Черное Солнце. За что убивают Учителей (СИ) - Корнева Наталья. Страница 65

— Давайте поговорим откровенно, — мягко предложил Черный жрец, пытаясь преодолеть возникшую эмоциональную дистанцию. — Кажется, пришло время для этого разговора. Но, прошу, вы не должны решительно ничего скрывать от меня, ваша светлость.

Элирий мысленно усмехнулся: если бы он мог! Увы, кровь не вода — она никогда не лжет.

Конечно, можно было что-то придумать, что-то предпринять, но Красный Феникс осознанно не делал попыток так или иначе помешать ученику прослушивать его кровь. Сложившееся положение, мягко говоря, не располагало к бунту. Бывший Великий Иерофант не знал, возможно ли быть более беспомощным и униженным. И не желал проверять.

— Учитель согласится покориться мне добровольно?

— В этом нет необходимости, — спустя мгновение тишины глухо отозвался Совершенный. — Моя непокорность не сможет остановить тебя.

Элирий сделал глубокий вдох. Звереныш ещё не убрал руку с горла, а он уже чувствовал, как успокаивается взбесившийся пульс, как страх покидает тело, оставляя его совершенно пустым — и равнодушным. Бежать некуда, бежать невозможно, а значит, страх бесполезен.

— Учитель думает, я оскорблю его насилием? — От заметного нервного напряжения ученик умудрился задать этот простой вопрос очень грубо и властно.

— Я не знаю, — Элирий желчно рассмеялся. — Так или иначе, ты сделаешь всё, что захочешь. Наслаждайся, волчонок: ничто не сможет помешать тебе… как и в прошлый раз.

Черный жрец вздрогнул. Пальцы чуть сжались на незащищенном горле.

Красный Феникс рефлекторно задержал дыхание, ожидая немедленного наказания за свои слова, которые, кажется, проникли глубоко в сердце и достали его ученика.

Волк играет с ним тяжелыми жесткими лапами, и лучше не заводить эту игру слишком далеко. Он замер, словно жертва, примеряющаяся под рваные движения насильника, чтобы не разозлить того и не вызвать ещё большей жестокости. Деланно смирившись со своей слабостью — в надежде на снисхождение.

Кажется, Второму ученику тоже пришли на ум такие нелестные параллели, и лицо его потемнело.

— Не бойтесь, — устало бросил Великий Иерофант. — Меня не интересует это тело: оно принадлежало мне всегда. Если бы желал, я владел бы им прежде, и владел бы теперь. Но я не сделаю того, что причинит вред Учителю… больше не сделаю. Самое слабое ваше дыхание важно для меня. Мои глаза могут желать сколько угодно, но мои руки никогда не притронутся к вам.

Кочевник медленно отнял пальцы.

— Я заслужил каждую каплю вашего гнева. Вы ненавидите меня, не так ли?

— Нет, — Элирий медленно покачал головой и, заметив слабую надежду, мелькнувшую в глазах ученика, холодно закончил: — Я ничего не чувствую по отношению к тебе.

Элиар вздрогнул и отвел взгляд, а Красный Феникс ощутил неожиданное мстительное удовлетворение. Острые слова его достигли цели, подействовали прекрасно — лицо ученика на миг застыло в растерянности.

— Позвольте мне всё объяснить…

— А этому может быть объяснение?

Сейчас бывший верховный жрец никак не мог воздействовать на волчонка, не мог приказать или заставить силой, как прежде. Он мог только ранить ученика словами. И без раздумий немедленно сделал это снова, гневно возвысив свой голос:

— Я взрастил твои таланты, а ты обратил их против меня. Ты отобрал у меня всё и уничтожил меня дважды. Как ещё хочешь ты унизить своего Учителя? Какие новые пытки ты для меня измыслил? Давай, пади на самое дно!

Некоторое время Элиар не отвечал. Конечно, кочевник мечтал добиться прощения и понимания, но что мог сказать в своё оправдание предатель, отступник и убийца? Порой люди, которые значат для нас больше других, терпят от нас наибольшую несправедливость.

