Ангел ходит голым - Измайлов Андрей. Страница 21

— Ага! Самое то, чтобы обобрать до нитки.

— Зачем так говоришь, Вась-вась? Земляков не обижай! Зачем до нитки? По карманам не шарили, даже бумажник на месте.

— Ага! Просто микроволновку прихватили, обнаружена в бытовке.

— Микроволновка, подумаешь! Им тоже надо на чём-то разогревать, готовить…

— Ага! Резонно. Дальше?

— На следующий вечер снова зашли. Просто извиниться, если что не так.

— Ага! А там — всё так…

— Да. Поняли — трупешник. В дом уже побоялись снова заходить. Но, говорят, джип снаружи стоит и стоит. Хозяину без нужды уже. Не пропадать же добру. Совсем зря стоит. Вот, говорят, и решили…

— Ага! Получается, сразу заявить нам насчет трупешника — слабо?

— А зачем? Сам посуди, Вась-вась.

Сам посудил. И то! Зачем? Мёртвые срама не имут. Имущества — тоже.

Да, на протяжении нескольких дней обдирать автомобиль до скелета, зная о трупешнике (владельце?) в полусотне метров от… Это как-то… Сила воли, воля силы. Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не. Разница менталитетов. Или тривиальная алчность? Хотя понятие «алчность» уместней при переизбытке, не при нищете.

Джасим и Дахдах перепугались, ага, смертельно. Когда Вась-вась-2 чуть не припаял им убийство с целью ограбления. Причём не за себя перепугались, не столько за себя. За Ваиля, Дагмана, Мишари, Гатафана. За всю артель «Прорабский труд». Вышлют! Всех! Не разбираясь! А что потом, а что потом? Шёпотом.

Выдохните, чурки. Свободны. Покамест.

А вас, понятые, попрошу остаться. Женщина, держите себя в руках. Мужчина, держите свою женщину в руках.

Ф. И.О. И прочая, и прочая. Анкетная тягомотина, протокол. Смело можно пропустить. А теперь по существу.

— Насколько хорошо знаете хозяина дачи?

— Ни насколько! И не видели никогда!

— То есть потерпевший вам незнаком? Посмотрите на него ещё раз, внимательней, гражданочка.

— Нет! Не-е-ет! Не хочу, не буду ещё раз на это смотреть!

— Раньше видели его? При жизни?

— Наезжал. Периодически. Весной. Осенью.

— А говорите, не знаете хозяина дачи.

— Он не хозяин. Умер хозяин. Два года назад. Или три? Точно, два! Тут — хозяйка. Лиля, кажется. Толком не общались.

— Взаимная неприязнь? Причины?

— Никаких! Просто… Мы на своих шести сотках не разгибаясь — редиску, лук, чеснок, витамины. А у этой — двенадцать соток! Хоть бы раз нагнулась. Кедры, понимаешь! В пруду, понимаешь, цветочки! А смысл? Вот скажите, какой смысл?! И всё у них так!

— У них?

— У жидов!

— М?

— Улыбается вежливо, а сама ненавидит! Презирает, с-с…!

— За что?

— За то, что мы русские! Они вообще всех ненавидят! Презирают! Всех кроме своих! Свысока на нас, будто мы быдло! Скажете, нет?! Скажите! Разве нет?

— М-м. Как же, как же. И Христа распяли.

— А разве нет?! Разве нет?! Вот скажите! Распяли же!

— М-м. Гражданочка, вернёмся к…

— Или вы сами из этих? Что вы их оправдываете?!

— М-м. Оправдываю?

— Вот эта ваша ирония про «Христа распяли»! Как у вас язык повернулся?! Вы крещёный?! Православный?!

— В данный момент я — капитан милиции. При исполнении. А вы по делу свидетель… пока. Мужчина, уймите свою женщину.

— Рита, уймись! Товарищ капитан, простите её, поймите. Нервный срыв. Такое зрелище…

— Ах, она ещё и Рита. Странное имя, не русское.

— Товарищ капитан! Простите её, простите.

— Да пока ни в чём и не виню. Пока!.. Малóй, налей-ка ей водички. Да хоть из прудика черпни… Уведи её, уведи. Куда-куда! К чёртовой матери! Прошу прощения, мужчина…

— Ничего-ничего. Я и сам иной раз…

— Давно вместе?

— Двадцать лет.

— Сочувствую

— Я и сам иной раз себе…

— Теперь, значит, с вами. Готовы отвечать?

— За что?

— На вопросы!

— На любой!

— Начнём сначала. Вам знаком потерпевший?

— Который там?

— Который там. Кто он?

— Перекидывались словом, когда приезжал. Постольку поскольку.

