Прекрасные неудачники - Коэн Леонард. Страница 28

я хочу послать посылку

я хочу послать срочное письмо

есть у вас паспорт?

есть у вас удостоверение?

да, сэр

я хочу послать чек

дайте мне открытку

сколько стоит отправить посылку?

15 шиллингов, сэр

спасибо до свидания

КАТРИ ТЕКАКВИТА НА ТЕЛЕГРАФЕ

(она – изящным курсивом)

чего бы вы хотели, сэр?

я хочу послать телеграмму

ответ оплачиваете?

сколько стоит слово?

пятьдесять пенсов слово

телеграмма для

это дорого, но пустяки

телеграмма не опоздает?

сколько она идет?

два дня, сэр

это долго

я пошлю телеграмму родителям в

надеюсь, они получат ее завтра

уже очень давно я не получал от них вестей

надеюсь, они вскорости мне ответят

возьмите, пожалуйста, деньги за телеграмму

до свидания. Спасибо

КАТРИ ТЕКАКВИТА В КНИЖНОМ МАГАЗИНЕ

(она – изящным курсивом)

доброутро, сэр

можно я выберу книгу?

с удовольствием. Что вы хотите? Выбирайте!

я хочу купить дорожную книгу

я хочу узнать Англию и Ирландию

Еще что-нибудь?

я хочу много книг, но они, как я вижу, дороги

мы сделаем вам небольшую скидку, если вы купите много

у нас есть разные книги. Дешевые и дорогие.

вам связать книги или не связывать?

свяжите книги

так они не развалятся

вот, пожалуйста

сколько это стоит?

четыре доллара

у вас есть словарь?

есть

пожалуйста, упакуйте их

я их заберу с собой

большое спасибо

до свидания!

О Боже, о Боже, я слишком многого просил, я просил всего! Я слышу себя, просящего всего, каждый свой звук. Я не знал, в самом холодном ужасе своем я не знал, как много мне нужно. О Боже, я замолкаю, слыша, как начинаю молиться:

В АПТЕКЕ

Пожалуйста, подготовьте мне этот медицинский рецепт

пожалуйста, позвоните через двадцать минут. Он будет готов.

я подожду. Ничего страшного!

Как мне принимать это лекарство?

По утрам, днем и вечером.

до еды

после еды

это лекарство очень дорогое

я простудился. Дайте мне что-нибудь от простуды.

что-нибудь от головной боли

что-нибудь от горла

что-нибудь от живота

у меня болит живот

я поранил ногу

пожалуйста, вылечите эту рану

сколько это все стоит?

десять шиллингов. Спасибо

Книга вторая

Длинное письмо от Ф.

Мой дорогой друг,

Пять лет длиной в пять лет. Не знаю точно, где это письмо найдет тебя. Полагаю, ты часто думал обо мне. Ты всегда был моим любимым сиротою. О, гораздо больше, гораздо больше, но я предпочту в этом последнем письменном разговоре не тратить себя на простые переживания.

Если адвокаты действовали согласно указаниям, ты теперь вступил во владение моим земным имуществом: моей коллекцией мыла, фабрикой, масонскими фартуками [171], шалашом на дереве. Думаю, ты уже перенял мой стиль. Любопытно, куда он тебя завел. Я стою на этом последнем пружинящем трамплине, и мне любопытно, куда он завел меня.

Я пишу это последнее письмо в комнате трудотерапии. Я позволил женщинам вести меня куда угодно и не жалею. Монастыри, кухни, ароматные телефонные будки, поэтические курсы – я повсюду шел за женщинами. Я последовал за ними в Парламент, ибо знал, как любят они власть. Я шел за ними в постели мужчин, чтобы узнать, что они там находят. Воздух расчерчен дымом их духов. Мир расцарапан их влюбленным смехом. Я пошел за женщинами в мир, ибо любил мир. Груди, ягодицы – повсюду следовал я за мягкими воздушными шарами. Женщины свистели мне из окон борделя, нежно присвистывали мне над плечом танцующих мужей, и я шел за ними и тонул с ними, и порой, слушая их свист, я постигал, что с этим звуком всего лишь сдуваются и лопаются их мягкие шары.

Это звук, этот свист, что окутывает любую женщину. Есть одно исключение. Я знал одну женщину, окружавшую себя совсем иными шумами, – может, музыкой, а может, тишиной. Я говорю, разумеется, о нашей Эдит. Уже пять лет, как меня похоронили. Несомненно, ты знаешь теперь, что Эдит не могла принадлежать тебе одному.

