Жена самурая (СИ) - Богачева Виктория. Страница 78
— Оставь нас.
Когда Мамору, повинуясь его приказу, ушел, Минамото протянул Яшамару послание от Асакура. Губы его советника беззвучно шевелились при чтении.
— Вы примете приглашение?
Когда Такеши кивнул, мужчина нахмурился, но возражать не посмел.
— А Наоми-сан?..
В письме говорилось — глава клана с семьей.
— Ты привезешь ее ко мне, — просто сказал Такеши.
— Тайра будут этого ждать.
Минамото недовольно скривился. Кажется, мужчины из его ближайшего окружения сговорились: все как один сообщали ему сегодня очевидные вещи, о которых он был осведомлен и без их замечаний.
— Я не предлагал тебе везти мою жену в открытой рикше и трубить об этом по всем деревням, — его недовольство просочилось в ядовитом замечании, и Яшамару, спохватившись, склонил голову. — Прием состоится через две с половиной недели. Достаточно времени, чтобы проработать план.
Некоторое время они молчали: оба задумчиво смотрели на огонь; на языки оранжевого пламени, что лизали выгоревшие дочерна бревна. Искры разлетались вокруг костра и с шипением затухали в снегу.
— В нише токонома в спальне отца стоит шкатулка с украшениями моей матери, — негромко заговорил Такеши, встретившись взглядом с Яшамару. — Привези мне ее хираути из кости журавля* и каноко-домэ с семью сокровищами*.
Яшамару не пришлось уточнять, о каких именно хираути и каноко-дэму говорит его господин. Среди множества украшений ему несложно будет найти названные: те, что из поколения в поколение передавались в клане Минамото матерью наследника его жене. Изготовление каждого из них в свое время было оплачено чистым золотом и серебром, каждое из них по стоимости было соизмеримо со стоимостью деревни с крестьянами.
Выражение лица Такеши не допускало каких-либо вопросов, и Яшамару, уловив это, молчал. Минамото же думал о том, что вскоре увидит жену — спустя десять с половиной месяцев.
Его же нет в поместье уже год, и никто не знает, сколько продлится эта война. Если он сможет заключить союз с Асакура — то недолго. Если нет… он не брался предугадывать. Он найдет дочери жениха спустя три месяца после ее рождения. И даст ей в приданное клан Токугава. Такеши размышлял, что еще может попросить от него Дайго-сан. Земли клана Минамото? Золото по весу взрослой невесты? Обещания, завязанные на крови?.. Он согласится на любые разумные условия. Не в их положении было торговаться.
Столкнется ли он однажды с яростью своей дочери, когда она узнает, что ее судьба была предрешена отцом в три неполных месяца ее жизни?..
«Если я предрешу ее судьбу, — поправил себя Такеши. — Если».
***
То, что земли клана Асакура не тронула война, было видно с первого взгляда. Несмотря на снег, покрывший рисовые поля белым полотном, несмотря на время года, в которое в деревнях засыпает любая жизнь. Здесь даже воздух был другим. Совсем не таким, к какому привыкла Наоми за месяцы, что длилось противостояние с Тайра. Здесь ей легче дышалось.
Она знала, что Асакура поклялись пойти войной против того, кто нарушит перемирие и прольет кровь на их землях. Это было глупо, но благодаря этой угрозе Наоми чувствовала себя здесь безопаснее, чем в поместье. Очень недальновидно с ее стороны — учитывая, что Тайра способны на любую подлость.
Она стиснула пальцы и зажала ладони меж коленей, силясь подавить дрожь. В условленном месте они ожидали отряда Такеши вот уже несколько часов, хотя должны были встретиться еще на рассвете. Наоми провела бессонную ночь, а к тому моменту, как должно было встать солнце, ее зубы клацали столь громко, что, казалось, солдаты Тайра смогут их найти по одному лишь этому звуку.
Но ее муж не появился на рассвете. Не появился он и к полудню. И теперь, готовясь встретить ранний зимний закат, Наоми уже не волновалась, как именно они увидятся. Она волновалась, увидятся ли они вообще.
По скупым, брошенным вскользь фразам Яшамару-сана — он не смел обсуждать или, много хуже, осуждать своего господина — Наоми поняла, что плен изменил Такеши сильнее, чем могли представить его союзники и советники. Она ведь не успела узнать его прежнего. Что ей следовало ждать от переменившегося мужа?
