Полуночное солнце - Кэмпбелл Дж. Рэмсей. Страница 5

Он только начал переворачивать страницы, когда в комнату спустилась тетя.

– Не заталкивай в мой книжный шкаф слишком много томов, а то он потеряет вид. Мы же не хотим, чтобы люди подумали, будто наша мебель куплена на распродаже? – сказала она и нахмурилась при виде книги в его руках. – А это что за старье? Не нужна она тебе. Там наверняка полно микробов.

Бен пожал плечами.

– Но, тетя, она мне очень даже нужна. Ведь эту книгу написал прадедушка. А дедушка подарил мне и сказал, что нужно время от времени пытаться ее читать, пока не откроется смысл.

– В ней нет никакого смысла, Бен. Хорошие мальчики должны читать такие книги, какие я тебе подарила. А в этой нет ничего, кроме сказок, сочиненных людьми, которым понадобился Эдвард Стерлинг, чтобы их записать, потому что сами они не умели. Мерзкие сказочки, некоторые похожи на Ганса Андерсена, только еще хуже. И примерно из тех же краев. – Она протянула руку, и он заметил, что та у нее слегка дрожит. – Если эта книга так тебе дорога, я сохраню ее. И это будет особый тебе подарок, когда я решу, что ты уже достаточно взрослый.

– Но ее можно поставить в шкаф, чтобы я видел? Она напоминает мне о деде.

Его тетушка силилась совладать с чувствами.

– Теперь мне кажется, что я напрасно потратила деньги, покупая для тебя книжки, – проговорила она и с трудом вышла из комнаты.

К обеду ей, похоже, удалось взять себя в руки. Они, как и обычно, ели рагу из мяса и овощей – она часто повторяла Бену, что эта пища именно то, что требуется растущему мальчику. Как и обычно, на запах рагу было куда лучше, чем на вкус, словно тот весь растекся по воздуху. Бен делал вид, что ему нравится, и после нескольких глотков произнес:

– Я люблю, когда ты покупаешь мне книги, тетя. И я их читаю.

– В самом деле? Честно говоря, идея была не моя. Твоя мать считала, что книги могут направить твои мысли в правильное русло. – Он подцепила на вилку овощное месиво и взглянула на Бена, опустив ее на край тарелки. – Постарайся понять, Бен: мне это тоже нелегко. Одно дело, когда ты время от времени приезжал погостить на недельку, но мне и в голову не приходило, что я после стольких лет одиночества буду жить вместе с другим человеком, пусть даже и вместе с таким хорошим мальчиком, как ты. Не подумай, что я жалуюсь, просто дай мне время, чтобы привыкнуть, хорошо? Я понимаю, что никогда не смогу заменить тебе мать, но если я могу чем-то тебя порадовать, в рамках разумного, не стесняйся об этом попросить.

– В таком случае, можно мне взять одну фотографию из тех, что ты привезла из нашего дома?

– Разумеется, можно, Бен. Ты хочешь взять какую-нибудь, где ты с мамой?

Бен проглотил еще немного рагу, однако это не помогло ему удержаться от вопроса.

– Тетя, почему ты не любила моего отца и его родных?

Она закрыла глаза, словно его взгляд обжигал ее.

– Ты прав, Бен, я сказала глупость. Я найду фотографию, на которой вы все вместе.

– Но за что ты их не любила?

– Наверное, я тебе расскажу, когда ты повзрослеешь.

Бен решил, что она винит их в смерти своей сестры. Если он будет настаивать на ответе, она передумает отдавать ему фотографию. Позже, когда он убирал со стола, она поднялась к себе в комнату и задержалась там надолго – Бен уже испугался, что она решила ему отказать. Наконец она вынесла ему фотографию, на которой он был запечатлен младенцем на руках у матери.

– Твои крестины. Это я уговорила твою мать тебя крестить.

Отец то ли поддерживал мать Бена, то ли сам опирался на нее – вид у него был такой, словно ему хочется утереть блестящий от пота лоб. Летняя жара, из-за которой пожухли листья на деревьях во дворе перед церковью Святого Христофора, явно обессилила и бабушку с дедушкой. Все они, даже тетя, улыбались не слишком весело, словно устав дожидаться, пока вылетит птичка. Бен глядел на фотографию с ощущением, что каким-то образом упускает суть происходящего, пока тетя не обняла его, обдав ароматом лавандовой воды.

