Дурак космического масштаба (СИ) - Бэд Кристиан. Страница 27
Я вздрогнул.
«Так только щенок может спать, предварительно нагадивший во все доступные ему туфли, оборвавший занавески на кухне и сделавший посреди прихожей лужу больше самого себя. Надо иметь очень незамутненное понятие о совести, чтобы вот так раскидать во сне руки и ноги. И это после всего, что он натворил сегодня. Я думал, корабельный реактор таки не выдержит разницы температур, что он ухитрился ему задать. Как только меня угораздило зайти проверить… И как ЕМУ могло прийти в голову, что он вообще имеет право вмешиваться в управление реактором? Спит. Какой идиот придумал ставить к реактору первогодков? Хорошо хоть я не ударил его сегодня, оба бы не спали. На такого, как Анджей трудно злиться, он делает всё от души, даже глупости. Да и мне, порой легче убить, чем ударить. Хотя ему сегодня больше пригодилась бы порка. Дисциплинарное взыскание в таком возрасте как раз пока без надобности: молочная совесть уже отвалилась, коренная еще даже не режется. Ты, Анджей, думаешь, испугался того, ЧТО сделал? Ты испугался того, что узнают… Попросил техников проверить замедлители по-тихому… Если прогорели…»
Я помнил тот случай. Правда, помнил смутно и ненадёжно, как дети помнят всякие неприятные вещи — похороны близких или ссоры родителей. Помнят, не понимая и не принимая до конца. Оказывается, дело тогда было даже хуже, чем я предполагал. Хорошо, что первым пришёл Дьюп, а потом уже сменщик. И я вряд ли обиделся бы, если бы он меня тогда ударил… Или я сам себя ещё так мало знаю?
«…Спит. У меня мог уже расти такой же сын, ну, может, чуть-чуть постарше… Или, пойди я другим путём, имелись бы уже праправнуки. Но не срослось.
Мне 154 года. Когда мне было столько же, сколько сейчас тебе, Анджей, люди так долго не жили… Теперь я застрял годах на сорока пяти, да и то лишь потому, что взялся за себя слишком поздно. Хотя мне уже, честно говоря, и жить-то не очень хочется. Когда заразился "синькой" мучился, очередной раз, приходя в сознание, что всё ещё не там. Но организм выдержал. Ему плевать — хочу я или нет. Или я еще чего-то не успел в этой жизни? Чего? Щенка вот этого воспитать? Это мне божья кара за то, что не завёл своих, за то, что сторонился в академии курсантов, не брал с собой в пару малолеток… Боги нашли-таки. Нужно хоть ему успеть рассказать, может, пригодится. Если все будут начинать службу с попытки взорвать корабль… Хотя… Я и сам начинал не лучше. Спи, Анджей, я попробую рассказать тебе кое-что, на случай если сдохну и не успею показать. Раз уж эта проклятая бессонница…»
Я закрыл глаза. Мне было и больно и тепло одновременно.
«Скоро начнется война, мальчик. Я знаю. Я пережил их три. В меня и в тебя будут стрелять. И стрелять так долго, что скоро тебе станет больно только от одного сознания, что в тебя стреляют. Осознание иногда больнее, чем раны. Ладно. Давай попроще и по порядку. Если ты это читаешь, значит меня, скорее всего, давно уже нет. И это хорошо. По-моему это глупо — листать при живом хозяине его записи. Детство моё тебе без надобности. А вот в Академии мы учились в одной. Её и раньше так называли — Академия.
Только тогда это было официальное название, а сейчас — вроде, как кличка. Но, по сути, в ней ничего не изменилось, и даже портреты на стенах всё те же… Я, правда, поступил туда поздно. Мне уже сравнялось двадцать пять. Это чуть больше, чем ваши двадцать пять, потому что тогда не существовало ещё понятия стандартного года и на каждой планете считали по-своему. Я закончил историко-философский факультет на Диомеде (не удивляйся, тогда Империя почти ничего не делила с Экзотикой), какое-то небольшое время преподавал, писал диссертацию… Я — диссертацию. Смешно. А потом вселенная медленно, но верно покатилась к войне. И я понял, что не смогу тихо сидеть и читать никому не нужные лекции. Я был молод. И я был глуп. Ты хотя бы попал в эту мясорубку в том возрасте, когда от человека еще не ждут "взрослых" решений. Я же отдал себя Беспамятным богам сам».
Я вспомнил. Мне об этом же говорил отец. Что любая военная служба — безумие, потому что кровь притягивает кровь. И вырваться из этого кровавого окружения я уже никогда не смогу. И что вокруг людей — не ангелы. Вокруг них те, кто потребляет энергию их трудов и мыслей. И потому вокруг военных — кровопийцы. Я тогда посчитал это истерикой человека, обросшего навозом, детьми, поросятами…
Прикрыл глаза и начал вспоминать отца, маму, братишку Брена. Интересно, к ним уже пришло известие о моей "смерти"? Мама, наверное, плачет. Мне впервые за все эти годы очень захотелось увидеть их всех. Мама постарела, наверное. Процесс реомоложения — дорогая штука, а у отца другие приоритеты — удобрения да семена… Я стал вспоминать свою жизнь на ферме и уснул… Прости меня, Дьюп, я не спал толком двое суток.
Утром следующего дня мы начали готовиться к передислокации на Аннхелл. Влана носилась с девицами, ей хотелось их куда-то пристроить, а, учитывая темперамент обеих, это было непросто. В конце концов, решили сдать сестёр в какой-нибудь интернат прямо на Аннхелле. Младшая оказалось ещё хлеще старшей. Золотоволосая, с огромными зелеными глазами и надписью, через всю физиономию: "Не тронь меня, я кусаюсь". И ведь действительно кусалась. Влану она убедила в этом, когда ее ловили, Гармана буквально вчера. Не знаю, он-то чего от мелкой хотел? Я на полном серьезе предложил сдать юных леди не в интернат, а в колонию, после чего их хотя бы можно стало выпускать без наручников. Хотя, намордники всё-таки не помешали бы. С остальными подростками разобрались проще. Я приказал ребятам построить помост на центральной площади и согнать остатки городского населения, которое в последние сутки, видя, что стало тише, повылазило из своих подвалов. Причем площадь я велел обустроить, как для показательной казни. А потом мы выставили щенков на помост и… по одному сдали в руки родственникам. Надеюсь, в городе надолго запомнят эту странную историю. Бойца своего мы похоронили в открытом космосе. Это была не единственная наша потеря на Мах-Ми. Тогда мы отдали пространству троих. И не говорите мне, что это не большие потери.
Влану с моей "легкой" руки бойцы уже называли за глаза "Птица". С самого утра она носилась туда-сюда, как угорелая. Я дал ей ознакомиться с должностной инструкцией, и, в общем-то, до подписания приказа она могла бы читать её еще день-два по слогам. Но Влана решила иначе. Я не возражал. Тем более что доукомплектация — дело именно зама по личному составу. А нам предстояло завербовать полдюжины ребят на Мах-ми, (я посчитал, что это безопаснее сделать здесь, чем на Аннхелле). Мы объявили о своём желании по специальной городской связи (в расчете на местную полицию). И по остаткам обычной связи — тоже объявили. Объявили утром, а после обеда выяснилось, что выбирать уже есть из кого. Увидев, что Влана готова идти в бой, я забрал Келли и единственное, о чем предупредил ее, что утверждать каждого кандидата буду лично. Она послала за мной дежурного меньше, чем через час. Предложила взять восемь вместо шести, что меня сразу насторожило. Одна физиомордия, к тому же, показалась знакомой. Где-то я видел этого парня, но вспомнить где — не мог. Прошелся раз-другой вдоль шеренги добровольцев, думая, ну где? Остановился напротив другого парня, спросил кто он и откуда. А сам думал. Парнишка белобрысый, высокоскулый, будь он помоложе… Вот оно. Новобранец похож на того мелкого отморозка с крыши, с экзотианской заколкой в волосах. Мило. Интересно, Влана мне его нарочно подсунула? Восемь вместо шести… Может, не одна подстава, а две? Я прошелся, вглядываясь в лица, еще раз. По сжатым, побелевшим губам крайнего новобранца понял — пройдусь в третий раз, случится что-нибудь интересное. Влана смотрела на меня спокойно. Уж у неё-то обморока не ожидалось при любом раскладе.
— Шесть, — сказал я. — Мне пальцем ткнуть, или и так понятно?