Год порно - Мамаев-Найлз Илья. Страница 31

На Марка со всех сторон навалилась тяжелая сухость и узость. Было так больно, что заслезились глаза. Хотелось все прекратить, но, казалось, тогда станет еще хуже. Они попробовали разные позы. Леся делала вид, что ей нравится, громко постанывала и вскрикивала. Она избегала смотреть Марку в глаза, а может, наоборот, это он отворачивался. Внутри защемила тоска, и, выдержав какое-то время, он сказал, что устал, но ему понравилось, спасибо. Леся хотела что-то ответить, но промолчала и пошла в ванную обмыться.

У тебя не работает свет, сказала она.

Марк улыбнулся.

Он тебе очень нужен? — спросил он. Ему было лень рассказывать про соседку, а это явно пришлось бы сделать, если бы он сейчас вышел на площадку к электрощиту.

Да нет, я уже все.

Курить?

Ага.

Они вышли голые на балкон и закурили в ночной тишине. Издалека доносились звуки веселья и рев машин. На перекрестке щелкал светофор, переключаясь с одного цвета на другой. Скрипел подоконник. Марк с Лесей долго молчали, а потом заговорили. Их голоса изменились, стали усталыми, скомканными, отдаленными, но по-новому близкими.

Мы планируем пожениться и завести детей, сказала Леся.

Ты этого хочешь?

Он хочет. Куда мне деваться.

Не знаю.

Она повернулась к Марку, задержала на нем взгляд, потом усмехнулась и протянула да-а.

Тогда все и кончилось. Марк мог предложить ей остаться у него, и Леся бы осталась. Она бы согласилась с ним жить. Может, даже согласилась бы на следующий же день пойти в ЗАГС. Но Марк вдруг понял, что ничего из этого не хочет. Да и Леся тоже. Неужели все их чувства были обыкновенной жаждой обладания, думал он. Он не верил в это. Леся была все так же ему дорога. Просто теперь все изменилось.

Они еще немного поболтали, скрывая друг от друга, что осознали сегодня. Потом Леся оделась, и Марк закрыл за ней дверь.

Он был рад, что она ушла.

Многое теперь давалось Марку легко. Не то чтобы он готов был горы свернуть, но что-то очень тяжелое куда-то исчезло, и все стало просто. Настолько, что Марка даже не волновало, что исчезло и почему. Люди перестали казаться ему чужими. А сам он — кем-то особенным. Отличия вообще как-то наскучили. Люди вокруг настолько расслоились, что его куда больше интересовала их схожесть. Он роднился с теми, кто приходил в кофейню, нет-нет да наливал кому-нибудь за счет заведения, а посетители радовались, и их улыбки и взгляды грели и немного смущали.

Время, скоротечность которого он так болезненно недавно ощущал, приостановилось, замерло. Ветер в городе дул мягко, еле заметно. Можно было глубоко дышать и за секунду проживать несколько жизней. И Марка это обнадеживало, ведь раньше ему не хватало времени и на одну.

Он только и думал теперь о том, как с толком использовать тепло оставшегося лета. Не хотелось сидеть дома. Какая глупая трата. Но в стенах дома его держали переводы, которые с собой не возьмешь. Поэтому, когда со студии написали по поводу очередной новой партии, Марк ответил отказом. Так же он ответил и в следующий раз. И еще раз. А потом ему перестали писать. Марка нисколько это не заботило, он успел накопить денег, не очень много, но и не мало, и сейчас даже не представлял, на что их тратить. Никогда больше он не был так богат, как тогда.

Хотелось видеть то, чего никогда раньше не видел, исследовать и совершать открытия. Погода для этого стояла самая подходящая. Земля была еще сухой, и на машине Марк мог добраться куда угодно. В будни он договаривался с кем-нибудь, а на выходных они уже ехали по республике и удивлялись ей, потому что по непонятной никому причине не видели ее раньше и совсем не знали.

На пути попадались дореволюционные здания и обветшалые церкви, путешественники заходили внутрь, осматривали с разных сторон и прикасались к стенам. Ладони покрывались пылью, и кожа еще долго зудела ощущением шероховатости старых кирпичей и отсыревших заборов. Часто Марк со своими спутниками заходил в местные магазины, названные в честь, например, авокадо, которого в тех местах никогда не бывало и вряд ли он там когда-то появится. Но зато в этих магазинах продавали никому не известные стаканчики с мороженым и печенье, дешевое и несоразмерно вкусное. Где бы Марк потом их ни искал, так и не нашел.

