Группа «Альфа» - Марсинко Ричард. Страница 2

Я был одет в гидрокостюм, черный летний комбинезон и спасательный жилет. Кроме того на мне был бронежилет для ближнего боя с плавательной камерой. И это не считая многочисленных карманчиков, в которых находилось около 20 фунтов самых разнообразных смертоносных «товаров»: пластиковая взрывчатка; карандашные взрыватели; цифровая электронная автоматическая камера (запись изображения идет на диск, а не на пленку); полдюжины запасных обойм для моего пистолета, снаряженных тонкостенными патронами.

Мою талию затягивал мягкий пистолетный ремень, который также поддерживал массу снаряжения. С правой стороны находилась боевая нейлоновая набедренная кобура с 9-ти-миллиметровым самозарядным пистолетом. В отделении кобуры, обычно используемом для запасной обоймы, находился глушитель и пламягаситель для пистолета. К левому бедру прикреплена сумка с шестью запасными магазинами к автомату. В каждом магазине 30 патронов — точно таких же, что и в обойме моего пистолета. Добавьте к этому фляжку с водой, маленькие, но мощные, кусачки, индивидуальный пакет первой помощи и десантный нож. Я уже говорил вам о кислородной маске и шлеме, но забыл упомянуть кислородный баллон, компактную электронную систему определения местоположения и рацию.

Мой нормальный вес около 220 фунтов. Но сейчас я бы точно потянул фунтов на 270, хотя и загружен был всего на три четверти. Я перечисляю снаряжение, чтобы проиллюстрировать возможности, открывающиеся перед вами, когда на вас масса вещей, которые могут зацепиться за выступающие предметы.

Я заметил, что перестаю ощущать пальцы в кожаных перчатках. Мне все равно: прыгали ли вы с высоты 30 тысяч футов только раз или, как я, пару сотен раз, но, когда происходит быстрая разгерметизация проклятого самолета, становится чертовски холодно и происходит это дьявольски быстро. Даже наши комбинезоны и гидрокостюмы, подбитые дюймовым слоем неопрена, не согревали в неожиданно наступившем жутком холоде.

Я просто чувствовал, как стекла моих как правило не запотевающих защитных очков покрываются инеем, и я вряд ли разгляжу кислородный кран даже перед самым носом, если вообще смогу что-либо видеть в темноте. Я спотыкаясь пошел по самолету, пока не нащупал один из них по методу Брайля. Подсоединив к нему шланг, я глубоко вдохнул.

Ничего не произошло. Я вдохнул еще раз. Результат тот же. Я предпринял третью попытку. Черта лысого! Именно этот кислородный кран не работал. Отсутствие кислорода на высоте в 30 тысяч футов не одобряется ни одним уставом, ни одной учебной инструкцией, не говоря уже о многочисленных «за» и «против», которые угнездились в моем славянском мозгу.

Я потащился в темноте дальше к хвосту самолета и нашел второй кислородный кран. Он, конечно, тоже не работал. И тут до меня дошло, что мой постоянный и упорный враг г-н Мэрфи, автор бессмертного закона, совершает со мной полет «зайцем».

Я вырвал соединительный шланг и воткнул его в разъем кислородного прибора, висевшего у меня на груди вместе с высотомером, компасом, электронными часами, электронной системой спугниковой навигации «Магеллан» и радиостанцией, обеспечивающей скрытную связь. Сделав глубокий вдох, я почувствовал, как легкие наполнились живительным кислородом. По крайней мере, я буду дышать, когда мы покинем самолет. Конечно, после этого возможны разные осложнения. Расчетная скорость снижения — с учетом температуры воздуха, силы ветра, влажности и груза — восемнадцать футов в секунду. Вам необходим кислород до тех пор, пока вы не опуститесь ниже 10 тысяч футов. В боевой обстановке, а мы именно в таковой, может быть, обойдусь без него, начиная с высоты в 12 тысяч футов.

О’кей, считайте сами: 29 тысяч 500 футов минус 12 тысяч футов, деленные на 18 футов в секунду, дают нам приблизительно 972 секунды (я говорю быстро, потому что кислорода остается все меньше и меньше) и, разделив их на 60, получим чуть больше 16 минут, в течение которых мы будем обеспечены воздухом. Итак, если мы совершим прыжок на протяжении следующих трех минут, я буду ханки-дори, т. е. в порядке. Если нет, то прощай, Дики — привет, гипоксия — кислородное голодание.