Она даже не знала, остался ли он также благосклонен, как был в письме, когда узнал, что она все же родила ему дочь. Дочь, которая не сможет унаследовать клан. Наоми вновь особенно остро почувствовала свое несовершенство и несовершенство ее ребенка, когда Яшамару-сан сообщил, что они едут на торжества в клане Асакура по случаю рождения наследника у наследника. Три поколения сыновей! Три… в то время как она не смогла дать Такеши и одного.
Она поежилась и плотнее запахнула полы своего плаща. Было холодно, но они не разжигали костер, чтобы не выдать своего присутствия. У Наоми изо рта при каждом выдохе вырывалось облачко пара, а худые пальцы некрасиво покраснели от мороза, что щипал голую кожу.
Внезапно повисшая вокруг тишина оглушила Наоми и заставила настороженно вскинуть голову. А потом она услышала знакомый голос, который, как она думала, уже успела забыть. Нервным движением она заправила за уши невидимые пряди, провела ладонями по голове, поправляя волосы, стянутые в тугой пучок на затылке, и глубоко вдохнула. Наоми медленно подвинулась на край сиденья и, чувствуя, как предательски подгибаются колени, вышла наружу.
Такеши стоял к ней спиной и говорил с непривычно взволнованным Масато-саном. На спине его черного кимоно красовался камон клана Минамото — бело-красный веер. Его же края виднелись и на рукавах. Волосы были все также коротко и неровно обрезаны — возможно, еще сильнее, чем она запомнила.
Вся выдержка мира потребовалась ей, чтобы не броситься бежать к мужу. Чтобы не броситься ему на шею. На них смотрели люди, и это было бы недостойно. Но сердце щемило от тоски, от желания прикоснуться к мужу, убедиться, что он — настоящий, живой, из плоти и крови. Что у него теплая кожа. Что он рядом.
Наоми с трудом проглотила застрявший в горле ком и сделала два неверных шага вперед. По левую руку от нее садилось зимнее солнце, и его яркие лучи осветили ее тонкую фигуру, запутались в светлых волосах.
Она видела, как Масато-сан, заметив ее, что-то сказал Такеши и повел подбородком вперед. Ей показалось, Такеши понадобилось несколько минут, чтобы обернуться, но на самом деле все произошло за секунду. Время остановилось, когда Наоми увидела его исхудавшее лицо. Она неподвижно застыла, и Такеши после короткой заминки сам зашагал к ней.
Наоми моргала, разглядывая его: квадратный, тяжелый подбородок обтянула кожа, об острые скулы, казалось, было можно порезаться. И на лбу прибавилось морщин… кончик носа смотрел чуть в сторону… неужели вновь сломали в плену?..
Она спохватилась в самый последний момент: опустила взгляд, сложила перед грудью руки и склонила голову. Она должна была что-то сказать, произнести учтивые слова приветствия, но не могла выдавить ни звука из-за спазма, что железными тисками сдавил горло. А еще Наоми знала, что стоит ей открыть рот — и вместо слов из нее вырвутся рыдания.
А потом на левое плечо легла знакомая тяжесть его руки, и Наоми подняла голову. Несмотря на подавляемые эмоции, что бушевали внутри, она смотрела на мужа ясным взглядом.
— Здравствуй, Наоми.
В этой фразе было все. Ее слезы и месяцы томительной, мучительной неизвестности; месяцы тягучей тоски; месяцы одиночества и боли; месяцы робкой надежды и снов, в которых они видели друг друга. Что-то надломилось внутри Наоми, когда она услышала голос мужа.
Такая простая фраза — но вся ее жизнь сжалась сейчас до двух его слов. Вся ее жизнь могла уместиться в них.
Она резко кивнула, все еще не владея своим голосом, и правой рукой принялась смахивать невидимые крошки с кимоно у него на груди. Она держалась изо всех сил, не позволяя себе большего. На них смотрят. Она не должна. Такеши перехватил ее пальцы и прижал к себе, накрыв поверх ладонью.
— Я всегда верила.
Наоми старалась не коситься на пустой рукав кимоно на месте левого запястья мужа, но, перехватив пару раз взгляд Такеши, поняла, что получалось у нее плохо. Она не знала, как так вышло, но ее муж вдруг стиснул ее в объятиях и прижал к себе, наплевав на все условности, презрев правила. Он поцеловал ее в затылок, и Наоми, не сдержавшись, всхлипнула. Она зажмурилась, вдавилась щекой ему в грудь и почувствовала, как из глаз неудержимо льются слезы. И сердце стучало быстро-быстро, и в груди словно разгоралось пламя необъятного, немыслимого счастья.