Жена самурая (СИ) - Богачева Виктория. Страница 116

Он протянул руку и положил ее Наоми на макушку, поглаживая спутанные волосы. Она резко втянула носом воздух и закрыла глаза, уткнувшись лицом в тонкую простыню.

— Еще болит?

— Почти нет, — глухим голосом ответила Наоми. — У Рю-самы хорошие снадобья.

Некоторое время вокруг них царила тишина: Такеши медленными, ласкающими движениями перебирал ее волосы, а Наоми лежала с закрытыми глазами, и в голове у нее звенела пустота.

— Тебе нужна другая жена, — произнесла она, не открывая глаз. — Здоровая.

Такеши почувствовал ее дрожь и мрачно свел на переносице брови. Этот разговор они начинали не в первый раз. Он промолчал, потому что однажды уже озвучивал свой ответ Наоми и не видел надобности его повторять.

— Я для тебя — обуза, — но Наоми была настойчива и упряма, если что-то приходило ей в голову, и потому, не дождавшись от него реакции, продолжила говорить.

— Предоставь право это решать мне.

Она резко подскочила на футоне, истратив остатки сил, и опалила его взглядом.

— Я так больше не могу! — спутанные волосы упали ей на лицо, завесив глаза, но она не потрудилась их отбросить. — Не могу, слышишь?!

Наоми отползла от него на край футона и глядела раненным зверем, то и дело морщась от накатывающей волнами боли. Она прижимала правую руку к животу, будто это могло хоть как-то помочь.

— Я устала терять… отошли меня, разведись со мной, убей!.. только не заставляй меня больше их терять, — лихорадочно бормотала она, продолжая испепелять Такеши диким, безумным взглядом.

Он стиснул зубы так, что судорога свела челюсть, и приказал себя досчитать до десяти. И еще раз, и еще. Он смотрел на всклокоченную, бледную до синевы Наоми, на ее дрожащие губы и текущие по щекам слезы и вспоминал все те дни, когда она сама просила, умоляла его.

— Я тебя ненавижу, — вдруг сказала она совершенно спокойным голосом. — Это все из-за тебя! Я все это ненавижу. Эти взгляды, этот шепот, эти горькие травы… ненавижу, ненавижу! Если бы не ты… ты давишь на меня, ты меня заставляешь! Из-за тебя и твоего клана мне не хватает теперь здоровья!.. меня травили и похищали, и все из-за тебя, и вот посмотри теперь, чем это обернулось!

Слова лились из нее нескончаемым потоком, перемежаемые громкими всхлипами и вздохами. Она не владела ни своим голосом, ни своими чувствами, и выплескивала вместе с колкими, жалящими обвинениями всю накопившуюся боль и отчаяние. В какой-то момент Наоми укусила себя за ладонь, пытаясь успокоиться, но ее дрожь не прекратилась, а слезы не иссякли.

Такеши молча слушал ее с каменным выражением лица. Ее открытое, оголенное отчаяние волновало его куда сильнее, чем все произнесенные сегодня слова.

— Себя я ненавижу больше всего.

Наоми опустилась на футон, повернувшись к Такеши спиной, и до макушки натянула тонкую простынь. Ее тело все еще сотрясалось от крупной дрожи, но она так устала, чтобы говорить — минувшая вспышка вытянула из нее последние силы.

— Я скажу лишь, что…

— Уходи, — она прервала его на полуслове. — Умоляю, уйди! — простонала Наоми. — Видеть тебя не могу.

Такеши дернулся — столько муки, отчаяния и тоски прозвучало в ее голосе. Бесшумно, как и всегда, он встал и вышел из комнаты, не прибавив больше ни слова. Он оперся спиной на раздвижные створки дверей и наконец-то выдохнул. Все время, что он провел наедине с женой, он задерживал дыхание.

Наоми права. Он виноват. Он дал себя уговорить, он проявил слабость, он уступил ее просьбам. И теперь пожинает плоды.

Велев пробегавшей мимо служанке как можно скорее найти Ханами, Такеши слегка приоткрыл дверные створки — так, чтобы в узкую щель видеть Наоми. Ему не понравился ее прощальный взгляд. Из безумного он вдруг превратился в ясный и осознанный. Такеши помнил этот взгляд. Тогда он всерьез опасался, что по дороге из поместья Токугава Наоми что-нибудь над собой учинит. Сейчас же его опасения усилились многократно.

