Удар шаровой молнии - Ковалев Анатолий Евгеньевич. Страница 26
– Мне надо срочно позвонить!
– Телефон на кухне.
Аида прихватила с собой сумочку, и Харитонов вполне мог догадаться о ее содержимом. Это было неосторожно с ее стороны, но и оставлять сумочку нельзя!
Такие фокусы она знает! В нужный момент пистолет окажется разряженным. Мамаша Ваха что-то стряпала. «Ждут гостей? Или язва желудка тоже блеф?»
– Мне надо позвонить. Я вам не помешаю?
– Что вы! Пожалуйста. – Пожилая дама всячески выказывала радушие.
Аида набрала номер нотариальной конторы.
Ей ответил знакомый голос секретарши.
– Это Инга. Здравствуйте, Соня…
Она заговорила с литовским акцентом, и у мамаши Ваха глаза полезли на лоб. Женщина вытерта руки о передник и удалилась.
– А что, Юрий Анатольевич до сих пор не вернулся?
– Он позавчера звонил из Малаги. Впервые сменил место отдыха, – охотно делилась Соня– Чувствует себя отлично. На днях возвращался в Питер…
Аида положила трубку и несколько секунд прервала в оцепенении.
На кухню вернулась мать Харитонова.
– Еще будете звонить? – осторожно поинтересовалась она с заискивающей улыбкой. В глазах пожилой дамы теперь светился явный интерес.
– Нет. – Аида уже направилась к двери, но неожиданно обернулась. – А почему бы вам не перевезти Валентина Алексеевича на дачу? Ему полезен свежий воздух…
– У нас нет дачи, деточка, – немного свысока ответила дама. – И никогда не было. Валя – домосед и порядочный лентяй. А я, знаете ли, тоже не сторонница всяких там огородиков с клубникой и крыжовником. Мне чуждо все мещанское…
Спускаясь в лифте, Аида подумала: «Может быть, у него и в самом деле шарики за ролики заехали, ведь Хуан Жэнь предупреждал… Вот бы Мадьяр посмеялся над моей осторожностью и нерешительностью!».
Аида закрылась у себя в комнате и поставила музыку. Не терпелось отделаться от тяжелых мыслей. И ей это удалось.
Семеро немецких музыкантов из группы «Ин Экстремо» семь лет бродили по Европе, играя на ярмарках средневековую музыку на старинных инструментах. Они рылись в архивах разных городов, выискивая драгоценные ноты и стихи давно забытых песен. Они пели на старонемецком, на старофранцузском, на старонорвежском, на провансальском и на латыни. Они называли себя вагантами. Их одежды время от времени превращались в лохмотья. Их нередко забирали в полицию.
И вот однажды, всего-то год назад, им удалось на собственные сбережения записать ярмарочный концерт в городишке Руннебург на Вайсензее и издать пятьсот компакт-дисков. Один из них Аида сейчас слушала. И уносилась на пятьсот лет назад.
Теперь парни стали знаменитыми и записали два студийных альбома. Почему она ничего не знала о них раньше? Семь лет назад она тоже бродяжничала, а вот общаться приходилось со всяким сбродом. А от этих немецких ребят, от их музыки исходили свет и тепло. Свет и тепло, которых так не хватало ей всю жизнь. Они обязательно взяли бы ее с собой. Ведь языков она знает, пожалуй, больше и говорит на них без акцента, а голосом и музыкальным слухом Господь ее тоже не обделил.
Она слушала, как в жестяную банку падают монеты и парни благодарят почтенную публику:
«Данке шен! Данке шен!» И девушка вдруг разрыдалась от собственного бессилия, от неумения что-то исправить в своей судьбе. Она никогда не чувствовала себя такой слабой и разбитой.
Потом провалилась в глубокий, темный сон.
Ее опять разбудил телефон, и опять это был Вах.
Она плохо соображала со сна, а он почему-то кричал шепотом:
– Инга, ты слышишь меня? Только не перебивай! В «Лягушатнике» будет засада! Не смей туда ходить! Ты меня слышишь? И вообще…
Он не договорил. Кто-то грязно выругался. Автоматная очередь. Дикий женский крик. Трубку повесили. Писклявые гудки.
Она закрыла лицо руками и стала раскачиваться из стороны в сторону.
«Это его мать кричала», – медленно доходило до ее сознания. Сумочка с пистолетом лежала рядом на полу. Когда она выбежала во двор, в подворотню въезжал «Москвич» Ивана.
