Покоряя Эверест - Мэллори Джордж. Страница 13

В нескольких шагах над нами контрфорс был зазубрен, а дальше снова вздымался в препятствие, не менее крутое, чем красная стена, которую мы обошли с фланга. Мы повернули к желобу и обнаружили камин. Нужно было протиснуться через отверстие за каменной глыбой – изнурительный труд, поскольку эта щель была покрыта льдом, и прокладывать путь требовалось крайне осторожно, чтобы не обрушить слишком большие наросты льда. Прямой проход из неглубокой полости над этим валуном был невозможен. Левая стена давала единственную надежду. К счастью, напарнику удалось подставить плечо, так что лидер смог перелезть через край на наклонную плиту наверху. Это была неприятная позиция – стоять там без особой опоры для рук, рассчитывая лишь на надежную страховку. Казалось, лишь одна крошечная трещина, идущая вертикально вверх по плите, нарушала ее ровную поверхность. К счастью, острие ледоруба можно было вогнать даже в нее. Повернув древко влево и с силой удерживая острие глубоко в трещине, ледоруб можно было закрепить достаточно надежно. Таким образом, левой рукой можно было подтянуться, а пальцы правой руки предотвращали скольжение. Без ледоруба было бы невозможно подняться по этой плите высотой около 20 футов [123]. Напарник ловко воспользовался альпинистской веревкой с петлей, длины которой хватило, чтобы он смог подтянуться. Мы все еще были, так сказать, в середине отрезка, но теперь появился выбор альтернативных маршрутов, из которых лидер выбрал худший. После подъема по вертикальным скальным отслоениям ему снова пришлось преодолевать сложную плиту на некотором расстоянии от страхующего: второй участник тащил свою ношу вверх по камину с менее суровым нравом – после трудного старта эта расщелина оказалась умеренно сговорчивой.

Мое следующее воспоминание после этих важных событий, совершенно ясно запечатленное в моем сознании вместе со знакомыми чертами нервного напряжения, – это выход из своего рода выемки, по которой мы без труда прошли над упомянутым ранее камином. Теперь мы снова оказались на гребне нашего контрфорса, прошли по выступу вправо и увидели над собой с этой стороны глубоко врезанный в стену камин, или, если можно его так назвать, вспомогательный желоб. Хотя мы приняли эту возможность с благодарными сердцами и сдержанным энтузиазмом, ни Портер, ни я даже несколько часов спустя не могли точно вспомнить, что произошло дальше. Мы согласились, что для нас это место оказалось целебным, как остров Просперо [124], и даже воздух там был сладок. Скалы были крутыми и крепкими, сколь только можно пожелать. Не раз пришлось вгонять в щели ледоруб, и требовались напряженные, но не отчаянные усилия. Воодушевленные доверием к Природе, что была к нам столь добра, счастливые и полные оптимизма, мы быстро продвинулись примерно на 200 футов [125]. Даже финальный отрезок пути, частично покрытый льдом, крутая стена с крошечными трещинами (мы оценили сложность ее прохождения как высочайшую) задержала нас всего на несколько минут, и когда в 1:15 мы снова достигли платформы на краю ребра, то гордились нашим прогрессом. Здесь мы устроили привал для ланча.

Размышления, зародившиеся на этом высоком выступе, по большей части утешали, но их омрачали два маленьких сомнения. Небо заволокло тучами, и вокруг пиков сгущался туман. Когда мы выглянули из-за угла желоба, можно было различить «сфинкса» – предположительно, одну из вершин Шармо, – холодно взиравшего на нас. Но внезапно он скрылся от нашего взора. Последние дни мы не особенно верили в подобные дурные предзнаменования. Но даже невинный туман был нежелателен, поскольку мы собирались спускаться по еще не известному нам маршруту. Второе сомнение, пожалуй, было более серьезным. В отчете Курца о восхождении Поллинджера упоминается 6–7-метровый камин. Почему же тогда там ничего не было сказано о внушительном камине, по которому мы только что поднялись? Возможно, он опечатался, написав 6–7 вместо 60–70? Такое объяснение нас совсем не устраивало. Поднимался ли Поллинджер на самом деле там же, где и мы? Курц даже не упомянул, что его отряд восходил по крутому контрфорсу. Напротив, он писал про желоб. Чем больше мы об этом думали, тем яснее становилось, что мы не следовали по маршруту первого восхождения. Какое бы душевное спокойствие ни дарила уверенность в том, что нога человека ступала там до нас, он шел другим маршрутом. Что лежит между нами и нашей целью? И продвинемся ли мы дальше? Мы рассудили, что расстояние уже не может быть слишком большим. Скоро мы это проверим. Такие мысли, если и давали почву для некой тревоги, в основном бодрили и не угнетали нас, а, напротив, словно мрачная тень от тучи, заставляли ускорить шаг.