— Такеши-сама? — слегка запыхавшаяся Ханами шагала к нему по коридору, придерживая одной рукой длинный подол кимоно. Она не казалась ни любопытной, ни взволнованной. Сводная сестра Наоми очень хорошо умела держать лицо.

— Я хочу, чтобы ты или Мисаки не отходили от нее, — кивком головы он указал на неплотно закрытые двери. — Не оставляйте ее одну ни днем, ни ночью, — он говорил, слегка приглушив голос. — Даже когда она начнет кричать, плакать, умолять и угрожать. Скажете, что я так приказал.

— Да, Такеши-сама, — Ханами кивнула. Она никогда не задавала лишних вопросов — отучилась очень давно. — Я поняла.

И у Минамото не осталось сомнений, что Ханами действительно поняла, почему он хочет, чтобы рядом с Наоми постоянно кто-то был.

— Хоши к ней не пускайте.

Ханами вновь кивнула, и Такеши повнимательнее к ней присмотрелся. Уже не в первый раз он думал о том, что его решение выдать ее замуж за Мамору оказалось верным. Сейчас оно представлялось ему единственно правильным, потому что Ханами стала очень хорошей женой.

— Завтра вечером или уже ночью мы ждем в поместье главу клана Асакура с семьей. Возьми на себя подготовку, пока Наоми… не оправится.

— Да, Такеши-сама.

Он коротко кивнул ей, выразив благодарность, и зашагал по коридору прочь.

Бесконечно длинный день, который едва перешел за полдень.

Его оставшуюся половину Такеши провел в суете: без Наоми, которая твердой рукой вела дела поместья, вся обыденная рутина стала его заботой. А еще следовало разобраться с теми письмами, что он отбросил в сторону утром, посмотреть донесения с дальних границ и испытать в схватке молодых самураев, недавно вошедших в возраст. И, наконец, придумать достойное объяснение для Хиаши-самы, почему Такеши не сможет забрать свою воспитанницу домой.

Вечер дня, утро которого тянулось бесконечно, наступил неожиданно быстро. Такеши и не заметил бы, как на землю опустились сумерки, не стань ему темно просматривать письма без света глиняной лампы.

Он вернул кисть для письма в специальную подставку, с наслаждением размял шею и потянулся, хрустнув плечами. Его никто не беспокоил — ни слуги, ни самураи, и потому он успел сделать многое из того, что собирался.

Такеши плавно поднялся, плеснул водой на лицо и вышел из комнаты. Тишина, царившая в коридорах поместья, показалась ему непривычной и незнакомой. В другие дни их заполнял шум голосов, шорох одежды и стук обуви, а сегодня будто бы даже с улицы сквозь тонкие стены не проникали звуки.

Поместье стало отражением его хозяйки. В другие дни Наоми своей неизменно быстрой, легкой походкой пересекала его коридоры, частенько заглядывала к слугам, готовившим пищу у очага, заходила к Хоши и Томоэ, гуляла по саду, ходила к дальним хранилищам, навещала минка, в которых жили самураи с семьями. Ее голос раздавался в различных уголках поместья, и Такеши видел ее в течение дня.

Сегодня же в поместье было пусто.

Хоши дожидалась его за накрытым, но нетронутым столом в комнате, где проходили их трапезы. Она встала, когда он вошел, и склонила голову. Дочь прятала от него глаза, но Такеши хватило нескольких мгновений, чтобы понять, как сильно она расстроена.

Место за столом по правую руку от него, место Наоми пустовало.

— Итадакимас! — сказал он, опустившись на татами и взяв в руку палочки.

По давно заведенному обыкновению еда во время их трапез была самой простой. Такеши привык обходиться лишь вареным рисом и лепешками еще с детства, когда отец стал брать его с собой в походы, и в мирное время не изменял себе. В немногочисленных пиалах к ужину им подали рис, рыбу, горные овощи и дайфуку*.

Хоши уныло ковырялась палочками в тарелке, катая рисинки по ее стенкам. Смотреть на отца, а равно на пустующее место матери за столом она избегала.

— Через день или два в поместье приедет глава клана Асакура со своим внуком — твоим женихом.

Полгода назад он рассказал дочери, что однажды она выйдет замуж за наследника Дайго-сана и станет частью клана Асакура.

Если у него не родится сын, Хоши — единственная наследница клана Минамото. Если у него не родится сын, ему придется заставить Дайго-сана изменить условия брачного договора, и Такеши знал, что это будет непросто. Куда легче выиграть войну, чем уговорить старика Асакура — он прочувствовал это на собственной шкуре.