— Не думайте, что это далось мне легко, — на высоких скулах заходили желваки, давая понять, что Черный жрец не так спокоен, как хочет казаться. — Постоянные перепады между надеждой и отчаянием истощили мой разум… в бесконечных попытках вернуть мессира из небытия я добровольно погрузил свою душу во тьму. Но, наконец добившись успеха, я вынужден был принести вас в жертву небожителям, чтобы остановить начавшийся из-за моих действий черный мор. Не знаю, бывают ли шутки судьбы злее этих.

Элирий ничего не ответил. Воистину, нет никого опаснее безутешного и отчаявшегося человека, который залечил самые глубокие раны без помощи, в одиночку.

Сердце прошедшего столь трудный путь человека, отшлифованное чрезмерной болью, становится подобным драгоценному камню. Такое сердце способно на многое, но остается ли оно человеческим? Особенно — погрузившись во тьму.

— Ты выучился жестокости.

«Правду ли говорят, что любовь — самое жестокое, что есть на свете?»

— Только искупительная жертва вашей крови могла остановить черный мор, — тихо сказал Черный жрец, с большой неловкостью выталкивая слова. — Я не должен был отнимать вашу жизнь. Но не смог найти другого способа. Мне не оставалось ничего, кроме как совершить грандиозное жертвоприношение… ради спасения человеческого рода. Я убил вас, чтобы спасти… всех. Я хотел бы, чтобы вы навсегда позабыли о прошлом, но, увы, это невозможно. Понимаю, скорее всего, вы не сможете простить столь серьезный грех.

— А у меня есть выбор?

Кочевник снова вздохнул.

— Простите меня, Учитель.

Элирий вздрогнул, вспомнив эти слова, уже слышанные им в предыдущем воплощении.

— Кажется, придётся прощать за очень многое.

— Да. Возможно, это больше, чем можно простить. Но я буду просить вашего прощения до скончания моих дней, если необходимо. Если вы решите остаться в Бенну, вам ничто не будет грозить: я стану вашим защитником.

— Не бери на себя слишком много ответственности, глупый звереныш.

Черный жрец грустно улыбнулся.

— Я наполнил землю многими мертвецами, ушедшими до срока. Вот за что я устал нести ответственность.

Элирий нахмурился и неожиданно вспомнил кое-что важное. Вспомнил, как в темноте рука его сонно касалась рубцов, затейливо переплетающихся на широкой спине ученика.

— Твои шрамы… кто подарил их тебе? — непроизвольно спросил Первородный и немедленно осекся.

Зачем спрашивать очевидное? Разве не одно-единственное духовное оружие способно нанести такие ужасные повреждения, незаживающие паутины шрамов, которые не смог исцелить даже великий жрец. Судя по характерным следам на теле, ему доставалось от Хвоста Феникса, и не раз.

Похоже, в прошлом он переходил границы, и ученики подвергались жестокому обращению.

— Тот человек научил меня терпеть боль и стойко переносить любые пытки, — кратко ответил Черный жрец. — Воспитание порой требует много строгости, — и в этом смысле вы были отменным воспитателем.

— Не надо, волчонок, — резко сказал Элирий. — Не будем об этом теперь.

Красный Феникс хотел бы спросить и еще кое-что, но совершенно утратил желание продолжать беседу: у него не осталось для ученика слов.

Большая печать Запертого Солнца, очевидно, была сломана еще при жизни Учителя и окончательно потеряла силу после его смерти. Тогда Второй ученик мог бы свести позорное клеймо со своего горла, но по какой-то причине не стал делать этого. Вероятно, волчонок оставил клеймо как память обид, что затаил на него.

Чтобы сталь выдержала любой удар, ее нужно закалять, — и вот как он сумел закалить дух своего ученика. Наверное, он был прав в своих воспитательных методиках. Наверное.

Элиар в свою очередь промолчал, подчиняясь желанию наставника оборвать неприятный разговор. Прежде Черный жрец искренне думал: если Учитель просто вернется в мир, этого будет достаточно. Но сейчас, когда Красный Феникс действительно был здесь во плоти и полностью зависел от него, Элиар понял: нет, этого недостаточно. Кажется, он не сумеет отпустить Учителя и позволить тому жить так, как он хочет. Обладая абсолютной властью, трудно удержаться, чтобы ее не применить. Власть пьянила и заставляла терять рассудок. Это плохо — он может, поддавшись эмоциям, совершить непоправимое.

— Завари мне чай.