Когда приходит Рождество - Клейвен Эндрю. Страница 29

Пока Уинтер быстро шел по коридорам суда, он снова обратил внимание на то, что говорила ему Виктория: кажется, что военные здесь почти все. Полицейские в коридоре – это бывшие военные. То же касается и прокуроров, и офисных сотрудников. У них была прямая осанка бойцов, но в то же время двигались они легко. Уинтеру показалось, словно он вернулся на базу передового развертывания, где он временами останавливался, когда уезжал в другую страну.

Запыхавшийся, Уинтер ввалился в зал суда на втором этаже и все-таки успел: оставалось еще полчаса до слушания по вынесению приговора. Судя по всему, на слушании будет много народу. Люди уже усаживались на скамьи. Многие из них – солдаты. Одни были в военной форме, а другие – при полном параде с медалями на груди. Директор школы, Никола Этуотер, тоже была здесь. Она сидела впереди. Там же, рядом с ней, сидела молодая женщина со светлыми волосами. Уинтер предположил, что это, должно быть, Эстер – мама Гвен, подружки Лилы.

Когда Уинтер зашел в помещение, миссис Этуотер повернулась. Она важно ему кивнула. Уинтер кивнул в ответ. Затем он заметил Викторию. Она ждала его у боковой двери напротив скамьи присяжных. Эта дверь вела к камерам для заключенных.

Уинтер подошел к ней и увидел, какой измученной была Виктория: ее привычно яркие глаза потускнели, на побледневших щеках ярко проявились веснушки. Тяжело видеть, что это невозможное дело высасывает из нее всю школьную жизнерадостность. Это дело встревожило ее инстинкты, но бросило вызов разуму.

Виктория опустила взгляд на его шею. Уинтер уже рассказывал ей про нападение Попова, но она впервые увидела синяки.

– Боже мой, Кэм…

– Да все нормально. Ничего.

– Ты так и не узнал, чего он хотел?

Уинтер не ответил. Не хотел врать. Поэтому он просто спросил:

– Трэвис все еще хочет меня видеть?

Виктория вздохнула.

– Он от этой идеи не в восторге, но не сказал “нет”. И еще, послушай: если сможешь, отговори его давать показания и выступать с последним словом. Меня он не послушает. А то будет еще хуже.

– Сомневаюсь, что смогу на него повлиять.

В ответ Виктория снова вздохнула. Тихонько постучала по массивной деревянной двери. Судебный пристав открыл ее с той стороны. Усатый мужчина со стрижкой под ежик тоже был старым солдатом. Он провел их по коридору к лифту, на котором они спустились к камерам.

Внизу было три камеры. Они располагались вдоль стены тускло освещенного коридора в подвале. Трэвис Блэйк находился в камере посередине. В двух других было пусто. Трэвис стоял посреди камеры – стоял он совершенно неподвижно, по стойке “смирно”, как подумал Уинтер. Он неотрывно смотрел на бледно-зеленую стену из шлакобетонных блоков, которая находилась в метре от него – даже меньше. Трэвис – мужчина большой, больше Уинтера, более мощный и накачанный. Это было видно даже несмотря на его свободный ярко-оранжевый комбинезон. В нем сохранялась его военная самодисциплина. Он был спокоен. Сосредоточен. В ожидании.

Когда пристав отпер клетку, Блэйк повернулся – но только головой, телом он все еще был повернут к стене. Сперва он взглянул на Викторию, своего адвоката. И уже потом на Уинтера. Они встретились взглядами.

Бороды у Блэйка не было, черные волосы коротко пострижены. Но его глаза были точно такими, как их описывали: блеклые, холодные, жестокие. Уинтеру сложно было представить, как это Дженнифер Дин заглянула в эти глаза и увидела в нем отца и возлюбленного. Ну, как-то же у нее это получилось!

Эти холодные глаза осмотрели Уинтера с головы до ног и на секунду остановились на его синяке. Блэйк ухмыльнулся.

– Они не сказали, что вы шпион, – начал Блэйк.

– Я профессор английской литературы, – сказал Уинтер.

Трэвис пожал плечами.

– Плевать.

Уинтер чуть улыбнулся. Он повернулся к Виктории. Ему не пришлось ни о чем просить. Они уже обо всем договорились. Виктория вышла, не сказав ни слова. Блэйк смотрел ей вслед до тех пор, пока пристав с лязгом не закрыл дверь.

Теперь тут были только они вдвоем. Они снова встретились взглядами, не совсем ясно, дружелюбными или враждебными. Они просто смотрели.

Трэвис Блэйк первый отвернулся. Его губы быстро дернулись в усмешке, а затем вытянулись в полоску.