Одна из поездок была посвящена горе Чумбылат, которая располагается за пределами республики, в Кировской области, но уже много веков является одним из самых дорогих мест для мари. Марк рассказал по дороге легенду о Чумбылате, царе северных марийцев, все слушали и по-доброму смеялись. А потом рассказывал, как в девятнадцатом веке Казанская епархия решила взорвать вершину горы, где проходили моления, и никто не понимал зачем. И русские, наблюдавшие тогда за всем со стороны, тоже не могли этого понять и жалели марийцев.

Навигатор показывал точку на берегу Немды, но, проехав по вздыбленным холмам и сырому лесу, они попали не туда. У реки стояли машины и палатки, общий стол, за которым сидели обгоревшие подвыпившие люди.

Мужики, не выручите? — спросил Марк, подойдя к ним. Ему теперь на удивление просто давались такие фразы.

Выручила одна из женщин. Она указала на карте правильную точку и объяснила, как доехать. Пришлось сделать большой крюк — они были почти на месте, только с другой стороны, но реку можно было пересечь только по мосту, по которому они проезжали с час назад.

А, значит, мы на той стороне, где захоронен Чумбылат? — спросил Марк.

Да, где-то тут его могила. Но я не знаю где. Где-то в чаще леса вроде, туда не пробраться.

Понятно.

Они поехали так, как сказала женщина, и, приближаясь, очутились в поле с развилками. Земля была такой ровной и сухой, что машина шла мягче, чем по трассе. Колыхались высокие колосья. Поле раскинулось во все стороны и, казалось, не кончалось, только росло и росло. Но потом растения помельчали и пропали вовсе. И тогда они увидели, что все это время были на вершине горы, то есть высокого берега, который травянистым оврагом спускался к самой Немде.

Они оставили машину на обочине накатанной дороги и вышли наружу, уже предвкушая, как при взгляде вниз перехватит дыхание. Так и случилось. Внизу загибалась река, в ней отражалось небо. На долину падала тень, и, пока вдалеке все заливал солнечный свет, ближний берег и начало леса на другой стороне темнели прохладой и свежестью.

На другой стороне было много машин и палаток, играла музыка, кто-то говорил в микрофон. Вадик, присоединившийся к Марку в этот раз, расстроился, потому что ему казалось, это разрушает атмосферу, которую он, по-видимому, ожидал здесь найти. Марк в другой раз с ним и согласился бы, но сейчас это никак его не тревожило. Он не мог перестать улыбаться и получать удовольствие. То, что здесь были люди, что они тоже решили сюда приехать и провести здесь выходные, только приумножило чувство, которое так приятно в нем теплилось.

Держась за деревца и корни, Марк спустился вниз. Ему открылись высокие скалистые валуны, которые сверху были незаметны из-за проросшей травы. Он обогнул один из них, и над его головой нависла скала с марийским орнаментом наверху. Оттуда свисали веревки, и несколько скалолазов спускались по ним, отталкиваясь ногами от скалы. Марк понаблюдал за ними, а потом пошел дальше и, облазив все что мог, забрался по той же тропинке наверх. Ему было так хорошо, он чувствовал себя таким счастливым, что не хотелось ничего говорить. Он сел на бревно, лежащее на краю утеса, и, переводя дыхание, просто смотрел перед собой, пытаясь запомнить то, что видит и чувствует, на всю жизнь.

Марк, сказал Вадик, зачитай стих.

Чего?

Для атмосферы.

Очень не хотелось душнить, так что Марк просто проигнорировал просьбу Вадика, а тот не стал настаивать. Ему тоже было хорошо, но иначе. Вадик не видел того, что сейчас видел Марк, и внутри него происходило что-то другое. Марк снова почувствовал себя немного одиноко.

Еще Марк хотел увидеть кӱсото, одну из священных рощ, которых, судя по тому, что он прочитал в интернете, в республике много, но все никак не мог ее найти. Эти рощи мерещились ему повсюду, и друзья даже уже шутили по этому поводу, а он был не против. Это желание могло показаться странным, ведь внутрь все равно не попасть. Марк прочитал на форумах, что в кӱсото разрешено заходить только на моления, а их каждый год проводят в разных местах. Случается, что в роще десятилетиями не бывает человека. И потом он приходит в девственный лес, который не знает о городах, машинах и заводах, и обитает там всего один день, ощущает что-то, с ним не связанное, много большее его, и молится, а потом забирает с собой все, что принес, и оставляет рощу жить дальше так, как если бы человека никогда не существовало.