— Муж хозяйки, любовник, наёмный рабочий?

— Не муж, нет. Муж у неё два года назад…

— Да-да, умер. Мы в курсе.

— Чемпион по дзю-до.

— Сейчас о ком?

— О муже хозяйки. Правда, тоже ни разу его не видел. В смысле, живьём. По телевизору один раз. Он сюда и не приезжал.

— Тоже?

— Что «тоже»?

— Тоже ни разу его не видел. Кто ещё ни разу его не видел?

— Ритка.

— Ах да. Ну да. Вернёмся к нашим баранам. Забудем про мужа. Этот, который там…

— Ермак?

— То есть он — Ермак. Уже что-то!

— Вообще-то не Ермак. Она его по-другому называла. Не запомнил. А сам говорит: Ермак. Ермаков, ну.

— Продолжайте, продолжайте. Вы, значит, общались.

— Не. Постольку поскольку. Он позапрошлой осенью как-то с буром ходил по участку, бурил чего-то. Я ещё спросил: от крота?

— От крота?

— Заколебал, сволочь! Уже и кипятком, и пестицидами, и газом, и отравой! Главное, ничего не берёт! А эти кучки земляные… У нас же редиска. А крот…

— Не отвлекайтесь. По теме!

— Я — по теме. Спросил: от крота? Ещё подумал, спрошу: сосед, не дашь попользоваться? Нет, говорит, не от крота… Слово за слово…

— Перекурили? По рюмашке?

— Не. Он некурящий. И непьющий. Был…

— Непьющий, так?

— Совсем. Даже обидно.

— Ага! Оригинально! Как же тогда можете объяснить, что на столе перед ним почти пустой литровый «Рояль»?

— Я должен объяснить?

— Можете. Если можете. Или ему насильно в глотку спирт вливали? Тогда кто это мог быть? Не вы?

— Не я!

— Тогда кто?… Слушайте, как мужчина с мужчиной, без протокола. Всё, что знаете о потерпевшем и хозяйке участка — отношения?

Отношения… Со свечкой, конечно, не стоял, но — да. Ермак наездами бывал, сезонно. С деревьями возился — с кедром, с можжевельником. Вроде садовника. Неделю-две. Ночевал, нет, не в джипе и не в бытовке. В доме. По полной программе ночевал. Подглядывать не подглядывали, но на природе слышимость, особенно по ночам. Да они и не скрывали особенно. А что такого?! Оба свободные, молодые, здоровые. Ритка шипела, но у неё от зависти. Страшно радовалась, когда осенью этот тарарам: «А я говорила! Я говорила!»

— Тарарам? Осенью?

— А Ермак приехал очередной раз. Приехал — ни-ка-кой! Гаишники не тормознули — вообще загадка. В дрова, в говно, в дупель — не то слово! На ногах-то твёрдо, но взгляд дурной. Агрессия прёт. Бензопилу из багажника достал, дёрнул-завёл. И пошёл — по прямой. Я через забор ему: «Привет, сосед!» Он приостановился, глянул. Хорошо, забор. Такой взгляд… Щас сначала кое-кого покромсаю, потом вернусь и — тебя, не отвлекай пока по мелочам. И — в дом. Хозяйка тоже приехала за день до него.

— Дальше?

— А всё.

— То есть?

— А не в курсе. Ритка вцепилась, затащила, заперлась. Шипит: «Не вздумай! Не наше дело! Спим!» Ещё та ночка! Бензопила то и дело у них в доме. Такой рёв! И Ермак то и дело. Такой рёв!.. А хозяйки не слыхать ни разу. Думали, проснёмся утром — вот кошмар! Графские развалины с кровавыми ошмётками!

— Почему сразу в милицию не позвонили?

— У нас на даче нет телефона.

— Даже мобильного?

— Не разбогатели ещё.

— М-да. И, значит, поутру вы проснулись…

— Мы так и не заснули!

— М-да. И?

— И, говорю же, всё… Дом стоит, как стоял. Хозяйка жива, к нам постучалась часов в десять, в кои веки обратилась: не найдётся ли соды? Ритка злющая, шипит: «Хрен ей, жидовке, а не сода!» Ну, я нашёл, поделился. Благодарю, говорит, а глаза добрые-добрые. Всё-таки они нас не любят. Благодарят, а не любят. Нет, у меня у самого был один друг-еврей, по работе, очень приличный человек!

— А Ермак?

— Ермак?

— Дом стоит. Хозяйка жива. Ермак?

— Так он же вот… А! Тогда?! Осенью?! Нормально. Вышел часов в двенадцать с бензопилой. Нет, выключенной. Погрузил. Сел. Уехал.