Жена самурая (СИ) - Богачева Виктория. Страница 12
Она ничком упала на татами, стискивая в ладонях тонкую простынь. Она сделала то, чего столь старательно избегала накануне: разозлила Минамото до алых кругов перед глазами. Вывела из себя, заставив медленно терять самоконтроль. Она не хотела этого, но не могла не ожидать. Глупо было думать, что такое своеволие с ее стороны оставит Минамото равнодушным. Что его не заденет брошенный ею вызов, дерзость ее поведения.
Наоми только не понимала, отчего его злость была такой сильной. Почти ощутимой. Она не думала, что представляет собой особую ценность, и значит, Минамото немного лишится с ее смертью.
Но он ярился так, что становилось ясно: дело не только в ее своеволии. Здесь было что-то еще, но Наоми не могла уловить.
Она перекатилась на спину, пустым взглядом уставившись в потолок.
«До рассвета».
Скорее всего, это последняя ночь в ее жизни. И последний раз, когда она видит свою комнату. Она только надеялась, что у нее хватит мужества и сил сделать все достойно. Так, как полагается. Хватит сил не испугаться, сошедшись с разъяренным Минамото. Хватит сил вытерпеть все то, что будет ей уготовано.
Наоми закрыла глаза, уговаривая себя поспать. Ей нужен был отдых, но она знала, что едва ли уснет — слишком была взволнована. Слишком громко стучало сердце о грудную клетку, грозясь вот-вот выскочить наружу. Слишком липким был страх, слишком сухим было горло.
Возможно, так действительно будет правильно. Что сегодняшнее утро окажется последним в ее жизни. Когда умерла мама, Наоми будто бы потеряла точку опоры. Именно мама составляла весь ее крохотный мирок в те годы. И когда ее не стало, не стало и его. Наоми потеряла единственного человека, который ее любил, и с тех пор так и не смогла обрести себя.
— Именно, — еле слышно произнесла она в пустоту и тишину комнаты. — Так будет правильно.
Жуткая по своей сути мысль принесла ей неожиданное успокоение. Наоми затихла, выровняв дыхание. Она окончательно смирилась и почти перестала волноваться: думала лишь о том, чтобы не струсить и продержаться хотя бы несколько минут.
Зачем было цепляться за такую никчемную жизнь? Люди не чета ей умирали и за меньшее!
Что ей пытаться спасти? Презираемую участь наложницы? Славу нелюбимой дочери?
Наоми и сама не заметила, как, успокоенная, уснула.
Очнулась она, словно от толчка, с первым рассветным лучом. Она чувствовала себя на удивление отдохнувшей и смотрела вокруг ясными глазами. Поплескав водой из кувшина на лицо и затем подойдя к окну, она по пояс высунулась наружу, наслаждаясь утренней свежестью.
В последний раз.
Легкий ветер приятно ласкал ее лицо, раздувая волосы, и Наоми, зажмурившись, тихонько рассмеялась. В каждом ее движении ощущалась странная легкость: в ее жизни все действительно стало на свои места. Все так, как должно быть.
Наконец-то.
Из потайной ниши она достала длинный узкий сверток и, отбросив материю, долгую секунду любовалась игрой света на полированной до блеска стали. Ее единственное сокровище. Нагината, уставленная ей в подарок монахом, который волей случай забрел в их поместье несколько лет назад.
Наоми заплела волосы в толстую косу, кончик который щекотал поясницу, и, туго перебинтовав грудь, надела длинные штаны с завязками на щиколотках — хакама — и свободный сарафан до колен с начинавшимися от талии разрезами.
Взяв в руки древко нагинаты, Наоми сразу почувствовала себя намного увереннее. Она вышла из комнаты, не оглянувшись, и сбежала по лестнице вниз, на террасу главного дома.
Отец, мачеха, Минамото, слуги, другие Токугава — все ждали ее во дворе. Такеши сидел на ступенях, опираясь подбородком на рукоять катаны. Он поднялся, увидев ее. Задержал взгляд на оружии, и у нее перехватило дыхание: настолько черными, неживыми были его глаза.
Именно такой люди обычно рисуют смерть.
— Я хочу, чтобы ты знала, — сказал он. — Если ты не отступишься сейчас, я буду драться с тобой, как дрался бы с любым мужчиной. Я не стану тебя жалеть.
