Путешествие будет опасным [Смерть гражданина. Устранители. Путешествие будет опасным] - Гамильтон Дональд. Страница 5
В Нью-Йорке полно редакторов, которым платят за чтение рукописей. Чтобы узнать их мнение, нужна всего лишь почтовая марка. Но нынешняя молодежь тем не менее навязывает результаты своего труда и воображения знакомым, родственникам, соседям — любому, кто имел неосторожность опубликовать хотя бы три строчки бездарных стихов. Я этого не понимаю. Может быть, я закоренелый циник, но, втягиваясь в этот рэкет, я, черт возьми, не тратил время и силы, показывая свою работу кому-либо, кроме тех, у кого были деньги и печатный станок, чтобы купить ее и напечатать. Даже жене не давал читать. Это смешно — быть писателем, которого не хотят печатать. Зачем же еще больше портить картину, надоедая людям своей писаниной?
Я попытался внушить все это девушке, старался объяснить ей, что, даже если ее рассказ мне понравится, я все равно не смогу для нее ничего сделать. А если и не понравится, то не все ли равно? Она ведь не предлагает мне его на продажу. Но девица настаивала, и после еще двух мартини я обещал, если будет время, заехать к ней утром и взглянуть на шедевр. Впрочем, так как я планировал выехать еще до рассвета, было маловероятно, что у меня найдется для нее время, и она, скорее всего, это понимала. Да я и не собирался испортить себе вечер перед отъездом, потратив его на чтение чьего бы то ни было манускрипта.
В конце концов она отстала от меня и пошла попрощаться с хозяевами. С некоторым трудом мне удалось отыскать Бет в одной из комнат большого дома Дарреллов. В наших краях всем хватает места, и мало чьи дома, какими бы просторными они ни были, имеют больше одного этажа. Что, кстати, очень неплохо, потому что на такой высоте над уровнем моря лазать вверх по ступенькам приятного мало. Моя жена разговаривала с Тиной.
Я остановился в дверях, не сводя с них взгляда. Приятной внешности дамы, благовоспитанные и элегантные. У каждой в руке стакан, словно талисман. Они оживленно болтали, как женщины, которые только что познакомились и тут же почувствовали неприязнь друг к другу.
— Да, во время войны он служил в отряде связи с прессой, — услышал я голос жены, — Он ездил с поручением в Париж, и там на него наехал джип, нанеся серьезные повреждения. Я работала в госпитале в Вашингтоне, когда он поступил к нам на лечение. Там мы и познакомились. Хэлло, милый, мы говорим о тебе.
Бет сейчас была очень хороша: совсем юная и какая-то невинная, несмотря на свой наряд с Пятой авеню. Я почувствовал, что больше не злюсь на нее, и она как будто забыла о том инциденте. Глядя на Бет, я подумал, как хорошо, что у меня хватило ума жениться на ней, но тут же ощутил знакомое чувство вины. Это чувство, как я уже говорил, не было для меня новым, но сейчас ощущалось острее. Мне вообще не следовало жениться.
Тина с улыбкой повернулась ко мне.
— Я только что интересовалась у вашей жены, мистер Хелм, в чем именно вы являетесь знаменитостью?
Бет рассмеялась.
— Только не спрашивайте, под каким именем он пишет, миссис Лорис, а то с ним не сладить до конца вечера.
Тина с той же улыбкой не сводила с меня глаз.
— Значит, во время войны вы служили в отряде связи с прессой? Наверное, было интересно. Но не очень ли рискованно временами? — Ее глаза открыто смеялись надо мной.
Я сказал:
— Те старые джипы, в которых мы разъезжали, были для нас опаснее, чем действия врага, миссис Лорис. Когда я вижу такой экземпляр на улице, я сразу начинаю дрожать. Последствия войны — нервное перенапряжение. Слышали о таком заболевании?
— А после войны вы начали писать?
Она продолжала смеяться надо мной. Перед заданием ей, конечно, вручили мое полное досье, и она, возможно, знала обо мне больше, чем я сам. Но ей доставляло удовольствие вынуждать меня декламировать мою «легенду» перед женой.
