В одно мгновение - Редферн Сьюзан. Страница 13

Я каюсь теперь. Я всей душой, всем сердцем молюсь, я прошу Бога пощадить мою семью и Мо, и тетю Карен, и дядю Боба, и Натали, и Вэнса, и Кайла, прошу избавить их от страданий, а меня забрать из этого мира – если не на небо, то хотя бы туда, где я обрету покой, где все мои тревоги растают и мне больше не придется смотреть на гибель всех тех, кого я люблю. Хлоя так и стоит в снегу на коленях, не вынимая рук из карманов и тяжело дыша.

Борись, Хлоя, умоляю я. Пожалуйста, Хлоя, прошу тебя, ты должна. Постарайся.

И она словно слышит меня. Сделав невероятное усилие, она встает на ноги, отходит вправо, к крепкой толстой сосне, сползает в заснеженную яму у ее корней и сворачивается клубком.

12

Бесконечная ночь наконец рассеивается, черноту сменяют серые сумерки. Когда светает настолько, что мама может рассмотреть облачко пара, поднимающееся над ней при каждом выдохе, она откатывается от папы и с большим трудом распрямляется. Папа страшно бледен, и я вдруг пугаюсь, что он умер. Меня охватывает горе, но тут Мо, лежавшая с другой стороны от него, садится, и папа стонет. Я сглатываю слезы и вижу, как мама делает то же самое.

Раны, полученные при аварии, за ночь стали еще заметнее. Теперь, утром, совершенно ясно, что маме очень больно: у нее повреждены ребра, так что она не может разогнуться. Папино лицо распухло и посинело так, что его невозможно узнать. Его джинсы черны от крови, он едва дышит. Дядя Боб вытаскивает ступни Натали из рукавов своей куртки: он здорово придумал, иначе она наверняка обморозила бы себе пальцы ног. Он морщится от боли, приподняв свою поврежденную левую ногу: лодыжка сильно распухла и кажется раза в два толще правой.

У Кайла синяк на левой щеке и побаливает плечо: он крутит им, пытаясь отогнать боль. Других повреждений у него, кажется, нет. Все остальные – тетя Карен, Натали, Мо и Оз – в порядке, если не считать изнурения, жажды, голода и холода.

Дядя Боб на одной ноге скачет к двери и, взобравшись на край стола, распахивает ее. В фургон врывается морозный воздух. Дядя Боб довольно высокий, так что его голова торчит из фургона наружу, но с одной здоровой ногой он никак не может выбраться сам. Он нервно возится, пытается подтянуться на руках: ему явно нужно отлить.

Кайл встает на край сиденья рядом с дядей Бобом, сцепляет руки, подсаживает его и помогает выбраться на улицу.

– Тебе нужно в туалет? – спрашивает Кайл у моего брата.

Оз кивает, и Кайл говорит ему:

– Тогда иди сюда.

– И Бинго тоже, – говорит Оз.

– И Бинго тоже.

Мо чуть не плачет, видя, какую заботу проявляет Кайл.

Озу помогать не нужно. Он встает на край стола, с легкостью подтягивается и вылезает сквозь дверцу наружу. Кайл поднимает Бинго, и Оз тут же перехватывает его и вытаскивает на улицу. Кайл вылезает вслед за Озом и захлопывает за собой дверцу.

Мама осматривает папу. Она обследует его изувеченную ногу, проверяет пульс, а потом нежно – нежнее, чем когда-либо на моей памяти, – касается губами его губ.

– Я пойду за помощью, – шепчет она ему, проверяет карманы его куртки, вытаскивает перчатки и убирает их к себе в пальто.

Я на миг задумываюсь о том, откуда она узнала про перчатки и почему не надела их ночью, но тут же вижу ответ во взгляде, который она бросает на Мо. Та смотрит на дверцу, за которой только что скрылись дядя Боб, Кайл и Оз. Доверие. Мо сказала ей про перчатки. Они доверяют друг другу, но ни одна из них полностью не доверяет остальным.

Мужчины возвращаются. Кайл первым залезает в фургон и принимает Бинго из рук Оза. Затем они с Озом помогают дяде Бобу.

– Подожди там, Оз, – говорит Кайл. – Теперь очередь девушек, поможешь им вылезти.

Кайл по очереди подсаживает всех женщин, а Оз вытаскивает их наружу. Кайл каждый раз говорит: «Молодец, Оз», и мой брат расплывается в гордой улыбке.