Я последовал за юными медсестрами в комнату трудотерапии. Они прячут свои мягкие шары под накрахмаленным льном – чудесная дразнящая обертка, которую мое старое вожделение разбивает, словно яичную скорлупу. Я пошел за их пыльными белыми ногами.

Мужчины тоже издают звук. Знаешь, каков наш звук, дорогой мой потертый друг? Звук, который слышишь в морских раковинах самцов. Угадай, какой. У тебя три попытки. Заполни строки. Медсестры обрадуются, увидев, что я пользуюсь линейкой.

1. _______________________________

2. _______________________________

3. _______________________________

Медсестрам нравится нагибаться мне через плечо и наблюдать, как я пользуюсь красной пластмассовой линейкой. Они свистят мне в волосы, и их свист пахнет алкоголем и сандаловым деревом, а их накрахмаленная одежда хрустит, как белая папиросная бумага или искусственная соломка, в которую упакованы кремово-шоколадные пасхальные яйца.

О, сегодня я счастлив. Я знаю, эти страницы будут сочиться счастьем. Не думал же ты, что я оставлю тебе на прощание унылый подарок.

Ну, и как ты ответил? Правда, замечательно, что я продолжаю твое образование через эту широкую пропасть?

Он прямо противоположен свисту, этот звук, что издают мужчины. Это «шшш», звук указательного пальца, поднесенного к губам. Шшш – и крыши поднялись на борьбу с ураганом. Шшш – леса очищены, так что ветер не станет трещать ветками деревьев. Шшш – водородные ракеты мчатся подавить инакомыслие и многообразие. Это совсем не неприятный шум. На самом деле, это очень веселый звук, будто пузырьки над моллюском. Шшш – послушайте, будьте добры. Шшш – не могли бы звери прекратить вытье? Не могло бы брюхо не урчать? Не могло бы Время отозвать своих ультразвуковых псов?

Это звук, который извлекает моя шариковая ручка из больничной бумаги, двигаясь вдоль кромки красной линейки. Шшш, – говорит она сонмам нелинованной белизны. Шшш, – шепчет белому хаосу, – укладывайся в ряды общих спален. Шшш, – умоляет танцующие молекулы. Я люблю танцевать, только иностранных танцев не люблю, я люблю танцы с правилами – моими правилами.

Ты заполнил строки, старый друг? Где ты – в ресторане, в монастыре ли, пока я лежу под землей? Ты заполнил строки? Знаешь, это было необязательно. Я опять тебя надул?

А теперь – как насчет той тишины, которую мы так отчаянно пытаемся вызволить из природы? Трудились ли мы, пахали, пили, защищались, чтобы услышать Глас? Куда там. Глас раздается из смерча, а смерч мы давным-давно утихомирили. Я хочу, чтобы ты помнил: Глас раздается из смерча. Некоторые люди некоторое время помнили. Или я один?

Я тебе скажу, зачем мы забили пробку. Я прирожденный учитель, и не в моем характере все держать при себе. Несомненно, пять лет домучили и дощекотали тебя до понимания этого. Я всегда стремился рассказать тебе все – подарить целиком. Как твои запоры, дорогой?

Полагаю, им около двадцати четырех лет – мягким шарам, проплывающим мимо меня в эту секунду, этим пасхальным сластям, запеленутым в служебной прачечной. Двадцатичетырехлетнее путешествие, почти четверть века, но для грудей – по-прежнему юность. Они прошли долгий путь, чтобы стыдливо коснуться моего плеча, пока я весело управляюсь с линейкой, дабы подойти под чье-то определение нормальности. Они все еще молоды, они едва молоды, но свирепо свистят и распространяют опьяняющий запах алкоголя и сандалового дерева. По ее лицу невозможно сказать ничего – начищенное медсестринское лицо, фамильные черты милосердно смыты, лицо, подготовленное к тому, чтобы стать экраном для наших домашних порнофильмов, пока мы утопаем в болезни. Сострадательное лицо сфинкса, на которое капают наши загадки, и, как увязшие в песке лапы, ее круглые груди скребут и скрипят по форменной одежде. Знакомо? Да, это лицо, какое часто носила Эдит, наша идеальная медсестра.