– Если будет нужно, ты всегда можешь поговорить со мной о них, – заверила она. – Ты ведь убежал, потому что я не оставила тебе времени, чтобы как следует попрощаться, да?

Вопрос прозвучал буднично, однако Бен почувствовал, с каким напряжением она ждет ответа:

– Да, тетя, – согласился он, не в силах решить, какую часть правды можно открыть. – Как ты думаешь, что с ними со всеми случилось? Никто мне так и не объяснил.

– Беспечность, Бен. Что там еще могло случиться, среди бела дня посреди ничего. Никогда не отвлекай человека за рулем. – Она взяла его руки в свои теплые, пухлые, немного морщинистые ладони. – Слава богу, ты в ту неделю гостил у меня. Мы не можем вернуть никого из них, зато мы сделаем друг для друга все, что в наших силах, правда? А теперь пора спать. И не спорь, тебе завтра в школу. Хорошая я была бы опекунша, если бы позволяла тебе нарушать режим.

Уже лежа в постели, он позвал ее. Она позволила ему остаться под одеялом, а сама опустилась на колени рядом с кроватью и вместе с ним прочла молитву. Ее мольбы об упокоении их душ еще звучали у него в ушах, когда она подоткнула ему одеяло, плотно, словно спеленала. Почему-то мысль о вечном покое потянула за собой воспоминание, как отец нес его на плечах, и ему казалось, он может срывать звезды с их черного ледяного ложа, откуда они уже и сами падали, оставляя в ночном воздухе блестящие мазки. Конечно же шел снег, и было странно, что отец несет его в лес в такую ночь, в самую чащу, откуда уже были не видны огни Старгрейва. Куда же нес его отец, что Бен весь дрожал в предвкушении? Разум Бена словно съежился от воспоминания, а вскоре путаница мыслей, похожих на наложившиеся друг на друга радиоволны, унесла его в сон.

Он проснулся в темноте, понимая, что ночь в самом разгаре. Его разбудила одна мысль – мысль о том, что темнота, или нечто, таившееся в ней, хочет ему что-то сообщить. Он полежал, глядя в потолок и пытаясь вспомнить, что же от него ускользнуло. Уж это точно не из тех тайн, до которых ему нужно еще дорасти. Это напомнило ему о последней книге Эдварда Стерлинга, о дедушке, который рассказывал, как Эдвард Стерлинг, желая закончить книгу, отправился далеко в ледяные пустоши под полуночным солнцем, и из этого безымянного места его пришлось выносить на руках, скорее мертвого, чем живого, и он скончался в Старгрейве, как только дописал книгу. «Что же он нашел там?» – хотел знать Бен.

Дедушка тогда пристально поглядел на него, больше похожий на собственное отражение в кривом зеркале – иссохший, бледный, с одеревеневшими руками и ногами, – и Бен подумал, что, наверное, Эдвард Стерлинг выглядел так же. «Однажды ты узнаешь», – ответил дедушка.

Бен весь подобрался, словно пловец перед прыжком в воду, и быстро выскользнул из кровати. Тетушка храпела так громко, что наверняка крепко спала. И все же он не стал включать свет на лестнице, спускаясь на цыпочках в гостиную. Дом стоял в пятне темноты между двумя уличными фонарями, в домах напротив свет не горел, но он все же сумел разглядеть на полке книгу Эдварда Стерлинга, корешок которой был темнее остальных. Его пальцы сомкнулись на этом корешке из старинной кожи, и он уселся на корточки под окном за шторой.

Книга раскрылась на фронтисписе, где был помещен портрет иссохшего старика, сидевшего, скрестив ноги по-турецки, и бьющего ладонями в барабан. В полумраке его глаза были похожи на бусины из черного льда. Бену часто казалось, что его прадед, должно быть, один из волшебников, которым месяцами приходится бить в барабан, чтобы светило полуночное солнце, однако сейчас эти глаза привели его в смятение. Он принялся переворачивать страницы, всматриваясь в отдельные строки нерифмованных стихов, которые в книге назывались магической поэзией, но смысла ее он так и не смог постичь. Он подумал, надо бы включить свет, но тут же обнаружил то, что искал, – впрочем, звезды этой ночью светили достаточно ярко, чтобы читать. В самом деле, он начал различать отдельные напечатанные строки на страницах. Ему казалось, что свет сам тянется к нему. Он не знал, как долго просидел так, но был уверен, что вот-вот сможет разбирать слова и поймет вложенный в них смысл, когда услышал, как тетушка выкрикивает его имя.