Князь Воротынский - Ананьев Геннадий Андреевич. Страница 9

Все так, но чувствовал в глубине души, что Елена играет с ним, как кошка с мышкой. Коготки только глубоко спрятаны, лапки мягкие, но наготове, свое не упустить. К тому же не по своей натуре она играет, а поневоле. Кто-то, как казалось Василию Ивановичу, наставляет ее. Увы, чувствуя это, он не мог никак доказать, что так оно и есть. Не мог уже оттолкнуть Елену.

– Значит, говоришь, – осуждают?

– Осуждать, государь, не смеют, а удивляться – удивляются.

– Бог с ними. Помолвлен я уже. Обратного пути нет. Да я и не желаю поворачивать. – Василий Иванович приложился к кубку с ядреным квасом, успокаивая себя, и тут же сменил тему разговора: – Ты говоришь, нойон из стремянных твоих? Верить ему можно?

– Тебе, государь, верю да себе. В остальных – сомневаюсь. Оттого и за языком станицы посылал. Я повелел всю ночь гнать, чтобы сотника и мурзу ты самолично допросил. В пыточной, если нужда потребует.

– Это, конечно, можно. Только думаю, ты успел с ними побеседовать. Все уже вытянул, что им ведомо. Теперь шпиль их каленым железом, не шпиль, ничего путного не добавят.

– Так-то – так. А вдруг? Царю открыться – не князю. Прикидывал я, не сегодня-завтра Магмет-Гирей двинет свою рать разбойничью.

– Успеем на Оке крепко встать. Нам ближе и сподручней.

– Не пойдет, мыслю, на Оку. В Казань спервоначалу наведается. Свалив ее, ополчит. Полета тысяч ратников, конных и пеших, поднимет. Черемисы одни чего стоят!

– Не вдруг подомнет Казань. Шигалей не вынесет ему ключи. Простоит Гирей у стен казанских не одну неделю. Думаю, повернет от них, не солоно хлебавши. Только у меня такая мысль, ни на какую Казань он не пойдет. Коварство очередное. Мы во Владимир да на Мещеру полки, в Нижний Новгород, а он по Сенному тракту пойдет. На Тулу. Потом и к Москве. Может, конечно, и через Коломну, по Муравскому тракту. Литва тоже не упустит Смоленск осадить. Растопыривши пальцы, что можем сделать?

– Нойон, бывший мой стремянный, передал, что к Магмет-Гирею примкнул атаман Евстафий Дашкович со своими казаками. Когда Евстафий от Сигизмунда бежал, батюшка твой, светлой памяти, приласкал его, да и ты, государь, жаловал его, только верно говорят: сколько волка ни корми, он все одно в лес убежит. Так любой изменщик. Стремянный мой бывший велел сказать, что немалая с Дашковичем рать казачья. На конях борзых.

– Дашкович?! – ухмыльнулся Василий Иванович, вроде бы не уловив подспудного смысла слов князя Воротынского, острием направленных против возвышения Глинских. – Ну, тогда ясней ясного. Изменщик этот Литве нынче верен. Теперь к ворожею ходить не нужно – и так видно коварство Литвы. Дашкович украины мои хорошо знает, воеводил там, потому, думаю, его литвины и направили к Гирею, чтобы дороги указывал да броды и переправы легкие. Ближний бы путь к нам определил. Однако успеют мои полки ратные встать на Оке.

Нет, ничего не получалось у князя Воротынского. Любой факт Василий Иванович воспринимал так, как он считал правильным, нисколько не поддаваясь его, князя, убеждениям. И Воротынский, чтобы не вызвать царского неудовольствия и не быть изгнанным из бани и из путевого дворца, решил отступиться. До того, как малая его дружина не представит царю языков. «Бог нас рассудит, если польется христианская кровь».

– Пошли-ка, – прервал затянувшуюся паузу царь Василий Иванович, – еще разок похлестаемся, потом и попировать можно, благословясь.

Вернулся домой князь Воротынский поздно вечером, но дворня и дружинники ждали его: вдруг какая надобность в них окажется, но князь даже попенял за переусердствование:

– Чего зря маетесь? Завтра – в поход.

Сам тоже, не медля нисколько, направился в опочивальню, на ходу отвечая мамке о здоровье княгини, о том, скоро ли она подарит наследника, и слушая ее ворчание:

– Чего это басурману Магмету не сидится в своем сарае? Княгинюшке рожать приспело, а муж ейный – на рать. Поганцы-нечисти. Вздохнуть вольно не дают. Неужто Бог и Святая Богородица, заступница наша, не накажет сыроедцев?

– Определенно накажет, если мы сами к тому же за себя сможем постоять…

– Не богохульствуй, княже. На все воля Божья, прости мою душу грешную.