Я ответил:
— Не совсем так. До службы в армии я работал в газете и там интересовался историей нашего Юго-Запада. После всего, что я видел на войне, хотя и не участвовал в сражениях… В общем, я решил, что люди, воевавшие с грязью, дождем и нацистами, не должны отличаться от тех, кто дрался с пылью, ветрами и апачами. Вернувшись к работе в газете, я в свободное время стал сочинять. У Бет была своя работа. Через пару лет мои книги начали покупать. Только и всего.
Тина засмеялась.
— Думаю, мистер Хелм, вам очень повезло, что у вас такая любящая и понимающая жена, — Она улыбнулась Бет. — Не каждый начинающий автор имеет это преимущество.
Затасканный мотив «за-каждым-мужчиной-стоит-женщина» мне доводилось слышать не раз, и Бет, отвечая стандартной скромной репликой, подмигнула мне. Но сегодня это не показалось мне смешным. В голосе и повадке Тины чувствовалась снисходительная надменность, очень хорошо мне знакомая: она была ястребом среди цыплят, волком среди овец.
Я ощутил движение за спиной. Появился Лорис со своей большой шляпой и Тининым палантином.
— Прошу прощения, что помешал беседе, — объявил он, — но нас ждет обед у знакомых на другом конце города. Идем, дорогая?
— Сейчас, — сказала Тина, — Только попрощаюсь с Дарреллами.
— Побыстрее, — заметил он, — Мы опаздываем.
Он явно хотел сказать ей, что им предстоит спешное дело, и она поняла, но тем не менее задержалась на пару минут, поправляя свои меха и озаряя нас улыбкой как женщина, которая не позволит торопить себя нетерпеливому мужу. Наконец они ушли, и Бет коснулась моей руки.
— Эта женщина мне не нравится, — объявила она, — Но как не вздохнуть при виде такой норки?
— Последний раз, когда мы были при деньгах, я предлагал тебе купить норку, — заметил я, — но ты предпочла истратить деньги на новую машину.
— И он мне тоже не нравится, — продолжала Бет, — По-моему, он терпеть не может детей и любит обрывать мухам крылья.
Моя жена, несмотря на свой юный и наивный вид, иной раз может соображать не хуже всякого другого. Пока мы двигались по дому мимо гостей, твердо намеренных поддерживать компанию, не обращая внимания на время и тех, кто решил, что пора домой, я размышлял о том, что могло заставить Тину и ее партнера сбежать так поспешно. Что ж, это была не моя проблема, и я надеялся, что так будет и дальше.
6
Френ Даррелл расцеловалась со мной на пороге дома. Эмос поцеловал Бет, которая с трудом переносила этот древний испанский обычай. Едва она успела подрасти и избавиться от неприятной обязанности сносить поцелуи своих тетушек и бабушек из Новой Англии и приобрела право на некоторый выбор в этом вопросе, как вышла за меня замуж и, к своему ужасу, обнаружила, что здесь, в Нью-Мексико, поцелуи со всеми гостями входят в круг светских обязанностей.
Эмос, надо отдать ему справедливость, был в этом отношении одним из наименее навязчивых лиц мужского пола среди наших знакомых, так как довольствовался символическим чмоканьем в щечку. Думаю, он вообще делал это, только уступая местным обычаям, и то лишь потому, что Френ уверила его, будто отказом он заденет чувства некоторых из его друзей. Во всех вопросах этикета Эмос следовал указаниям Френ, так как для него лично все это не имело никакого значения.
Он смотрел перед собой рассеянно, искушающе, ожидая, пока дамы закончат свою болтовню. Стоя рядом с ним, я вдруг осознал, что с нетерпением жду, когда он уберется с порога под защиту стен дома. Ученый его калибра должен соображать, что не следует торчать на освещенном крыльце — среди окружающих дом кедров мог спрятаться батальон снайперов. Мелодраматическая мысль. Но появление Тины и Лориса подтолкнуло мои мысли в этом направлении. Люди Мака, конечно, не угрожали Эмосу, но их присутствие предполагало неприятности, и никто из нас не был гарантирован, что часть их не достанется на его (или ее) долю.
— Очень мило, что вы пришли, — сказал Френ. — Мне бы так хотелось, чтобы вы, Мэтт, не спешили уехать. Но я желаю вам удачного путешествия.
— И вам тоже, — ответила Бет.
— О, но мы еще увидимся перед нашим отъездом.
— На случай, если не удастся встретиться, пожелаем вам хорошо провести время, — сказала Бет, — Я просто умираю от зависти. Спокойной ночи.