Вадим Михалевич, матросы Петр Миронов и Никита Прохоров, а командовать аварийной партией назначили второго механика, комсорга эсминца лейтенанта Виктора Смирнова. У всех проверили, правильно ли одеты спасательные жилеты, и посадили их в катер, который вывесили над водой с подветренного борта на шлюпбалках.

Старший боцман Семичастный использовал специальные концы с усами, хват-тали, изготовленные из троса диаметром в полтора сантиметра, которые были пущены под килем и предварительно закреплены на борту катера таким образом, чтобы натяжением с противоположного борта эсминца прижимать катер вплотную к корпусу при спуске, предотвращая раскачку. Так и спускали, действуя очень аккуратно. Предварительно в воду в этом месте у борта матросы вылили несколько бочек масла, чтобы сбить гребни волн, и, поймав удобный момент, Семичастный дал команду быстро окончательно спустить катер. В этот момент матросы обрубили хват-тали, и катер закачался на подошве волны в масляном разливе между водяных валов. Запустив оба своих дизельных двигателя по 150 л. с. каждый, четырнадцатиметровый катерок проекта 378, больше похожий на маленький буксир, отвалил от борта эсминца и отправился в сторону яхты, до которой было к тому моменту всего лишь пара кабельтовых.

Геннадий Давыдов и Сергей Самойлов быстро поняли, что военный корабль, который они видят, — свой. Большой флаг с синей полосой снизу, с красной звездой, с серпом и молотом на белом фоне трудно было спутать с чем-то другим. Тем более, что он висел высоко на мачте. И даже штормовой сумрак и световые переливы северного сияния не могли помешать хорошо рассмотреть его. Тем более, что после обмена световыми сигналами корабль заметно приблизился. Наконец, Самойлов сказал:

— Это эсминец, кажется, проекта 56. Не ракетный еще, а торпедно-артиллерийский. Насколько я помню, подобные в конце пятидесятых строить уже перестали.

— Что же, ему больше шестидесяти лет, что ли? — удивился Давыдов.

— Ну да, так получается, — кивнул Самойлов. И добавил:

— Очень старый корабль. Не понимаю, почему его не списали до сих пор? Да и флаг на нем не Андреевский, а старый советский.

— Так какие этому могут быть объяснения? — спросил Давыдов.

— Не знаю. Может, праздник какой-нибудь на борту в память погибших в войне с немцами, или в войне с японцами. Вот они флаг этот и подняли, как символ, — предположил капитан яхты.

— В любом случае, корабль точно не американский, а наш, значит, нам повезло. Эти моряки нам точно помогут дойти до Владивостока, — констатировал безопасник.

Глава 6

Дима Ефремов был поздним ребенком. Родился он в тот год, когда в Германии пришел к власти Гитлер, подготовив уже тогда, фактом своего появления на вершине власти одного из сильнейших государств мира, грядущие бедствия для всего человечества. Но, даже когда началась Вторая мировая война, маленького Диму это не пугало, по той причине, что, будучи несмышленым дошкольником, он еще ничего толком не осознавал. В сорок первом, когда немцы вторглись в СССР, он только перешел во второй класс. И ему повезло не увидеть ужасы блокады родного города, потому что эвакуировали их семью еще до того, как блокадное кольцо замкнулось вокруг Ленинграда.

Отец, как ценный специалист, инженер номерного оружейного предприятия, на фронт не ушел, а всю войну занимался налаживанием эвакуированных производств на Урале. Мать же работала терапевтом в поликлинике и, по причине слабого зрения и уже не слишком молодого возраста, никто ее не мобилизовал и не заставлял переводиться в госпитали переднего края. Так они и пересидели всю войну в маленьком уральском городке, где Дима окончил несколько классов средней школы. А доучивался он уже дома, в Ленинграде, куда семья благополучно вернулась после войны, застав любимый город в разрухе.