Вы скажете, что ничего не знаете о гипоксии? Хорошо, я объясню. Это состояние легочной недостаточности. Говоря по-простому, в вашу кровь поступает слишком мало кислорода. Если я совершу прыжок с очень большой высоты, то кровь не сможет обеспечить мозг необходимым количеством этого газа для нормального функционирования. Наступит сонливость, замедлится время реакции, исчезнет контроль за координацией движений, ухудшится зрение. Тот, кто крепко напивался, понимает о чем я говорю. В случае каких-либо осложнений во время прыжка я могу погибнуть, так как все органы чувств сработают не так, как надо.

Неожиданно зажегся слабый красный свет — Арч включил в грузовом отсеке аварийное освещение. Я снова мог видеть. Нас было восемь человек, которые сегодня ночью должны совершить прыжок с большой высоты с немедленным раскрытием парашюта. За ним последует тридцатимильный полет на управляемых парашютах в район цели и десятимильный бросок на штурмовой лодке. И все это было лишь началом, самой легкой частью операции. После того, как мы «весело проведем время», добираясь до места, нам предстоит атака судна, команда которого усилена спецназовцами ВМС КНР. По предположению разведки, они были почти так же хорошо подготовлены, как и мы. Несмотря на их присутствие, нам необходимо захватить судно и отправить его на дно до того, как китайцы сообщат, что подверглись нападению.

Я не говорю о том, что выполнение всего этого представляет какую-либо сложность. Особенно с той веселой бандой джентльменов удачи, которые были со мной. Сегодня ночью я шел на операцию в окружении Воинов. Вон там Дьюи Дак Фут обматывает матерчатой изоляционной лентой свой патронташ, чтобы он не открылся во время прыжка и не оставил его без боеприпасов для автомата «Хеклер-Кох», закрепленного на груди. Слева от него Гатор Шепард проверял, как держит лента, обмотанная вокруг голенищ его десантных ботинок. Динамический удар при раскрытии купала может содрать их с вас в одно мгновенье. Навряд ли вам это понравится при температуре за бортом самолета минус сорок градусов по Цельсию. Если вы останетесь без них, то можете смело начать петь популярную песню «Эта маленькая хрюшка превратилась в сосульку».

Рядом с Гатором, Харрис Полпинты возился с рюкзаком на его напарнике Миде Пикколо. Он тянул и дергал его изо всех сил, чтобы удостовериться в том, что рюкзак не оторвется в момент раскрытия парашюта. Напротив них на корточках сидел старшина Эдди Ди Карло — я звал его Нод — любовно и внимательно осматривавший свой автомат перед тем как уложить в кобуру справа на бедре. Позади Нода, прислонившись к перегородке, стоял главстаршина Ники Грандл, по прозвищу Опасный. Недели три назад я спас его от скучнейшего тренировочного задания на Гавайях. Новый напарник Опасного — Бумеранг — тщательно проверял крепление снаряжения на Ники. Бумеранг — бывший полузащитник и помешанный на серфинге парень с Западного побережья Штатов.

Бумеранг заработал свое прозвище в учебном центре сил специального назначения. Еще бы! В первый раз он прошел четырехнедельную подготовку, а на пятой неделе сломал лодыжку. После лечения его зачислили в новую группу, и он начал все сначала. Во второй раз, в конце шестой недели, он сломал ключицу. Ему предложили уйти. Он отказался. От него попытались избавиться. Не вышло. Бумеранг обошел все начальство и добился зачисления в третий раз. На этот раз он закончил лучшим в своей группе — с двумя сломанными пальцами и трещиной в ребре.

Я рассказал бы вам больше о Бумеранге, но Арч, первый пилот, трижды погасил и включил аварийное освещение. А этот ноющий звук? Гидравлика. Сукин сын начал опускать рампу. Члены экипажа готовятся проложить роликовые направляющие до самого конца, чтобы наш груз «чисто» ушел вниз. Все упаковано вместе — усиленная кевларом резиновая штурмовая лодка, мотор для нее, топливная емкость, штурмовое снаряжение. Увязаны, перевязаны, закреплены и готовы к сбросу с парашютом.