Прямо над нами скалы отступали назад плавнее, чем раньше. Моя трубка едва успела раскуриться, когда мы двинулись вперед. Мы преодолели около 150 футов [126], когда я зацепил ее боком о скалу и выпустил изо рта. Трубка обреченно скользнула по снегу мимо Портера, а затем каким-то чудом сделала сальто, ударилась «головой» и замерла. Портер, проникшись сочувствием к моему тоскливому восклицанию, без колебаний высвободился из связки и быстро подобрал мою драгоценную трубку. Это было добрым знаком, но и предостережением. Скалы становились гораздо круче, чем казались с места нашего ланча, и, как я теперь видел, – немного выше, и были, вероятно, непреодолимы. Мы выбрали очевидную альтернативу и поднялись по снегу к желобу справа от нас, держась нашего предыдущего маршрута. Первый же отрезок позволил нам подняться выше. Мы рассчитывали на камни, но не на лед, и я боялся задержек. Пришлось поработать ледорубом, неловко прорубая лед левой рукой из напряженной позы. Теперь все зависело от одной маленькой ступеньки, высеченной в самой хрупкой из мыслимых структур, кое-как цепляющихся за скалу. С нее нужно было как-то перетянуть себя через громоздкий выступ выше. Эта преграда была самой упрямой из всех, что нам встречались, – того рода, когда человек застревает перед ней, уже решив, что не сможет, но, зная, что должен, продолжает бороться, пока не преодолеет ее.

Наконец мы преодолели вторую часть истории о нашем огромном камине или маленьком желобе и обнаружили изменение условий, означающее, что конец уже близок. Контрфорс сузился почти до толщины острия ножа, как и положено хорошему контрфорсу перед точкой примыкания. Его структура становилась все более фантастичной и даже проявляла опасную тенденцию к излишнему орнаменту. Некоторые причудливые скальные нависания и нескладные выступы в первых 20 футах над узким провалом вынуждали альпиниста изворачиваться в странных позах. Но мы были слишком взволнованы, чтобы долго там извиваться. Это препятствие было преодолено в спешке, насколько это выражение может подходить к размеренному и вдумчивому продвижению скалолазов. Мы быстро вскарабкались на «спину зверя», ожидая увидеть финал. В одном отношении мы не были разочарованы. То, что мы увидели, и было своего рода финалом, поскольку означало конец нашего дневного приключения. Отделенный от нас квадратным провалом, невдалеке стоял жандарм высотой около 100 футов – это была не причудливая фигура, горделиво возвышающаяся над краем пропасти, а торжественный и совершенно неприступный часовой, прислонившийся спиной к стене. Мы столкнулись с неприступной преградой. Справа к Эгюий-де-ла-Републик спускались ужасные плиты. Преодолев их траверсом, можно было добраться до дальней стены, вероятно, выйдя недалеко от места соединения контрфорса с гребнем. Портер обдумывал это без всякой надежды. На такое могли надеяться лишь отчаявшиеся безумцы. Мне казалось вполне возможным отыскать выход с этой стороны, но, очевидно, требовались столь большие запасы нервных и физических сил, что я сомневался, стоит ли приступать к штурму после таких напряженных усилий. Ситуация слева казалась еще более безнадежной. Желоб на той стороне теперь превратился в нишу. По направлению к ней скалы обрывались с чудовищной крутизной, в то время как сама башня венчала пропасть нависающим выступом. А за ним на гребне Шармо, уже так близко, я заметил отвесную стену высотой около 30 футов [127], которая может оказаться непроходимой, если даже мы доберемся до гребня.