– Далеко собралась?
– Как ты вовремя! Давай быстро на Лиговский!
Во дворе харитоновского дома стояли милицейские машины и «скорая помощь». Иван и Аида подоспели к выносу тел. Два трупа на носилках были накрыты белыми простынями, и невозможно было определить, где сын, а где мать. Правда, с одних носилок свешивалась худая женская рука в черном рукаве.
– Что с тобой? Тебя всю трясет! Ну-ка, давай в машину!
Она не стала ничего ему объяснять. Самой бы разобраться! Утром она намеревалась расстрелять и Ваха, и его мамашу, и рука бы не дрогнула. У Харитоновых не оказалось дачи, и это их спасло. Вернее, отсрочило убийство на несколько часов. Что же с ней произошло за это время? Почему ее, привыкшую к крови и трупам, так лихорадит?
– Это твои хорошие знакомые?
Неужели он не понимает, что ее надо оставить в покое?!
– П-пойдиузн-най, что случилось…
Этого еще не хватало! Заик она с детства презирает. Заики – олицетворение сирых и убогих! М-мерзость! М-мерзость! МЕРЗОСТЬ! Так-то лучше! А во всем виноваты немецкие парни из «Ин Экстреме», несущие свет и тепло! Да при чем здесь музыка? Просто Вах оказался не игроком, не блефовал. Он был с ней откровенен, как со священником перед последним причастием. А она не привыкла настолько доверять людям. И все-таки кто-то предостерег ее от бессмысленного убийства. Да-да, она вновь обрела Его!
В лихорадке, в полубредовом состоянии, лежа на заднем сиденье захудалого «Москвича», Аида читала молитву, страстно и неуклюже, путая латинские слова с русскими и венгерскими.
Она очнулась в своей комнате. Рядом сидела Патимат. Из кухни доносились голоса Ивана и Родиона. Они о чем-то спорили.
– Я спала? Сколько времени?
– Двенадцатый час. Я же говорила, нельзя тебе после такой болезни целый день на ногах. Ты опять бредила, и опять – температура. Иван принес тебя на руках. Он такой заботливый! Выходи за него замуж. Совсем измучился парень. И бабушке он нравился…
«Иван – принес на руках? Значит, это не сон. И даже глупо было надеяться». – Где моя сумка? – вдруг вспомнила девушка и мигом вскочила с постели. Вечно она забывала разрядить пистолет.
– Да в коридоре. Лежи, я сама принесу!
– Я пока еще не инвалидка! – вспылила Аида. Несмотря на сильное головокружение, она оделась и вышла из комнаты.
Ее появление на кухне было воспринято с восторгом. В сигаретном дыму лица подвыпивших мужчин казались такими добрыми и близкими.
– О, принцесса на горошине проснулась! Как тебе, Ваня, нравится моя сестра?
– Да она-то мне нравится, только я ей не нравлюсь.
– А на мой вкус – тоща да бледновата. И все температурит в последнее время. Больна, что ли?
– Немного есть, а вообще-то она – ого-го!
Аида села рядом и с нежностью посмотрела на обоих.
– Налить тебе? – предложил Иван.
Она покачала головой и подперла ладонью подбородок.
– Что же вы девушку голодом морите?! – прибежала на кухню Патимат. – Сварить тебе пельменей, Аидочка? Я с утра налепила.
Мать Ваха тоже занималась стряпней, когда она пришла звонить. Аида отчетливо увидела худую руку в черном рукаве, свесившуюся с носилок.
От пельменей она отказалась, попросила заварить свежего чаю с яблоками.
– Вот и бабушка твоя могла целыми днями один чай пить. Худющая была, как волосок! Ты мне все больше ее напоминаешь.
– Давай помянем бабушку, – предложил Родиону Мадьяр, разливая в стаканы остатки водки. – К сожалению, я мало с ней общался. Она была настоящей аристократкой. Пусть земля ей будет пухом…
«Наивный, глупый Ваня! Он думает, что таким дешевым способом сможет меня купить?»
– А теперь внимание! – постучал вилкой по стакану Родион, хотя никто не разговаривал. – Ставлю всех в известность. Я завтра увольняюсь с работы!
– Аллах с тобой! – всплеснула руками Патимат.
– Мама, не впадай раньше времени в панику!
Выслушай сначала. Иван сделал мне выгодное предложение. На его деньги я открою во Львове частный психиатрический кабинет. Будем кормиться моей частной практикой. Как вам, а?