– Не серчай, ворчунья моя любезная, иль я Богородицу не почитаю? Помолюсь ей на сон грядущий, чтоб не отвела лика своего светлого от нас, грешных.

– Помолись, помолись.

С петухами засуетился княжий двор, укладывая провиант для похода, шатры, еще раз проверяя сбрую и подводы. Хотя и ратника двор, воеводы, все здесь приспособлено для скорого сбора в поход, все заранее припасено, проверено-перепроверено (не дай Бог в походе, а тем паче в бою случится что по недогляду и князь разгневается), но лишний глаз не помешает.

Трапезовал князь с дружинниками, с кем скакал, меняя коней, спешно к царю. Посетовал:

– Не внемлет государь слову моему. Только в Коломну да в Серпухов полки шлет.

– Чего ж это он? – оглаживая окладистую бороду, удивился стремянный Никифор, прозванный Двужилом. Он и впрямь был двужильным. Не знал усталости, мог скакать без отдыха сутки, а если приспичит, то и двое-трое. Рука его с мечом либо с шестопером не ведала усталости. Час сеча длилась, два или пять – он махал и махал, пропалывая ряды сарацинские поганые. Боевой топор его был тяжелее всех, стрелу пускал дальше всех из княжеской дружины. Сколько раз выходил на поединок перед сечью, всякий раз повергал супостата. А это – добрый знак русскому воинству. Половина победы.

– Прими мой совет, светлый князь, – продолжал Никифор. – Не уводи всю дружину из своей вотчины. Не ровен час, Литва всколыхнется иль какая заблудшая тысяча крымцев к Угре повернет.

– Прав ты. Я тоже об этом думал. Только как государю объяснить? Скажет: труса празднуешь.

– Малую всю с собой возьми. Она с часу на час подъедет. Коней сменить долго ли? А за большой пошли, только не всю призывай к себе. Оставь добрую половину. Иль кто в Коломне считать твоих дружинников станет?

– И то верно. Но об этом мы с тобой отдельно поговорим. Через малое время я к царю отправлюсь. На молебен. Как языков доставят – вези в Разрядную избу. И мне дай знать.

– Понято.

После трапезы уединились князь и стремянный Никифор. Усадил князь напротив себя верного слугу своего, кому доверял как самому себе. Заговорил:

– Ты в Коломну со мной не поедешь.

– Пошто, князь, так? – удивленно спросил Никифор и погладил свою окладистую бороду. – Иль недоволен мной, княже, присяжным своим?

– Доволен, Никифор, оттого и поручаю самое важное для меня. Как тронусь я с малой дружиной в поход, ты – в вотчину мою. Отбери половину самых удалых и сильных для себя, остальных пошли ко мне, в стан Коломенский. Да чтоб не мешкали в пути. С остальными готовь к обороне Воротынск. Весь городской люд подними, хлебопашцев собери. Поправь стены и башни, припасов заготовь, колодцев нарой побольше.

– А с княгиней как, если Бог даст, разрешится благополучно? Не ровен час, не удержим стольного твоего града.

– Для того и позвал. Сам лично разведай, в порядке ли гать на Волчий остров, где охотничий мой терем. Как станицы казачьи иль сторожи донесут, что крымцы приближаются, княгиню с наследником моим, да ниспошлет Господь княжича, отправляй на Волчий. Гать, где она выходит на твердь, порушь. Стену поставь с бойницами. Пищалей и зелья для них в достатке заготовь.

– Думаю, и без пищалей надежно. Болото, оно и есть – болото. Кому оно под силу, если гать порушим?

– Береженого Бог бережет.

– Все исполню. Не сомневайся, князь. С тыльной стороны на остров тоже есть путь. Трудный, но проходимый. Особенно зимой и даже весной. Очень малое число знает его, но и там положу засеку. И засаду посажу.

– Ладно тогда. А теперь пусть коней седлают седлами парчовыми. Мне же зерцало золотое. Для похода пусть бахтерец припасут.

– Можно тарч положить.

– Лишним не окажется. Как только языков доставят, не медля отсылай их ко мне.

Вышло однако же так, что не успели князь и те дружинники, кому надлежало сопровождать его в Кремль на молебен, облачиться в парадные доспехи, как подскакала к воротам малая княжья дружина с татарскими олбудом и сотником. Князь Воротынский доволен. Самолично передаст царю знатных пленников. Вновь появилась у него надежда уговорить царя Василия Ивановича хоть бы один полк послать в Нижний Новгород и Владимир, а потом еще и Коломну подкрепить стрельцами, казаками и детьми боярскими. В дополнение к тому, что посылает он туда сегодня. Увы, не свершилось и на сей раз. Государь, перед лицом которого предстали со связанными руками знатные татарские языки, повелел: