Хорея - Кочан Марина. Страница 3

Надевая трусы, я заметила на полу возле ступни прозрачную каплю. Это начали подтекать воды. Я написала своему доктору.

«Ну что ж, езжай в роддом, я тоже скоро буду», — ответила она, и это «что ж» встревожило меня, показалось каким-то слишком напряженным.

Я надела свои самые удобные вещи: штаны для беременных с большим карманом спереди для живота, любимый серый свитшот и пуховик-одеяло. Потом взяла большой полиэтиленовый пакет, в котором было все, что предписывалось взять в роддом.

Список висел на входе, когда мы приехали записываться на роды, и я сфотографировала его на телефон: пеленки, послеродовые прокладки, резиновые тапки, несколько распашонок и ползунков, мыло и бутылка воды. Взять с собой все это можно было только в обычном пакете-майке — так было указано в правилах роддома. Никаких шоперов, никаких спортивных сумок. Из вороха скомканных пакетов под раковиной на кухне я вытащила пакет «Пятерочки». Пакет должен быть завязан узлом — так диктовала инструкция из роддома. Наверное, чтобы ничего не выпало. Я связала ручки, и пакет стал похож на солдатский вещмешок. Или на сказочный узелок, который вешают на палку, чтобы отправиться с ним в долгий путь.

Мы заранее оплатили роды в одном из самых старых, проверенных роддомов Петербурга. Вообще-то я хотела оплатить только койку, переживала, что меня увезут куда-нибудь далеко, возможно даже за город. Но Марина, заведующая отделением, принимая из моих рук оплату за санитарную бригаду, посоветовала воспользоваться и ее услугами.

— У меня таких, как вы, миллион, мне не нужны ваши деньги, но поверьте — намного спокойнее будет рожать с кем-то знакомым, — сказала она, безразлично глядя мимо меня. В пальцах она крутила дешевую синюю ручку. Потом положила ручку на стол, пристально на меня посмотрела и улыбнулась: — Да и разница в цене невелика, думаю, муж вам все оплатит.

Она сделала упор на слове «муж», но, может, мне это только показалось.

К десяти вечера мы были на месте. Всю дорогу я ехала на четвереньках на заднем сиденье нашей машины. Сестра сказала, что именно в этой позе легче всего переносить схватки. Леша рассказывал мне подробно о дороге, какие дома и магазины мы проезжаем, сколько времени еще осталось по навигатору. Его голос успокаивал меня.

В роддоме нас встретила женщина с очень усталым рыхлым лицом. Она загнала нас в маленький предбанник без окон, где стулья расположились кругом, по периметру. И ушла в соседнюю комнату. В предбаннике пытались найти себе место несколько девушек. Одна стонала и ходила взад-вперед, держась за поясницу. Иногда она пыталась прилечь, вытянувшись на трех составленных вместе черных железно-дырчатых стульях. Стулья были слишком узкие для ее тела, и она снова начинала свое болезненное путешествие. Две другие вели себя тихо. Они сидели в разных углах и обнимали такие же уродливые пакеты с вещами, как мой.

На пороге снова появилась медсестра и позвала меня пройти за ней. Мужу она указала на другую дверь, дальше по коридору. Мне предстоял осмотр, мы должны были встретиться уже в родильном зале. («Совместные роды, так будет всем спокойнее», — кивнула врач Марина.)

Я попала в небольшое помещение с письменным столом и кушеткой, на кушетке незнакомая мне врач осматривала еще одну беременную девушку. Я почувствовала себя неловко, как будто вторглась в чужой дом. Медсестра положила на стол передо мной несколько листов А с плотно напечатанным мелким текстом.

— Нужно заполнить, здесь, здесь и здесь, доставайте паспорт.

Новая схватка застала меня за заполнением первого листа. Я отошла в сторону от стола и нагнула голову к животу. Было бы странно вставать прямо там на четвереньки, поэтому я просто старалась дышать глубоко ртом, захватывая весь воздух вокруг себя. Боль стала сильнее. Я словно держала в руках огромный камень. На тренировках по карате, куда я ходила до беременности, мы поднимали тяжелые круглые подушки, подбрасывали их и ловили, отжимались вместе с ними до тех пор, пока тело не переставало слушаться. Хотелось выпустить из себя всю эту тяжесть, бросить камень под ноги. Я уже не могла так легко вынести эту боль и услышала, словно со стороны, свой стон.

Я заполняла одни и те же данные на каждом листе и думала о том, что это похоже на первое испытание. Пройдешь этот уровень, и тебя допустят на следующий. Когда я наконец закончила, в комнату зашла врач. Она жестом указала на гинекологическое кресло.

— Посмотрим, что там у тебя.

Я неловко вскарабкалась на него и достала ногами до опор. Она мельком взглянула на мою промежность. А затем резко засунула руку прямо мне во влагалище и повернула ее, как поворачивают ручку крана. В комнате погас свет, и я потеряла способность выдыхать воздух. Я почувствовала, как холодное льется по моим ногам. От боли я резко сжала зубы, прикусила щеку, и во рту стало солоно.

— Ну вот, так хорошо. Немного помогла отойти водам. Теперь можешь вставать.

Поднимаясь с кресла, я увидела на полу мутную, цвета сырого теста лужу. Мне вдруг стало легко, как будто ребенок уже родился. Потом я узнала, что воды должны были отойти сами.

— Пойдем в зал, посмотрим, как будет идти раскрытие.

Я представила себе цветок, что-то вроде большой белой лилии, которая распускается на ускоренной съемке. Мне хотелось бы посмотреть на свои роды со стороны, увидеть, как раскрывается мое влагалище. В интернете я как-то нашла картинку: «Представьте себе наглядно раскрытие шейки матки». Ягода голубики в разрезе — это один сантиметр, самое начало. А в конце — дыня, десять сантиметров. Вместительная и все же очень небольшая дыра, через которую должна пройти голова моего сына.

Леша уже ждал меня, примостившись на стуле в углу родильного зала. Я нашла самый теплый предмет в этой ледяной на вид комнате: байковое одеяло в розовую клеточку, точно такое было у меня в детстве. Мама вдевала его в белый пододеяльник с ромбовидной дырой посередине, так что часть одеяла была всегда видна. Я спала под ним в межсезонье, а зимой мы доставали толстое ватное, атласное. Я взяла это сиротливое одеялко, сложила вчетверо и постелила себе на пол у окна, встала в «позу коровы», так я назвала ее. В такой рожают большие животные. Малыш выпадает и встает на ноги. Он сразу готов жить.

Схватки стали намного сильнее и дольше, меня одновременно выжигали изнутри, били розгами, выжимали мои почки, как мокрое белье, а бок пытались проткнуть тупым ножом. В горле застрял остроугольный предмет, словно я проглотила кубик из детского конструктора. Я сглатывала снова и снова, но он не исчезал.

— У меня что-то не так с горлом, — сказала я Леше, когда очередная схватка меня отпустила и я уперлась потным лбом в одеяло.

— Все будет хорошо, думаю, это нормально, — сказал он, массируя мне крестец. — Скоро все закончится. Мы справимся. Ты очень сильная.

Мой муж — самый спокойный человек в моей жизни. Без него я бы уже умерла от вечной тревоги.

В соседней палате кричала девушка. Это был крик напуганного зверя, переходящий в протяжный вой, потом в жалобный, умоляющий стон. Она умолкала лишь на минуту, чтобы затем с новой силой включиться в борьбу. Я не слышала успокаивающих голосов — наверное, она рожала одна, всего раз кто-то из персонала больницы крикнул отрывисто и злобно: «Не ори!»

В палату зашел старичок с твердым металлический кейсом. На вид ему было лет восемьдесят, он был весь ссохшийся и недобрый.

— Будем делать анестезию, — сказал он. — Сядьте на кушетку. Нужно сидеть не двигаясь, пока я буду вводить препарат. — Тон его стал предупреждающим, как будто он заранее знал, что я могу его разочаровать.

Пока он набирал лекарство в шприц, схватка повалила меня на бок, и я вцепилась что есть силы в дерматиновый край кушетки.

— Э-э-э-э нет, барышня, что это за беготня. Так мы с вами каши не сварим. Тогда я просто развернусь и уйду.

Он даже отошел от меня, словно обиделся.

— Но мне больно, — сказала я треснутым голосом.

Мой язык высох и еле ворочался. Я почувствовала, что вот-вот заплачу. Я сделала усилие и села ровно, подставив под укол голую спину. Леша крепко сжал мою руку. Во время очередной схватки я ногтями впилась в его мягкую ладонь, оставив на ней маленькие темно-бордовые полумесяцы.