Нестандартный формат (СИ) - "De Ojos Verdes". Страница 68

Оказавшись в помещении, оглянулась, обняв себя за плечи, потому что чувствовала дикий холод.

— Подойди ближе, я всё равно не в состоянии сделать тебе что-нибудь. Не надо бояться, — спокойно выдал муж, сидящий с повязкой на голове.

Ева повиновалась и села на один из стульев, что стояли рядом с кроватью, видимо, оставленные теми двумя мужчинами. И подняла на него прямой и безразличный к своей участи взгляд.

— Дело возбуждено не будет.

Девушка не шелохнулась.

— Даже спасибо не скажешь?.. — усмехнулся, и его бледное лицо оскалилось.

А потом он буквально впился в нее своими внимательными глазами, в которых горело что-то нечеловеческое. И замогильным голосом произнес:

— Недооценивать тихонь вроде тебя — большая оплошность. Поверить не могу, что меня вырубила обычная беззащитная девчонка. Это становится интереснее, чем казалось. Чего ты хочешь? Какие условия?

— Развод. Никаких условий.

Первые слова за последние часов десять-двенадцать дались с трудом, но прозвучали достаточно веско. Правда, вызвали всего лишь короткий злобный смешок.

— Попробуй. Посмотрим, получится ли у тебя.

— Ну и зачем тебе теперь этот брак, когда я знаю, что весь спектакль был для больной матери, которая мне симпатизирует? — Ева подалась вперед. — Ты настолько мерзок, что даже вины не ощущаешь.

— Ну, прости, милая, уж каким полюбила… Мерзкий, подлый, эгоистичный и еще много подобных эпитетов. И что? Тебе разве не нужны деньги, статус, семья, детишки? Я могу купить эту ширму у любой другой порядочной девушки…

— Но эта честь выпала мне?

Он развел руками и фыркнул:

— А почему нет? Ты сама сказала — тебе симпатизирует моя больная мать, а на сегодняшний день она и есть самое дорогое, что у меня есть.

— А как же Ника? Ваши отношения? Чувства?

Карен расхохотался, под конец поморщившись от боли. И снова обратил на неё внимательный взгляд:

— И ведь не прикидываешься…реально наивная до упоротости.

В этот момент облегчение, испытанное оттого, что она его все-таки не убила, бесследно улетучилось. Ева даже опешила от этой мысли, но смерть Карена вдруг показалась ей вполне справедливой. Девушка встала, чтобы уйти, ибо не испытывала ни малейшего желания задерживаться в обществе этого беспринципного ничтожества.

— Я не закончил, — послышался рык, — давай подумаем, что будет с твоими родителями, когда пойдет слушок, что дочь развелась, не успев выйти замуж, потому что жених обнаружил интересные факты из её биографии?.. Это будет весьма правдоподобно, учитывая, что мы разошлись после брачной ночи. Классно, да? Такая древняя никак не исчерпывающая себя тема — обманувшая мужчину девушка, прикидывающаяся невинной овечкой…

— Мои родители знают меня. Можешь не стараться.

— А остальные? Сколько могут выдержать любящие мама и папа, если со всех сторон на них навалятся осуждающие знакомые и родственники? А потом еще известие, что ты пыталась меня убить, когда я пригрозил разоблачить тебя…

Ева выпрямилась и застыла, неверяще покачав головой:

— Ты смешон.

— Не думаю, что ты будешь смеяться, когда я устрою сладкую жизнь всей твоей семье. Сестричка подросла, ей уже есть восемнадцать, и о её репутации подумай…

Девушка уставилась на него в упор и почувствовала, как сердце резко скакануло к горлу. Страх ли…ужас ли…боль?.. Как можно было влюбиться вот в ЭТО, не замечая гнили и закрывая глаза на наполеоновские замашки? Синдром вседозволенности, какой-то веры в собственную божественность и абсолют? Как? Он же сейчас говорит серьезно — ему плевать на неё и на членов её семьи…

— Вижу, шестеренки заработали, — довольно резюмировало чудовище напротив, которому не хватало лишь рожек для полноты образа. — Всё просто, Ева. Ты некоторое время побудешь хорошей девочкой. Впрочем, такая и есть. До скукоты и скрежета зубов.

— Сколько? — пересохшими губами на выдохе.

— Не знаю, — вот тут с него вдруг слетела вся спесь и самоуверенность, — по состоянию мамы.