Метель ярится уже не так сильно, как ночью. Ветер еще не стих, на улице морозно, но теперь ясно видны деревья и можно понять, где верх, а где низ. Тетя Карен и Натали быстро делают свои дела и спешат вернуться в фургон. Мама удерживает Мо за рукав. Оз стоит рядом, собираясь помочь им забраться обратно.

– Я пойду за помощью, – говорит мама.

Мо прикусывает нижнюю губу, чтобы унять дрожь и сдержать слезы, которые вот-вот хлынут у нее из глаз. Мама притягивает ее к себе, и плотину прорывает: Мо ревет у нее на плече. А мне так странно видеть, как мама обнимает ее, как ерошит ей волосы. Не помню, чтобы мама хоть когда-нибудь так обнимала меня, чтобы она была так нежна со мной. Кажется, она никогда так не обнимала ни Хлою, ни Обри. Я чувствую укол ревности. Интересно, будь я на месте Мо, стала бы она меня так утешать?

Мама тихо говорит Мо:

– Ты должна присмотреть за Озом и Джеком. Позаботься о них, пока я не вернусь со спасателями. – В ее словах слышится тревога.

Мо отстраняется, утирает слезы, а потом делает нечто удивительное, настолько соответствующее ее характеру, что моя тоска по ней еще усиливается.

– Наденьте сапоги, – говорит она, плюхается в снег и снимает угги. Она держит ноги на весу, чтобы они не промокли.

– Мо…

– Не спорьте. Вам нужно добраться до спасателей, и сапоги Финн вам помогут.

Мо старательно подбирает слова, и мама кивает, а потом садится рядом с ней, чтобы расшнуровать свои ботинки. Мои угги маме как раз впору. Мы уже два года носим обувь одного размера.

Из фургона показывается голова Кайла:

– Что у вас тут происходит?

– Не спорю, мы неплохо проводим время на морозе, – бодро говорит мама, отвлекая его внимание от Мо, – но мне кажется, пора выбираться отсюда. Я иду за помощью.

Кайл тут же вылезает из фургона и говорит:

– Я пойду с вами.

Мама кивает, и на этом лаконичное вступление оканчивается. Они тут же принимаются карабкаться на склон, к дороге, с которой упал наш фургон. Оз помогает Мо залезть обратно на Миллер-мобиль, и они вдвоем смотрят вслед маме и Кайлу, пока те не исчезают за прозрачной снежной пеленой. Только я замечаю, что мама даже не попрощалась с Озом.

13

– Куда они ушли? – спрашивает Оз.

– За помощью, – отвечает Мо.

– Я хочу есть.

– Я тоже, – говорит Мо, и эти простые слова, как ни удивительно, действуют. Оз кивает.

Тетя Карен, дядя Боб и Натали глядят на вернувшихся Мо и Оза из своего гнезда в конце фургона.

– Где Энн? – спрашивает дядя Боб.

– Ушла за помощью.

– Слава богу, – выдыхает тетя Карен.

По лицу дяди Боба разливается тревога. Он упирается взглядом в снежную стену на месте лобового стекла, сгибает левую ногу и морщится, словно демонстрируя – то ли себе самому, то ли всем вокруг, – что у него есть причина не быть сегодня героем.

– И парень с ней? – спрашивает он с явным беспокойством в голосе.

– Кайл, – говорит Мо и садится рядом с папой.

Она сильно прикусила губу, чтобы та не дрожала. Оз возвращается в свой угол, укладывает Бинго себе на колени. Дядя Боб так и глядит на стену из снега, а тетя Карен смотрит, как Мо стаскивает мамины ботинки, которые ей малы, и надевает свои обледеневшие сапоги, пытаясь впихнуть замерзшие пальцы ног в негнущиеся кожаные голенища. На лице у тети Карен явно читается горечь из-за того, что мои угги достались Мо, а не Натали.

Выражение лица Натали разгадать куда сложнее. Брови слегка приподняты, и я не могу утверждать наверняка, но, кажется, помимо презрения, которое она явно скопировала с матери, я вижу у нее на лице проблеск уважения. Возможно, она понимает, что, если бы мама отдала ей мои угги, ей бы даже в голову не пришло их вернуть.

Застегнув сапоги, Мо пробирается к кабине. Мамина и Хлоина сумки все еще лежат там, куда они приземлились после аварии, – за спинкой водительского сиденья – вместе с игральными картами, покерными фишками и буквами от «Скраббла». Свою сумку тетя Карен забрала и держит при себе.