– Так, ладно, – сказал он. Злые глаза снова смотрели на Уинтера. – Как много вы знаете?

Уинтер промолчал, чтобы Блэйк сам увидел ответ в его выражении лица. Блэйк все увидел.

– И что вы собираетесь делать?

– Еще не решил. По закону вы совершили убийство, Блэйк. Вы же знаете это.

– Значит, вы хотите остановить меня?

– Еще не решил, – повторил Уинтер.

Уголок губ Блэйка дернулся вверх. Кажется, его это позабавило.

– Вы правда думаете, что, когда наступит решающий момент, все будет зависеть от вас?

Уинтер призадумался и ответил:

– Да. Я правда так думаю.

– Мне кажется, нам с вами не привыкать убивать. Но, как вы сказали, я же теперь убийца. Это совсем другое дело! Думаете, я бы стал колебаться, если бы вы встали у меня на пути?

– Нет. Конечно, я так не думаю.

– И что тогда? Думаете, вы справитесь со мной один на один?

Уинтер коротко хохотнул.

– Нам не по двенадцать лет, Трэвис. Я не собираюсь бросать вам вызов.

– А что, думаете, я не сделаю это, да? Думаете, я не решусь? Что просто отступлю и позволю вам решить, какой будет исход?

Уинтер подумал немного, а затем медленно кивнул.

– Да. Я так и думаю. Вы совершили убийство, но вы не убийца. Меня вы не попытаетесь убить.

Теперь Блэйк пошевелился, поворачиваясь так, чтобы его тело было обращено к Уинтеру.

– Вы чертовски сильно рискуете, дружище.

– Ну, вы тоже, – ответил Уинтер.

Они долго, напряженно смотрели друг другу в глаза. А затем, словно доказывая свою правоту, Уинтер медленно отвернулся от него. Как будто он давал ему возможность, говорил: “Ну, вперед! Сломай мне шею. Ты же знаешь, как это делается”. Он даже замер на пару секунд.

А затем он шагнул в сторону двери и позвал пристава, чтобы тот выпустил его из камеры.

Позже в зале суда Блэйк так и не посмотрел на Уинтера. Он сидел на месте для дачи свидетельских показаний и ни на кого не смотрел. Сидел он ровно. Смотрел прямо перед собой. И Уинтер в очередной раз подумал, что он похож на солдата, который стоит по стойке “смирно”.

– Я любил ее, – говорил он размеренно. В блеклых глазах пусто. – Даже когда я ее убил, я все равно ее любил. И убил ее потому, что любил. Очень сильно.

В зале суда стояла тишина, которую нарушал лишь шепот Эстер и миссис Этуотер и плач некоторых женщин из школы, которые прикрывали лицо платочками.

– Она нашла меня, когда я блуждал в темноте, – продолжал Трэвис. – В несносной темноте, которая таится глубоко в душе. Это маленький ад внутри, но он такой же большой, как и любой другой ад на свете. Ты даже не догадываешься, что он есть, пока сам в него не угодишь. Стоит один раз попасть туда и даже вернуться, тебе кажется, словно ты сделал невозможное. И ты знаешь, что в любую минуту можешь снова потонуть в этом аду. Дженнифер вытащила меня, и я боялся, что, если я ее потеряю, навсегда уйду во тьму.

Он замолчал. И хотя он не повернулся, не посмотрел ни на Уинтера, ни на кого-либо еще, Уинтер чувствовал, что он всех видит или, во всяком случае, видит его, оценивает реакцию на свои слова.

– Когда я увидел, как тот мужчина на парковке у пляжа сжимает ее в своих руках, я понял, что она в каком-то смысле ему принадлежит. И он в каком-то смысле ею владеет. Мне нужно было узнать, кто это. Почему он там. Почему она позволяет ему так себя трогать. Ведь я боялся, что он ее заберет. Что заберет ее у меня, и тогда моя душа поглотит меня, снова затянет в свои темные глубины. Я понимал: если тьма меня поглотит еще раз, я больше никогда не найду путь обратно.

В этот момент Виктория, сидя за столом защиты, повернулась на стуле в сторону Уинтера и взглянула на него – он сидел на скамье позади. Отчаяние в ее глазах ранило даже сильнее, чем ее усталость. Эта тьма в душе, о которой говорил Трэвис, – она видела ее в глазах мужа, когда тот вернулся с войны. И теперь она проводила параллель между Трэвисом и своим мужем. Роберт, Ричард или Роджер… Или как его там звали? А, Роджер. Точно Роджер. Именно поэтому она так хотела, чтобы Трэвис Блэйк оказался невиновным, ведь она видела, как похожа боль Трэвиса на боль ее мужа.