— Я с тобой не…

— Да кому ты сдалась, — небрежно отмахнулся, — не собираюсь я с тобой спать. И даже жить. Чистая формальность.

— Зачем? Чем это поможет ей?

— Для её спокойствия.

Нет, определенно точно этого девушка не понимала. Но в данную секунду сил с ним бороться не было. Пережитый стресс дал о себе знать, разом выбив из организма запасы энергии. Мозг отказывался воспринимать искаженную реальность с достойными Голливуда интригами. Так не бывает. Это сон. Надо проснуться. Ева развернулась и вышла, очень надеясь, что, переступая порог, оставит позади весь этот кошмар.

Но её тут же схватили за руку и потащили вглубь коридора, заводя в какое-то пустое помещение. Надо сказать, что для больного онкологией, а также весь вчерашний день бывшего в полуобморочном состоянии человека Анна Седраковна двигалась на удивление бойко. В отличие от самой девушки, плетшейся позади. Женщина прошлась по ней взволнованным слезливым взглядом, который медленно опустила в пол. Когда она заговорила, голос её наполнил пространство густой беспробудной тоской, которая ударилась о стены и завибрировала в открытом пространстве:

— Прости, дочка. Всё, что он тебе сказал, настолько меня ранит именно как его мать, что лучше бы я умерла вчера, чтоб не слышать этого. Будь уверена, я не позволю причинить вред тебе и твоим родным. Прими это…как отчаянный шаг сына, пытающегося угодить…безнадежно больной матери. И…конечно, ты можешь уйти с миром.

— Почему Вы скрыли свою болезнь от меня? — решилась Ева на мучавший её вопрос. — Разве…я была Вам чужой?

Анна Седраковна печально улыбнулась, так и не подняв взора:

— Вот именно, что стала мне слишком родной, чтобы возложить и на тебя бремя этой преждевременной скорби. Зачем огорчать тех, кого любишь? Дети и так переживают…как видишь, даже сходят с ума и творят необъяснимое.

— Вы же понимаете, что Ваша болезнь тут не причем, Карен сам по себе такой. Как оказалось…

— Понимаю ли я? — вскинула голову и поймала взгляд Евы, обжигая мукой в своих глазах. — Лучше меня никто не понимает. Это больно признавать, но мои дети испорчены деньгами и властью, данной этими бумажками. Спасти их у меня не получилось. Я надеялась, что твоя чистота поможет Карену…сердце грела надежда. Он же проникся к тебе, так смотрел…восхищался…

Девушка болезненно поморщилась, вспоминая всё это лицемерие. Мир явно потерял яркий талант актерства…

— Как и любая мать…я всего лишь хотела, чтобы мой ребенок был спасен.

— Вероника рядом с Вашим сыном, она его очень любит. Чем не спасение?

— Не говори об этой… — запнулась, не сумев подобрать слов, — как она его спасет, если такая же, как и Карен? Испорченная, беспринципная и пропащая… — горько ухмыльнулась. — Мне жаль, что из-за меня ты попала в такую историю. Всё, что ты пережила, остается на моей совести.

— Не надо так, — Ева устало вздохнула, — пожалуйста. Можно мне просто уйти? Уйти и забыть всё.

Анна Седраковна сделала шаг в сторону, освобождая путь. Девушка тут же направилась к выходу, но на пороге была остановлена пробирающим до костей молящим тоном:

— Ева…я тебя очень прошу…если есть хотя бы один шанс… Если можно побороть гордость и попробовать… Карен же…ты же его любишь. Ты могла бы попытаться?..

Она молчала. Так и застыв к той спиной. Нечестно задавать подобные вопросы в этой ситуации. Что ответить, чтобы не сделать больнее, когда сама не осознаешь ничего… Глупо отрицать, что как девочка Ева в глубине души еще не растеряла последнюю крупицу веры в что-то хорошее по отношению к мужчине, которого, как считала, искренне любила. Все чувства в ней смешались и грызли друг другу глотку в поисках истины — что правильнее в этой жизни? Уметь прощать и снова доверять или идти дальше, перешагнув этап и записав его в опыт?

Наверное, дело в том, что девушка не могла простить себе эту самую доверчивость, принять, что так ошиблась и как последняя дура прыгнула с головой в грязный водоворот, закрыв глаза и уши, чтобы отгородиться от правды. Гордыня. Как же коварно она бьет! Пускает извивающихся змей в душу, а те и рады шипеть…как с тобой могло такое случиться, Ева?!