Именно после войны, вернувшись в Ленинград, Дима и начал мечтать о море, глядя на корабли в Финском заливе. Он хорошо учился, и ему повезло поступить в Военно-медицинскую академию имени Кирова, которую успешно закончил год назад, получив погоны лейтенанта медицинской службы и распределение на Тихоокеанский флот, став судовым врачом на новом эсминце «Вызывающий». Флотские называли таких, как он, с уважением, морскими докторами. Вот только служба эта оказалась совсем непростой.

Романтики дальних странствий по морям и океанам, к которой Дмитрий Ефремов так стремился, было мало. Дни проходили больше в корабельных коридорах, чем на открытых палубах, на которых, по уставу службы, судовому врачу делать нечего. Наоборот, во время боя ему предписывалось находиться в утробе боевого корабля, чтобы спасать раненых в корабельном лазарете, оперируя на потоке, несмотря на любые неблагоприятные факторы, вроде повышенной вибрации корпуса, качки, крена или попадания вражеских снарядов. Но, к счастью для Дмитрия, хотя международная обстановка и оставалась напряженной, никаких морских сражений пока не происходило, а эсминец выходил лишь в учебные походы.

И Ефремов занимался больше всякой рутиной, вроде взятия проб питьевой воды из цистерн и еды из камбуза на наличие кишечной палочки, или же плановыми прививками экипажу, которые предписывало делать начальство, выдавая на корабль препараты для вакцинирования то от одного, то от другого заболевания и требуя отчета. Несмотря на постоянную сырость и злые ветра, моряки, на удивление, серьезно болели редко. И Дмитрий все больше скучал, потому что те приключения, о которых он мечтал с юности, в его жизни пока никак не наступали. Интересных походов с заходами в иностранные порты не намечалось. А корабельные офицеры общались с ним мало, перекидываясь разве что парой фраз в офицерской кают-компании во время совместного приема пищи. Возможно, они опасались слишком уж большой эрудиции молодого доктора, на фоне которой многие просто чувствовали себя дураками. А, может быть, их коробило, что сует он свой нос, куда не следует, борясь за чистоту и гигиену, и делая замечания, например, насчет обязательного мытья рук перед едой.

Наверное, потому, ощущая вакуум одиночества, Ефремов и решил сдружиться с особистом, который, в отличие от остальных, охотно шел на контакт с молодым врачом, хотя и был значительно старше. Началось с того, что Яков Ефимович Соловьев стал захаживать в лазарет, жалуясь на головную боль. Потом он беспокоился, не повысилось ли артериальное давление. Потом просил проверить кровь на сахар, мотивируя тем, что его бабушка рано умерла от диабета. Вот только выяснилось, что ничего страшного со здоровьем Соловьева не происходит. Но, пока продолжалось обследование, слово за слово, они начали делиться друг с другом мыслями о корабельном быте и об отдельных колоритных личностях, сплетничали о сослуживцах и обсуждали даже те или иные новости, которые приносил Яков, постоянно ошивающийся при корабельном начальстве.

А потом они стали и выпивать совместно. Ведь медицинский спирт у доктора всегда имелся в достатке. Тут Ефимов допустил ошибку. Выпив однажды больше, чем следовало бы, он захотел прочитать свои студенческие стихи, да рассказать пару анекдотов хорошему человеку, чтобы повеселить его. И попался. Особист сразу же проявил свое истинное лицо, заставив подписать бумагу о сотрудничестве с органами госбезопасности.

С этого момента Ефимов был вынужден сделаться осведомителем и «стучать» на своих товарищей по корабельному экипажу, провоцируя их разговорами на политические темы, что заставлял его делать Соловьев. И вот теперь особист приказывал ему разведывать обстановку на яхте эмигрантов, которая потеряла ход в шторм и просила о помощи. Задание Дмитрию не особенно нравилось. Но, делать нечего, пришлось собирать свой медицинский саквояж и отправляться в опасный путь на катере через бурлящую штормовую воду.