— И не нужно, — Наоми качнула головой. — Жалость унижает, — она помолчала немного, разглядывая траву под ногами. — И я не отступлюсь.
Не произнеся больше ни слова, Такеши развернулся и пошел в сторону открытого пространства между домом и садом. Собравшиеся люди уже образовали на нем небольшой полукруг, и, вздохнув, Наоми туда ступила.
Минамото не стал долго ждать: налетал на нее после нескольких разминочных выпадов в воздух, и она едва успевала подставлять нагинату под его удары. Но сила последнего была так велика, что Наоми откинуло на три шага назад. Она тотчас вскочила, перекувыркнувшись через спину, и выставила перед собой оружие, наблюдая за действиями Минамото.
Тот широкой дугой начал обходить место их боя, и она вторила ему по-кошачьи грациозными движениями. Наоми не выдержала этого смертоносного танца первой: сделала несколько шагов вперед и выбросила вперед руку, крепко сжимавшую древко нагинаты. Она двигалась быстро, но недостаточно, чтобы пробить защиту Минамото. Он крутанулся на пятках, отбивая ее атаку, и начал наступать сам: укол, подсечка, обманный замах, серия ударов. И вновь укол, подсечка, обманный замах…
Минамото двигался стремительно, и Наоми с трудом уклонялась от его ударов, чувствуя, что он теснит ее к саду, где с легкостью сможет прижать к дереву, и тогда бой для нее закончится. Минамото непрерывно атаковал ее, не позволяя передохнуть и перевести дыхание, откинуть со лба волосы, вытереть катившийся по вискам пот. Он не ведал жалости, его лицо было бесстрастно, а взгляд — непроницаем. Его катана звонко свистела, рассекая воздух, и скрежетала, встречаясь с нагинатой Наоми, и от этого соприкосновения вокруг рассыпались искры.
Сталь билась о сталь.
Минамото наступал на нее, подобный шторму, накатывающему на каменистый берег. Сражаясь, он танцевал опасный, смертельный танец; играючи перебрасывал катану из руки в руку, ни разу не утеряв над ней контроль. Он бил, и его удары почти всегда попадали в цель, и лишь легкость и подвижность позволяла Наоми уклоняться от них или же отражать.
Но как долго это могло продлиться?
Они сблизились на максимально возможное расстояние, и Такеши выставил меч вперед, целясь ей в живот. Она отпрыгнула в сторону и почти перевела дыхание, когда он незаметным движением кисти перевел катану левее и достал ее бок. Наоми вскрикнула, и из раны брызнула на землю кровь.
Кажется, в толпе кто-то ахнул, но она едва слышала. Она зажимала рану окровавленными пальцами, держа нагинату в дрожащей руке.
Начало ее конца было положено.
Наоми заскрежетала зубами, думая, что готова продержаться еще немного. Она перекатилась далеко в сторону и глазами загнанного в ловушку зверя посмотрела на Такеши, тихо шипя от боли.
Минамото остановился впервые с начала боя, внимательно вглядываясь в ее лицо. Пытаясь найти на нем смирение. Готовность сдаться. Но девчонка была упрямее ослицы и лишь удобнее перехватила свое оружие.
Исполнить задуманное становилось все тяжелее. Не может же он в самом деле ее убить! Хотя ярость порой застилала ему глаза, Такеши сохранял внутреннее хладнокровие. Разговор с отцом незадолго до рассвета отрезвил его окончательно.
Он будет биться с Наоми, пока она не попросит пощады. Если он проявит тогда милость, то не вызовет больших подозрений — все поймут, что ему не хочется лишаться новой наложницы.
Но с каждой минутой Такеши сомневался, что девчонка станет его о чем-то просить. Она, похоже, вышла сражаться с ним с целью никогда больше не возвратиться в свою комнату. Вышла с целью умереть.
И за одно это твердолобое упрямство Минамото был готов убить ее.
Воспользовавшись короткой паузой, Наоми восстановила сбившееся после ранения дыхание и бросилась вперед. Он парировал ее атаки с легкой усмешкой превосходства, однако его взгляд оставался сосредоточенным: однажды он уже недооценил эту девчонку, и вот к чему все пришло.
Пот застилал глаза Наоми, но она упрямо твердила себе, что выдержит еще немного. Еще чуть-чуть. Ей будет достаточно задеть Минамото один раз.